Внезапный выброс

Как-то так сложилось, что каждый раз, когда надо было «дипломатничать», Мурцало, — может, потому, что лучше знал его, — пользовался родным, украинским языком, а когда требовалось говорить прямо — переходил на русский. Дело, по которому Мурцало зашел к Осыке, неясности не терпело и поэтому он подсознательно — преднамеренно выбора языка Мурцало никогда не делал — заговорил по-русски.

— Слыхал я, товарищ начальник, — без обиняков начал он, — завалы у вас случаются. В кровле — мыльник, должны быть завалы. Имейте в виду: по разборке завалов — мастак. Экстракласса. И напарник есть подходящий. Потребуемся — кликните. И за последствия не опасайтесь. Оформляйте документики так, чтобы в случае чего, не отвечать за нас… Ну, а потом…

— Гони на бочку?

— Верно говорите, товарищ начальник, деньжата нужны.

Осыка о разговоре с Мурцало вспомнил через несколько дней, когда произошло обрушение в лаве. На наряде так, чтобы все слышали, сказал горному мастеру:

— Разборку завала запрещаю. Опасно. Пусть кровля устоится.

И в книгу нарядов это распоряжение записал, а Мурцало шепнул:

— Действуй.

— Будсде, — заверил тот.

И сделал. На вторые сутки лаву пустили.

Вкалывали Мурцало и его напарник завзято. Там, где до них по три пары крепильщиков ставить приходилось, они вдвоем справлялись. И на завалах отличались. Не будь в листке по учету кадров графы о судимости — слава от них и на шаг не отступила бы. Но честолюбием ни тот, ни другой не страдал. Дружок Мурцало даже считал, что слава испортила бы им обедню: были бы на виду — не рискнули бы за разборку завала, с которым они за каких-нибудь восемь — десять часов управлялись, заламывать по три сотни.

Намекнул как-то Мурцало Осыке: жениться хочу — сразу квартиру получил. Двухкомнатную. Леська приехала. После женитьбы взял земельный отвод. Построил дом. Насадил сад. Купил «Волгу».

Перевели Осыку с «Гарного» на «Лисичку» — и Мурцало переманил. Вместе с напарником. Но тот вскоре погиб.

Комиссия, расследовавшая несчастный случай, пришла к заключению:

«…проявив недисциплинированность, зашел в закрещенную [2] выработку и попал под обрушение».

2

Поперек выработки, в которую запрещен вход, ставится крест из обаполов.

Виновных в его гибели комиссия не установила.

Потеряв друга, Мурцало перешел на проходку. Работал смекалисто, резво. Стал бригадиром. Ни одного случая не упускал Савелий Никитич, чтобы лишний червонец у десятника или начальника участка выколотить. И заработки в его бригаде были самыми высокими на шахте. Мурцало был уверен, что ребята уважают его за это, в огонь и воду за ним бросятся, и вдруг… «Шкура!», «Иуда!», «Не пойдем с ним…» — звенели в ушах оглушившие его слова. Повторяя их, он еще больше распалял клокотавшую в нем злость. «Посмотрю, как без иуды обойдетесь, посмотрю… Приползете, как слепые цуценята. Скулить будете: «Савелий Никитич, возьми…» Где Мурцало — там деньги, и они, миленькие, пока требуются! Не при коммунизме живем».

Но чем беспощаднее костил он взбунтовавшихся «цуценят», тем яснее понимал: сегодняшнее шахтеры ему вряд ли простят. И муторно, ох, как муторно было Мурцало!

Глава XII. ОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВОК

Давая наряд, Авилин предупредил Комарникова:

— Имей в виду, Егор Филиппович, воздуха на восток поступает мало, вентилятор включать нельзя — будет работать сам на себя, гонять один и тот же воздух. Так что ты уж посматривай там, если опережение откаточного штрека подгазовано — направляйся на западное крыло.

