В чём измеряется нежность?

– Довольно долгое время мои идеи были в пассивном состоянии, на уровне чертежей и 3D-моделей. Это были мечты. Но знакомство с Коннором заставило меня поверить в их осуществимость. К тому же его особенности как машины помогли мне с практической частью — вычислениями и подбором материалов. Побудило же меня обещание самому себе, - добавил наотмашь, избегая подробностей.

Коннор мысленно восхитился тем, как ловко его другу удалось обойти сокровенные подробности прошлых переживаний, связанных со смертью Дерека. Сам же он боялся впасть в ступор.

Вопросы посыпались градом. Войдя в раж, некоторые забывали представляться да уже и не считали нужными пустые формальности, понимая, что время конференции ограничено.

– Мистер Грейс, вы планируете развивать вашу технологию на более высоком уровне?

– Вглубь - да. Хочу ли я поставить это на поток? Пока не уверен.

«Считаете ли вы этичным ваш эксперимент?», «Как долго происходила трансформация мистера Андерсона?», «Сколько в нём от машины и сколько от человека?», «Будете ли вы сотрудничать с военными?» раздавалось из разных уголков зала. Подключились работники гуманитарных наук, задавая различные философские вопросы о грани между человеческим и искусственным в Конноре. Майкл заметил, что в зале находились и девианты, но те пока отмалчивались, видимо, выжидая подходящего момента.

– Мистер Андерсон, скажите, почему вы вообще решились на перемены? У машины ведь столько преимуществ перед людьми! Вас устраивает результат? Не жалеете о том, чего лишились?

– Вот прямо сейчас жалею, что с трудом запомнил все заданные вами вопросы!
– Он измождённо рассмеялся.
– Но я постараюсь ответить по существу.
– Собрался с духом, доставая из памяти прежние чувства.
– Понимаете, всё своё время я проводил с людьми и почти никогда - с андроидами. В итоге вернулся ко мнению, что, сколько бы во мне ни проснулось эмоций, я не человек. Между тем близость с дорогими людьми рождала во мне любопытство. И стыд. За то, кем я был. Быть собой — роботом — вдруг стало отвратительно. Я понял, что начал стыдиться быть целиком собой. Мои переживания породили много лжи…

В одно из высоких окон пролился озорной бледный луч. Невесть почему знакомый. Совсем как тот самый луч… Коннор больше не сидел в зале под пристальным вниманием толпы. Не слышал голосов, не видел однообразных любопытных лиц. Его унесло с собою лето — такое давнее, такое светлое, осевшее в памяти ненавистными цветастыми мазками. Лето, рассёкшее грязными царапинами коленку одиннадцатилетней Мари, соскочившее горячим лучом на её щёку, упавшее в урну облизанным фантиком от мороженого, улетевшее желтокрылой бабочкой с бархатистого лопуха.

Куда же они ехали? Разве теперь вспомнишь?..

Мари изнывала от жары, вредничала и строила ему рожи в автобусе, переполненном пассажирами.

— Ну долго там ещё? — Она цокнула, почесав локоть, который щекотали ворсинки на сумочке сидящей рядом старухи.

— Уже скоро, — успокаивал её Коннор, понимая, что для ребёнка это самое «скоро» подобно вечности.

На остановке в салон вошла компания из трёх андроидов, сделав тесноту невыносимой.

— Дурацкие пластмасски сейчас задушат меня! — прошептала с наигранной драматичностью, затем надула щёки и дурашливо скосила глаза, обвив руками торс своего друга. Парень-андроид из компании случайно поёрзал спиной о её затылок. — Ну, не лохматьте меня! — капризно пролепетала Мари, приложив ладошку ко взмокшему затылку.

— Ой, простите, пожалуйста, мисс, — излишне учтивым тоном извинился незнакомец.

