Терпение дьявола

– Ваш сын совершал попытки самоубийства, мадам Журден?

Захваченная своими умозаключениями, Людивина позабыла о деликатности, но сразу опомнилась и начала было извиняться под сердитым взглядом Сеньона. Но Линда, слишком занятая своим горем, чтобы обращать внимание на мелочи, ответила:

– Нет. Ну, насколько я знаю. Но в прошлом году муж увидел свежие шрамы у него на предплечьях. Десятки порезов, сделанных ножом. Муж отругал его тогда. Мы не поняли, что это был крик о помощи…

Она поднесла руку с сигаретой к дрожащему подбородку и затянулась разрушительным ядом. Дым, заполнив легкие, привел ее в чувство, словно, кроме табака, ничто уже не могло поддерживать видимость жизни в этом изнуренном, лишенном последних сил теле.

– Вы знаете, о чем они говорили с Пьером? Они ведь встречались здесь, в этой комнате?

– Нет, большую часть времени они проводили на улице.

– Силас часто упоминал о друге? Рассказывал что-нибудь о Пьере?

– Нет, Силас знал, что Пьер мне не нравится. Упрекал меня за это. Но тут он был несправедлив, ведь я возила его к Пьеру в больницу.

– Пьер получил травму?

– В каком-то смысле. После похорон отца у него случился… нервный срыв.

Последние два слова Линда произнесла как-то неохотно, будто в этом было что-то постыдное, и Людивина перестала удивляться, что Силас не рассказывал родителям о своих психологических проблемах. Однако она сразу отругала себя за то, что судит людей, о которых ничего не знает. Эта женщина потеряла самое дорогое на свете, она была опустошена, разбита горем и едва держалась на ногах. Ее существование в один миг обернулось настоящим кошмаром, из которого нет выхода. Она оказалась на безжалостных американских горках, которые никогда не остановятся.

Линда между тем продолжала говорить, словно не замечая ничего вокруг:

– Пьера положили в специализированную клинику на севере.

– То есть в психиатрическую больницу?

– Да, но формально это называется «дом отдыха».

– Вы сказали «на севере»… Где-то в районе Лилля? – Людивину при мысли о свежевателе кольнуло предчувствие верного следа.

– Нет, к счастью, не настолько далеко. То ли в Уазе, то ли в Валь-д’Уазе, уже не помню. В общем, между Иль-Аданом и Шантийи, где-то в тех краях. Клиника Святого Мартина Тертрского. Я полгода возила туда Силаса на машине один-два раза в неделю, чтобы он мог повидаться со своим дружком. Если бы я только знала, чем это все кончится…

Очередная спасительная затяжка.

Людивина заметила, что у Сеньона поникли плечи, – видимо, он тоже возлагал надежды на Лилль.

– В клинике вы слышали их разговоры? – спросила она.

– Нет. Они запирались в палате или выходили в парк. А я сидела в приемной, читала журналы.

– Вы не заметили изменений в поведении сына за последние месяцы?

– Примерно полгода назад он действительно изменился. Стал более замкнутым, почти не разговаривал с нами.

– Он был верующим?

– Я не знаю.

– Упоминал Бога или дьявола?

– Нет.

Людивина, окинув напоследок комнату взглядом, вышла в коридор.

– Вам надо было идти не ко мне, а к матери Пьера, – сказала Линда. – Вот с кем стоило бы поговорить.

– Почему? – спросил Сеньон.

– Потому что во всем виноват ее сын. Это он заморочил голову моему Силасу. Он втянул его во все это.

В голосе несчастной женщины не было злобы. Горе настолько опустошило ее, что она не испытывала никаких эмоций. Человечество издавна верило в безграничные возможности алхимии, искало способ превращать свинец в золото. Но истинная алхимия этого мира куда более жестока: любовь превращается в неизбывное страдание, когда смерть пропускает ее сквозь свой зловещий перегонный куб. А в сухом остатке мы получаем небытие как память о существовании любви.

– Вы не думаете, что Пьер мог сам попасть под чье-то влияние? – спросила Людивина.