Миновав лаву, Комарников определил содержание метана и кислорода. Хоть и было одного больше, другого меньше, чем хотелось бы, но ни тот, ни другой из допустимых пределов не выходил, и потому никаких опасений у него не возникло. Невдалеке от забоя штрека озорничал «шипун»: на стыке труб вырвало часть уплотняющей прокладки и в образовавшуюся щель с разбойным свистом вырывался сжатый воздух. «Пусть подсвежает», — решил Егор Филиппович и приступил к осмотру крепи, отмечая мелом арки, требующие ремонта или замены. Крепь, в основном, держалась хорошо, металл и железобетонные затяжки были доставлены. Дел набиралось немного. Надеясь за смену управиться, Егор Филиппович радовался: «Ляскун пробьет разрез, мы штрек приведем в порядок и на партийном собрании можно будет сказать: «Товарищи! Восточное крыло готово дать уголь. Рассчитаться с долгом и вернуть «Гарному» его былую славу — такая задача стоит перед нами».

Начали от забоя, постепенно продвигаясь к лаве. Чепель и Тихоничкин заменяли негодную крепь, Комарников ремонтировал поврежденную. Егор Филиппович задержался перед очередной аркой. Один из ее сегментов лопнул, другой выгнулся, как седло. Рядом с поврежденной аркой Комарников подбил три стойки-ремонтины, обрушил зависшие на ней глыбы сланца, разболтил сегмент, стал вместо него прилаживать новый. Требовался помощник. Хотел позвать Чепеля или Тихоничкина — они находились метрах в десяти от него, около «шипуна», но тут подвернулся Хомутков.

— Чего околачиваешься? — остановил его Комарников.

— Порожняка не подвезли…

— И ты ищешь напарника побездельничать?

— Вроде бы…

— Подойди-ка сюда. Держи. — Комарников жестом объяснил Марку, что от него требуется.

Тот уперся плечом в сегмент. Комарников намеривался прихватить его болтом. И как раз в это время послышался глухой, как бы исходивший из глубины, удар. Из люков лавы выбросился и покатился на них черный вихрь. Сбитый им, Комарников упал. Удар выроненного Хомутковым сегмента пришелся ему по ноге. Сгоряча он было вскочил, но пронзительная боль свалила его. «Что случилось? Где?» — терялся в догадках Егор Филиппович. От быстроты и точности ответа на эти вопросы зависели его поведение и действия, жизнь товарищей и его собственная жизнь. «Что было? Обвал? Взрыв? Что?» Нервно растирая пальцами угольную пыль, на которой лежал, Егор Филиппович ощутил ее какую-то особую тонкость и сразу вспомнил, что такой же на ощупь она была и тогда, когда случился первый выброс. «Выброс!» — рывком приподнялся он и, жадно глотая густой, насыщенный, как показалось ему, горячим пеплом воздух, закричал:

— Ребята! К «шипуну» давайте! К «шипуну»!!!

И сам, отталкиваясь от крепи левой, неповрежденной ногой, пополз, ныряя с головой в теплую, как вода в прогретой дорожной луже, массу. Полз, скользя по воздухопроводу ладонью. И вдруг на кого-то натолкнулся. Пальцы торопливо пробежали по шее, острой ключице. «Хомутков», — безошибочно определил Егор Филиппович. Схватил его за ворот куртки, потащил за собой.

Откос выброшенного угля пошел вниз, оголился второй став труб. «Где же «шипун»! — забеспокоился Комарников. — Был метрах в десяти, не больше… Может, остался позади?» — Остановился, поднял голову. Потянуло холодом.

— Матвей… Максим! — позвал Егор Филиппович.

— Тут мы, — откликнулся Тихоничкин.

Комарников, напрягая последние силы, втолкнул голову Хомуткова в припахивающую компрессорным маслом, освежающую, напористую струю воздуха и почувствовал, — разглядеть было невозможно, — Чепель и Тихоничкин где-то здесь, рядом… Проваливаясь в черную пустоту, выдохнул:

— Марком займитесь…

Из забытья его вывела возобновившаяся боль в правой ноге. Черное марево постепенно редело. И в нем обозначились красные точки светильников. «Один, два, три…» — пересчитал их Егор Филиппович. Облегченно перевел дух:

— Живы?

— Только и того… — прохрипел Максим.

— Тебе этого мало? — оборвал его Чепель.

А Хомуткова выворачивало наизнанку. Комарников протянул ему термосок.

— Прополоснись, глотни чуток — поможет.

Вспомнил: в лаве — Манукова, Ляскун, его напарник. Вскочил на ноги, заскрежетал от боли зубами, опустился на левое колено, растер выступивший на лбу пот, окликнул:

— Матвей, Мартыныч…

К нему придвинулись Чепель и Тихоничкин.

— Проверьте-ка просек. Может, в нем…