Мари брезгливо повела плечом и крепко прижалась скулой к груди своего друга, ища в их близости спасение от суеты и тесноты. «Тук-тук, тук-тук», — тихо стала напевать себе под нос механическую песню тириумного насоса. Коннор бросил нервный взгляд на потолок, дотошно изучая траекторию полёта мухи, пока под пластиковым корпусом сходили с ума электрические искры страха. Страха, что она узнает в биении его сердца фальшь. Искусственность.

— Кошмар! — Она увидела своё отражение в стеклянных дверях. — У меня теперь «петухи» торчат!

— Какие ещё «петухи»? — Коннор ласково засмеялся, убирая ей за уши выбившиеся из причёски пряди.

— Да вот же! — Мари взлохматила себя обратно и принялась расплетать обе косы. Каскад пушащихся волос мерзко облепил вспотевшие плечи и шею.

— Ну, и каков теперь план, лохматое чудовище? — В тёмно-медовой радужке блеснула весёлая мягкость.

— Вот я дура… Жарко так теперь.

Наконец двери протянули спасительные объятия желающим выйти на остановке рядом с торговым центром, и автобус выплюнул большую часть пассажиров на улицу. Мари громко вздохнула с показным облегчением, ловя ртом свежий воздух. Раскалённый салон понемногу начал остывать.

— Иди-ка сюда и замри.

Коннор развернул любимое лохматое чудовище спиной к себе и заботливо расчесал пальцами спутанные светлые пряди. Энергичные слаженные движения пальцев сплетали из тонких шелковистых нитей волос чудесный узор.

Машинная точность. Дружеское тепло.

— Это что, колосок?! — счастливо взвизгнула она, ощупывая макушку.

— Так, не балуйся, а то испортишь мой шедевр! Посмотришь, когда закончу.

— Колосок! Колосок! — напевала Мари, нарочно качая головой, чтобы позлить его. — Я знаю, что колосок.

«Да, вот так, замри: твоя дурацкая пластмасска хочет прикоснуться к тебе…» — В груди сгустился электрический страх. Коннор испытывал себя, рисковал нелепо раскрыться. И ничего не мог сделать с неутолимым желанием быть с ней самим собой. Отбросить осточертевшую ложь и чувство вины. Хотя бы раз. Хотя бы украдкой.

Бионическая кожа кисти плавно деактивировалась, обнажив белый гибкий пластик. Коннор вдохнул поглубже бесполезного, ненужного воздуха и легонько опустил руку на маленькое покатое плечо, нежно обвёл окружность и остановился, едва касаясь кожи подушечкой среднего пальца.

— Всё уже? — Она внезапно обернулась, зажмурив один глаз, и её рот растянулся в хулиганской улыбочке.

Мари не успела заметить, как Коннор пугливо и своевременно активировал кожу обратно. Но заметила, как с его лица сошёл оживлённый задор, сменившись непонятной ей тоской.

— Ты чего такой грустный?

— Тебе кажется. Просто духота разморила…

Она и забыла, что хотела полюбоваться причёской в отражении окон: всё с беспокойством вглядывалась в лживое лицо своего ангела, не понимая, почему он не хочет делиться с ней своими печалями. Хмыкнула и покачнулась, шлёпнувшись спиной о его живот. Затем ещё раз. И ещё. Захихикала и стала ударяться сильнее, пока Коннор не блокировал очередную «атаку», обхватив Мари обеими руками и тесно прижав к себе. Затем легко и весело поцеловал её в висок.

Наверное, тот день пах её малиновыми жевательными конфетами, кондиционером для белья, пропитавшим его белую рубашку, горечью отцветающих пушистых одуванчиков (как она смеялась, носясь вдоль тропы в парке, сдувая с них дымчатые головки!). Вне всякого сомнения, теперь Коннор мог бы и выдумать себе эту странную помесь гадких выхлопов и сладкой свежести. Но ему всё равно не узнать, как пах тот самый день. Потому что каждый новый день пахнет по-своему, уверяла его Мари…

– Мистер Андерсон? Вы слушаете?
– безликое эхо чужого голоса выдернуло его назад. Дорожка летнего парка, облитая солнечным светом, растаяла, и Коннор с тоской оглядел блёклое помещение.