Терпение дьявола

Вошел Сеньон в хлопковых спортивных штанах антрацитового цвета и в толстовке с капюшоном, такие толстовки он особенно любил. Он был в хорошем настроении и напевал себе под нос. Людивина бросила ему ключи от служебной машины.

– Не садись, мы уезжаем.

– Куда это?

– У меня есть зацепка, Сеньон. Связь между подростками из поезда и убийцей в ресторане.

– Ты шутишь?

Лицо Сеньона вытянулось. Он разрывался между страхом за коллегу с ее навязчивыми идеями и мыслью, что она может оказаться права. Если так, последствия будут ужасными. Если преступления в поезде, в ресторане, в торговом центре и в кинотеатре – результат большого сговора, тогда дело принимает немыслимые масштабы.

– Помнишь, что ты сказал на прошлой неделе, когда мы сидели в кафе после Института судебно-медицинской экспертизы?

– Как я мог это запомнить?!

– Ты сказал, что дробовики, из которых стреляли пацаны в поезде, принадлежат дяде одного из них, но неизвестно, где они раздобыли винтовки.

– Ну да, может, и сказал. И что?

– От Маргариты Мерсье я узнала, что ее брат терпеть не мог оружие. Сомневаюсь, что он держал в доме стволы. И откуда же у него взялось помповое ружье с обрезом?

– С черного рынка. Ты же знаешь, сейчас что угодно можно купить, были бы деньги.

– Ты представляешь себе этого парня в криминальном квартале? Приезжает такой задохлик в какой-нибудь Ла-Курнёв и просит местных пацанов продать ему ствол. Вот уж вряд ли…

Сеньон слишком хорошо знал Людивину и сразу догадался, что у нее появилась конкретная идея.

– Давай колись, что ты накопала.

– Зачем ГФЛ так рисковал, торгуя кожей с двумя разными бандами? И зачем ему вообще понадобились лишние деньги, при его-то скромных потребностях, если он и так неплохо зарабатывал?

– Жажда наживы, Лулу, элементарная жажда наживы.

– Это не в его духе. Он жил в трущобах, и ему должно было хватать того бабла, что он получал от Жозефа с его подельниками. Почему он пошел на риск?

– Погоди-ка, давай восстановим общую картину. ГФЛ знал свежевателя и свел его с бандой Жозефа. Казалось бы, миссия выполнена, но он продолжал посредничать во всех сделках. Почему?

– Потому что Баленски был конченым психопатом и параноиком. Возможно, никому не доверял, кроме ГФЛ, и не мог обойтись без посредника, который за него организовывал встречи. Кроме того, сам Баленски никогда не появлялся на месте обмена, он оставлял сумку с кожей, а потом забирал деньги. Поэтому ГФЛ звонил ему и сообщал, что товар прибыл в пункт назначения. Наутро после провала гоу-фаста ГФЛ не позвонил. Баленски всполошился, запрыгнул в тачку и примчался в Ла-Курнёв, чтобы убрать единственного свидетеля, способного вывести на его след.

– Не слишком ли быстрая реакция?

– Если бы речь шла о нормальном человеке, я бы с тобой согласилась. Но ты же видел, что творилось на ферме Баленски. Он сумасшедший. И если он настолько параноик, что не хотел никого, кроме ГФЛ, для организации сделок, то мог запаниковать и броситься убивать человека, который знал его в лицо.

– О’кей. Параллельно ГФЛ сам покупал у Баленски кожу, чтобы приторговывать на стороне, и сливал товар организаторам собачьих боев.

– Точно. Только вот зачем ему это надо было? Зачем так рисковать?

Сеньон пожал плечами:

– Не знаю. Не во всем же можно найти логику…

Людивина энергично помотала головой:

– О нет, вот тут все логично. Банда Жозефа, помимо наркотиков, брала на продажу человеческую кожу. А ты помнишь, что еще у них нашли при обыске?

– Оружие, – вспомнил Сеньон.

