В чём измеряется нежность?

– Я здесь, честное слово. Уход в спящий режим мне больше не доступен, - отшутился, бесцветно улыбнувшись.

– Вам мешает жить физическая боль?

– Совру, если скажу, что не мешает. Боль довольно скверный индикатор неисправности: диагностика системы куда надёжнее.
– Коннор ослабил галстук, нервно пригладил бровь.
– Я даже не смогу подобрать внятных сравнений, чтобы описать моё первое знакомство с этим чувством. Для, того, кто прежде не ощущал ничего, боль - это прижизненный ад…

Сквозь гудение ламп и шум микрофона в его уши ворвался собственный крик. На его лицо вновь лилась кипящая лава нестерпимого нечто - без оболочки и без формы. Нечто завладело каждой клеткой, каждой мыслью, росло и множилось, поглощая целиком и уничтожая. Словно вчера он лежал на операционном столе в лаборатории Майкла - разобранный на куски и собранный вновь из боли и ужаса. Ребёнок микросхем, проводов и алгоритмов, приговорённый к страданиям, о которых грезил в бессчётных цифровых снах.

– Но всё же это была неизбежная жертва. В некотором смысле это вроде как деградация, ведь человечество прикладывает столько усилий, чтобы минимизировать боль, сопровождающую всё его существование… Хотя боль многому научила меня. Сделала острее сострадание.

– Судя по всему, этот опыт просто невероятен. И он так полезен в условиях новой эпохи, когда мы изо всех сил наводим мосты между людьми и пробудившимися андроидами.

– Вы сейчас очень верно подметили, - подключился Майкл.
– Когда я думаю о разрушительной стороне человеческой натуры - о жестокости друг к другу, животным и потребительском использовании ресурсов планеты - понимаю, что нам есть чему поучиться у машин, в которых запрограммировано бережное отношение к природе. И теперь у Коннора есть уникальная возможность взглянуть на мир глазами обеих сторон.

– Так выходит, с помощью столь революционной технологии мы можем всех девиантов сделать нормальными?
– прозвучало из конца зала.

– Уверен, большинство девиантов и так считает себя нормальными… - Коннор немного смутился.
– Не нормальным себя считал конкретно я.

Присутствующие в зале андроиды одарили молчаливым презрением выступившего журналиста. Атмосфера заметно накалилась. Отовсюду тянулись руки, раздавались выкрики, что мгновенно перемешивались в один непонятный гомон. Пока один из них не прозвучал громче остальных:

– Мистер Андерсон, вам нравится секс?

Коннор почувствовал, как мурашки пронеслись не только по спине, но и по всем внутренностям разом. Внезапная бестактность была частым явлением на службе: во время допроса преступники нередко пытались перехватить инициативу и застать его врасплох оскорблениями или непристойными вопросами, но он стойко держал удар. Эта бестактность была совсем другой - публичной, глупой, невинной. Под канонаду зашедшегося сердца и пульсацию крови на щеках он снисходительно улыбнулся в ответ:

– А вам?

В толпе прокатился хохот, и Коннор расслабленно выдохнул. Наконец руку поднял один из девиантов.

– Зачем вам диод? Он до сих пор выполняет какую-то функцию?

– Из практических - никакую. Это было… сентиментальное желание. Он просто держит мою связь с прошлым. Напоминает о том, кто я такой на самом деле.

– Обращаюсь к Майклу Грейсу! Скажите, в ближайшее время мы ещё увидим модифицированного вашими усилиями андроида?

– Как я уже говорил, вопрос о повторных операциях остаётся открытым. Наш метод был экспериментальным, и его успех во многом состоялся из-за силы воли самого Коннора и ряда случайностей. Мой друг осознанно пошёл на риск, даже вопреки моим опасениям. Я бы не хотел вновь подвергать опасности чью-то жизнь. Наша разработка нуждается в дальнейшем детальном изучении и составлении программы, прежде чем я решусь заявить, что «готов оживить всех желающих».
– Обвёл взглядом присутствующих, затем посмотрел на дисплей своего телефона.
– На сегодня всё. Спасибо участникам.