Вопрос заставил Линду надолго задуматься.

– Хотелось бы в это верить, но я сомневаюсь, – наконец произнесла она. – Гадкий был мальчишка, вот и все.

Через несколько минут, шагая рядом с Людивиной к машине, Сеньон вздохнул:

– Прости, что я молчал, – просто не знал, что сказать. Мне было неловко. Мне кажется, не надо вот так являться к этим людям. Ну правда, Лулу, чего мы тут добились? Ничего! У меня не хватит духу съездить еще и к матери второго пацана.

– А мы не к ней поедем.

Сеньон остановился посреди тротуара:

– Хватит говорить загадками. Куда ты еще собралась?

– Все наши преступники лечились в психиатрических больницах, Сеньон.

– И это логично. Если какой-нибудь отморозок начинает палить вокруг себя почем зря, наверняка он где-то лечился. Это даже успокаивает, дает надежду, что не каждый может в один миг устроить массовое убийство. У всех наших отморозков непростая биография, патология развивалась по нарастающей. И да, у всех на счету несколько психушек, как у матерых уголовников несколько отсидок. Простая логика, но ничего нам не дает.

– Я сказала себе то же самое. Но дело в том, что большинство наших убийц сменили несколько заведений. Государственные больницы, частные клиники, «дома отдыха»…

– И что? Мы уже искали совпадения, но ничего не нашли.

– Потому что у нас не было доступа к историям болезни из-за врачебной тайны. У нас только названия стационаров, которые выявило следствие. Полного списка нет.

– Ну и? К чему ты клонишь?

– Маргарита Мерсье сказала, что ее брат побывал в разных больницах. Перечислила штук пять, в том числе клинику в окрестностях Шантийи. Тебе это ничего не напоминает?

– Линда возила сына к Пьеру, который лежал в клинике…

– …Святого Мартина Тертрского. Вряд ли в окрестностях Шантийи сразу две психушки. Возможно, период госпитализации тоже совпадает. Людовик Мерсье мог встретить своего дьявола именно там. А Линда Журден говорит, что ее сын еще больше замкнулся, когда Пьер вышел из клиники полгода назад.

Сеньон сощурился, поняв смысл этого открытия.

– У нас есть версия о том, что ГФЛ снабжал психов оружием, – добавила Людивина. – Может, клиника рядом с Шантийи – тот самый общий знаменатель, которого нам не хватало?

У Сеньона на лбу выступила испарина.

– Черт побери, Лулу… Если это правда… Представляешь, что будет, если преступления действительно связаны? Погоди, мы не можем прямо сейчас ломануться в Шантийи! Дело слишком серьезное!

– Мы просто нанесем визит вежливости. Хочу проверить, есть ли у них в списках пациентов имена Людовика Мерсье и ГФЛ, а если нет, торжественно обещаю отречься от своей теории заговора. – Людивина дернула за ручку, но дверца оказалась заперта – ключи были у Сеньона. – Хотя я уже и так знаю, что мы там найдем, – добавила она, пока здоровяк открывал машину.

34

Внезапно поднялся ветер. С проворством, свойственным летней погоде, на небе всего за несколько часов собралась толпа грозных облаков. Над миром задернули занавес, чтобы заглушить свет, вытянуть тени, повергнуть в дрожь растения и взбудоражить животных. Ближе к полудню первые редкие капли упали на лобовое стекло «Пежо 206», когда машина мчалась по цепочке небольших дорог этой сельской местности, огибающей предместья Парижа.

Сен-Мартен-дю-Тертр оказался тихим селом со старинными серо-белыми домами в центре и современными особняками вокруг. А поодаль, на опушке леса, огромная кованая ограда, достойная Версаля, перекрывала доступ на обширную территорию, где на холме воздвигся замок в неоренессансном стиле со строгим фасадом и длинными черными окнами. Свинцово-серые облака нависали над ним, словно корона из пепла, и замок сурово поглядывал из-под нее взором усталого сюзерена, обозревающего свои владения.