– ГФЛ продавал кожу еще одной банде, той, что занимается собачьими боями, и делал он это исключительно ради денег, потому что Жозеф со своими дружками платили ему не наличными, а оружием. Жозеф соврал нам, чтобы скрыть свой второй бизнес. За посредничество в сделках с Баленски ГФЛ получал от них вовсе не деньги. Они торговцы оружием, и как раз такие партнеры нужны были ГФЛ. Подростки из поезда и Людовик Мерсье получили стволы именно от него.

– Черт побери…

– Согласна.

Сеньон нервно помассировал переносицу длинными пальцами. Он пока не мог оценить масштаб этого открытия Людивины, если она права, но догадывался, что дело вырисовывается колоссальное.

– Так мы куда едем? – спросил он наконец. – В Санте, допрашивать Жозефа? Или прямиком к ГФЛ?

– Нет, ГФЛ нам ничего не скажет. Он хранил свой маленький секрет не для того, чтобы выболтать его сейчас. А побеседовать с Жозефом я отправлю Ива.

– А мы куда?

– Повидаться с родителями убийц из скоростного поезда. Если они действовали под чьим-то влиянием, возможно, родители знают, кто это мог быть.

– Это не наше расследование, Лулу. И коллеги уже сделали свою работу.

– Не сомневаюсь. Но они не показывали родителям фотографию ГФЛ, – сказала Людивина и выскочила в коридор.

– Блин, Лулу, какая же ты зануда! – взвыл Сеньон, устремляясь за ней.

– Может, и зануда, но признай, что я ничего не упускаю!

– Зверюга ты, Лулу, – проворчал здоровяк. – Стервятница и буквоедша. Вот поэтому у тебя и нет личной жизни.

33

Горе не соблюдает приличий.

Семья Силаса Журдена жила в небольшом многоквартирном доме в Булони. Мать юного убийцы встретила двух жандармов, закутанная в поношенный светло-сиреневый махровый халат. Это была миниатюрная сорокалетняя женщина. Грязные рыжие волосы стянуты в хвост, темные корни уже отросли, под глазами обозначились черные круги. Глаза у нее были красные, как будто она не спала после трагедии. Прошло десять дней.

От следователей Людивина знала, что мадам Журден вела себя не слишком любезно по отношению к полиции, но со второй матерью все обстояло еще хуже, она была настолько потрясена, что вообще не могла говорить. По телефону Людивина объяснила Линде Журден, что разрабатывает другую версию – о манипуляции и преступном сговоре, поэтому та сразу согласилась с ней встретиться. Для родителей самоубийство ребенка – страшное испытание, но, если в последние минуты жизни он превращается в кровавого убийцу, с этим невозможно смириться. Людивина знала, что, если родителям, обезумевшим от горя, дать надежду на объяснение поступка сына и даже на его мнимое оправдание, она найдет в их лице лучших союзников. При условии, что сама она не ошибается.

Линда Журден привела их с Сеньоном в гостиную, заваленную старыми газетами и бельем для глажки, и подала теплый кофе. В комнате было накурено. Стены и полки комода украшали фотографии Силаса. Худой, болезненно бледный мальчик, вампир с золотистыми волосами до плеч, смотрел в объектив с фальшивой улыбкой и отсутствующим взглядом.

Сказав несколько слов соболезнования, Людивина заставила себя перейти к делу:

– У вашего сына был широкий круг общения? Много друзей?

– Кроме Пьера, вы хотите сказать?

Пьер Галинэ был вторым убийцей из скоростного поезда.

– Да.

– Силас был одиночкой. Кроме музыки, книг и Пьера, у него в жизни ничего не было.

Людивина достала фотографию Кевина Бланше, сделанную после ареста:

– Вам знаком этот человек?

– Нет.

– Вы никогда не видели его с вашим сыном?

– Никогда. Он выглядит… необычно, я бы запомнила. Но Силас ни с кем не общался, кроме Пьера. Вы думаете, этот человек мог повлиять на моего сына?

Людивина понимала: она затеяла сомнительную игру. Рассказывать слишком много не хотелось. Если не получится аккуратно изложить гипотезу о манипуляции, все это сегодня же вечером окажется в газетах.