Поднялся гул. Майкл дёрнул Коннора за рукав и кивнул в сторону выхода. Голодные журналисты провожали их до автомобиля, желая ухватить хотя бы ещё кусочек сенсации. К счастью, их муравьиные фигурки и стены здания постепенно уменьшались и в итоге скрылись за первым поворотом. В душе Коннора царили хаос и смятение. Хотелось, чтобы как можно скорее наступило завтра, вернулась полицейская рутина вместе с дурацкими шутками Гэвина, над которыми смеётся он один, ворчание Хэнка и уютные вечера дома перед телевизором в компании Сумо.

Поздним вечером вышел прогуляться в одиночестве. Голова гудела от несмолкающих мыслей, навалилась гадкая усталость, и хотелось поскорее избавиться стресса, забравшего в пакостные ручонки весь этот день.

Город притих, задремал, притворившись, что забыл о существовании людей. Коннор сунул поглубже руки в карманы пальто и задумчиво глядел под ноги, пиная грязные кленовые листья и наступая во все подряд лужи. Чем дальше уводила дорога, тем крепче становилось в нём чувство безопасности: мир узнал его тайну, но всё словно осталось прежним. Вышел к веренице магазинов и побрёл в сторону бара «Демон перекрёстка», который недавно открыл для себя. Коннор предпочитал ходить туда один, чтобы побыть наедине с мыслями и поглазеть на посетителей, выдумывая им историю жизни и обстоятельства, что привели их в это место. Едва ускорив шаг, он остановился, приметив на противоположной стороне проезжей части Мари. Обхватив себя за плечи, она стояла напротив источающей стерильное белое свечение витрины «Киберлайф».

Ему бы уйти. Продолжить путь навстречу ещё одному десятку вымышленных судеб, забыться в облаке дыма чьей-то недокуренной сигареты, брошенной в переполненной липкой пепельнице. Выпить порцию-другую бурбона и заснуть в такси по дороге домой. Ему бы уйти…

Стоял не шелохнувшись, неотрывно глядя на свою любовь, и вместо чужих жизней воображал, чем она занималась при свете дня, прежде чем оказалась здесь. Коннор позволил себе роскошь представить, что в этот миг она вспоминает о нём: зачем бы ещё ей изучать витрину с наборами биокомпонентов? Мари наверняка смотрела сегодня пресс-конференцию, и её думы поглотили размышления о прежних страхах и сомнениях, об их совместном будущем. Он поймал себя на мысли, что её волосы стали заметно длиннее с лета. Рокот мотоциклетного двигателя отвлёк его, и Коннор заострил внимание на проезжавшем. Вдруг мотоцикл резко затормозил у тротуара, где стояла Мари, и водитель, сняв шлем, молодцевато крикнул ей: «Доброй ночи, малышка!»

Вздрогнув, она обернулась и изумлённо уставилась на незнакомца. Затем медленно приблизилась, и он протянул ей руку. Ответив на его страстное рукопожатие, Мари издала удивлённую усмешку и кокетливо склонила голову к плечу: «Здравствуй, Марсель».

Волнения прогнали сон, и поздняя прогулка виделась единственным лекарством для души. Мари скучала по Коннору и, вопреки здравому смыслу, ждала, что он вновь появится на её пороге, охваченный безрассудным порывом. «Какая глупость! Я же не собираюсь устраивать ему эмоциональные качели? Так нельзя, - пыталась отрезвить себя.
– До чего нелепо: теперь, когда он так сдержан и спокоен в моём присутствии, я хочу его лишь сильнее…»

Неделю назад она приходила к отцу в участок и знала, что Коннор тоже будет там. Тело опутала дрожь томления, когда Мари входила в здание Департамента и воображала, как он будет пытаться прикоснуться к ней или захочет поцеловать где-нибудь в укромном уголке. Взяла с собой кофе из его любимой кофейни - желание позаботиться, вошедшее в привычку с детства. Приметила своего милого друга ещё издалека: склонился над своим столом, изучая папку с фотоматериалами расследования. Его увлечённость работой всегда бередила ей нервы. Часто задышав, уверенно приблизилась, но все её фантазии вмиг раскрошились о его терпеливый взгляд и мимолётную ласковую улыбку. И, как медленно ни пыталась Мари поставить стаканчик на стол, давая Коннору простор для манёвра, чтобы дотронуться до её руки, он этого не сделал. Тепло поблагодарив за кофе, вернулся к делам.