Терпение дьявола

– Прошу прощения за беспорядок, я просто не успеваю этим заниматься. Приходится делить время между административными обязанностями и ролью психиатра.

Бонто отодвинул тяжелое кожаное кресло на колесиках, уселся за ноутбук, указав жандармам на другие кресла, и принялся быстро печатать. Людивина не видела экран, но подумала, что он очень ловко обращается с компьютером для такого занятого психиатра сорока лет. Этот человек явно не терпел посредственности и старался достичь высот в любом деле.

– Вы сказали «Мерсье». Первая «е»?

– Да.

Бонто наконец оторвался от экрана.

– Действительно, он у нас лечился. Ради соблюдения врачебной тайны не могу назвать точные даты, но сам факт подтверждаю. У клиники могут возникнуть проблемы?

Он сжал челюсти. Вертикальные морщины на щеках стали глубже, словно подчеркивая странную двойственность этого человека, внешне сурового и властного, но вполне дружелюбного по отношению к ним. Людивина предположила, что у него прочная броня. И вдруг поняла, чем он ее так заворожил.

Это же потенциальный Ришар Микелис. Человек того же склада. Гладкая кожа, крепкое телосложение, интересная внешность, а под этим всем прячется необычайный ум. Это интеллектуал, которому все равно, нравится он кому-то или нет, прекрасно знает себе цену, понимает, чего хочет, и не заботится об остальном. И у него такой же острый взгляд, который пронзает насквозь, читает тебя от корки до корки.

Сеньон посматривал на Людивину, предоставив ей выбирать тактику общения с психиатром.

– Нет, никаких проблем, – заверила она. – Зато появился прогресс в расследовании.

– Эти двое натворили что-то серьезное?

Убийцы из скоростного поезда были несовершеннолетними, так что ни фотографии, ни полные имена не попали в прессу. Фамилия Мерсье прошла незамеченной на фоне событий, которыми пестрели газеты последние десять дней. Поэтому Людивина не удивилась, что и Бонто, и персонал клиники не связали эти преступления с бывшими пациентами, которые побывали у них несколько месяцев назад.

– Вы принимаете много больных? – спросила она.

– У нас сотня мест, но столько народу никогда не бывает. В «добровольном» отделении большая текучка, в принудительном стационаре она гораздо меньше. Судя по вашей реакции, ответ положительный: Мерсье и Галинэ сделали что-то серьезное, но вы не желаете это обсуждать.

– Они убили десятки человек, – сказала Людивина.

У психиатра дрогнули брови – это был первый намек на эмоции.

– Речь о том, что случилось в поезде на прошлой неделе?

– В том числе.

Бонто откинулся на спинку кресла, кожаная обивка заскрипела под его весом.

– Вы не знаете, у них была повышенная агрессивность, пока они здесь лечились? – спросила Людивина, указав на ноутбук, словно он хранил все тайны.

– Это деликатная тема. Вопрос касается самих пациентов, я не могу просто так ответить. Вам нужно обратиться к их родственникам. Мне очень жаль. Понимаете, я должен защищать репутацию заведения и не имею права выдавать первым встречным конфиденциальные сведения, касающиеся отношений психотерапевта и пациента. Это незаконно.

– Мы офицеры национальной жандармерии и ведем уголовное расследование, – отрезал Сеньон. – Отнюдь не первые встречные.

Ледяные глаза в полной тишине скользнули по здоровяку в толстовке.

– Вы прекрасно поняли, о чем я, – коротко ответил директор.

Людивина досадливо поморщилась и продолжила:

– Вы не могли бы проверить также имя Кевин Бланше?

– Мне оно, по крайней мере, ни о чем не говорит, – отозвался Бонто, стуча по клавиатуре. – Нет, под такой фамилией у нас никто не зарегистрирован.

– Вы не используете псевдонимы, если человек отказывается назвать настоящее имя? – спросил Сеньон.

– Такого у нас не бывает. У отдыхающих из восточного крыла нет причин скрывать от нас свою личность, а другие попадают к нам по решению суда, так что их личность заранее установлена.

– Проверьте на всякий случай аббревиатуру ГФЛ или имя Говард Лавкрафт, – попросила Людивина.

Поиск ничего не дал.

– Сеньон, как зовут задержанного в торговом центре?

– Марк Ван Докен.

Директор впечатал и это имя, затем покачал головой.

– Тогда Михал Баленски, – сказала Людивина.

Бонто удивленно вскинул брови:

– Вы что, разыскиваете целую армию убийц?.. Нет, никаких Баленски у нас тоже не было.

Людивина разочарованно прищелкнула языком. Время шло, задерживаться было нельзя.

– Двоих-то нашли, значит не зря приехали, – попытался успокоить ее Сеньон.

Она рассеянно повернулась на кресле, оглядывая кабинет. Повсюду были книги, в основном по психиатрии, многие на английском, но она также заметила дорогие издания, посвященные винам, виски и коллекционным автомобилям. На полках кое-где стояли украшения: африканские маски, японский садик в пластиковом контейнере, слон из сандалового дерева, желто-синий мексиканский череп и множество сувениров из путешествий. За непробиваемой броней скрывался человек, не чуждый радостям жизни. В точности как Микелис…

Она снова развернулась к психиатру, посмотрела, есть ли обручальное кольцо, и обнаружила его на безымянном пальце левой руки. Старое, золотое. А на столе боком к ней стояла фотография в рамке. Рассмотреть снимок Людивина не могла, но различила светловолосую женщину и смеющуюся девочку рядом с Бонто. Жалко, что не удается разглядеть получше лицо психиатра, интересно было бы узнать, каков он с семьей.

Внезапно Людивина наклонилась к директору через стол:

– Если я принесу полное досье по уголовному делу, вы сможете составить психологический портрет преступника?

– Что, простите? Думаю, вы обратились не по адресу. Я не профайлер, как вы это называете на своем жаргоне.

– Но вы психиатр, да еще с огромным опытом, и в вашей клинике проходили лечение двое из наших подозреваемых. Вы могли бы посмотреть на дело свежим взглядом, вдруг сумеете найти психологические связи, которые мы упустили, заметить что-то особенное в их поведении. Ведь это вас ни к чему не обязывает.

– Во-первых, это отнимет у меня время, а во-вторых, я могу ошибиться и направить вас по ложному следу.