Внезапный выброс
Шрифт:
— Товарищ командир, разрешите отлучиться…
Тригунов корректировал график спасательных работ. Не отрываясь от него, молча кивнул головой. Но голос Репьева насторожил Тригунова, и Репьев почувствовал это. Чтобы рассеять настороженность командира отряда, он, стиснув зубы, вышел из кабинета неторопливой, твердой походкой.
Позже пытался припомнить: что чувствовал в те минуты? о чем думал? И ничего вспомнить не мог.
Сорвав с деревьев рассыпчатый, не успевший прирасти к веткам снег, ветер, раскружив его, вдруг замирал, словно любовался, как тот почти отвесно падает на землю. Снежинки, опускавшиеся на запавшие, неправдоподобно быстро обросшие щетиной щеки и
Холода Репьев не чувствовал. Как не замечал он сейчас и того, что из окон быткомбината давно уже наблюдают за ним. Память увела его в прошлое.
…Ночь. Степь. Строительная площадка. Освещенный двумя прожекторами проходческий копер. Около него — паренек. Это его третья трудовая ночь в роли сменного мастера. Стволовой — в машинном здании, коротает время с лебедчицей. Бригада — в стволе. Обуривает забой. Мастер ходит вокруг копра, ждет: вот-вот по высокочастотной связи сообщат проходчики, что бурение закончено, он вызовет запальщика и спустится заряжать шпуры. Но проходчики почему-то медлят. «Может, у них что незаладилось?» Мастер пробует связаться с ними — безрезультатно. Его охватывает беспокойство. Он направляется в машинное здание: посоветоваться со стволовым — человеком опытным, переведенным на поверхность временно, по болезни. Чтобы не месить грязь, идет по воздушной магистрали — шестидюймовой стальной трубе, подающей в ствол сжатый воздух. Труба входит в холмик перемешанной с углем породы. А тот холмик взялся жаром — самовозгорание. И труба раскалена. Докрасна. Мастер будто споткнулся: «В сжатом воздухе есть пары масел. Они сгорают, а угарный газ — туда, в забой… Так вот почему молчат проходчики!» Мастер бросается назад:
— Остановить компрессор! Вентиль закрыть!
Потом к резервной бадье и — стволовому:
— Спускай!
Вылезает на последнем полке — нет воздуха. Полуметровая труба, по которой от вентилятора он поступает, раздута до отказа, такая тугая, будто не из прорезиненной ткани она — из железа, а воздуха в стволе нет. «Что за диковина?!» — удивляется мастер. Спускается по подвесной лестнице, глядит — вот в чем дело! Конец трубы загнут вверх и пережат. Струя, видать, слишком сильной была, ее напор уменьшить решили да перестарались. А смрад в забое — не продохнешь. Проходчики — вповалку. Все. Мануков, бригадир, бормочет что-то невнятное. Троих мастер усаживает в бадью. На Манукова направляет вентиляционную трубу. Свежая струя бьет ему прямо в лицо. Сам, широко расставив ноги, становится на борт бадьи, дает сигнал: «Вира!»
Мастер вытаскивает проходчиков, укладывает их покатом, приказывает стволовому:
— Расстегнуть вороты, ослабить ремни!
А сам — за Мануковым. К приезду горноспасателей — все четверо на-гора!
«Тяжелое отравление окисью углерода, — заключает врач. — Еще бы полчаса и — смертельный исход».
Командир горноспасательного отряда Тригунов жмет мастеру руку, хвалит за мужество, находчивость, приглашает к себе на работу. Начальник проходки премирует месячным окладом. А через несколько дней — статья в молодежной газете: «Комсомолец Павел Репьев». И приглашение Манукова на дружеский ужин.
…Домик Манукова. Зеленая калитка. Около нее — хозяин с хозяйкой, а за ним — еще три пары: остальные спасенные проходчики с женами.
— А вот и наш герой! — торжественно объявляет Мануков. Его жена обнимает Павла. И плечи ее начинают дрожать. Потом Павла обнимает другая женщина, за ней — третья, четвертая… А Мануков и его друзья стоят полукругом и виновато улыбаются. Но вот из калитки вылетает девушка в легком сиреневом платье.
— Марина. Дочка, — представляет Мануков.
Марина всплескивает руками:
—
Что вы, в слезах утопить гостя решили?!И берет его под руку. И ведет в сад. Под яблонями — столы, белыми скатертями накрытые. А на них — дивизию накормить можно! Девушка приглашает гостей к столу, а Павла ведет на почетное место и сама с ним рядом садится.
— Дорогие родственники и друзья! — несколько торжественно начинает хозяин. — Я предлагаю выпить за здоровье, — Мануков по-отечески глядит на Павла и Марину, — и счастье… И счастье, — увереннее повторяет Мануков, — нашего спасителя Павла Репьева!
Все встают. Марина улыбается. На щеках и подбородке обозначаются ямочки.
Ужин удался на славу. А когда одна захмелевшая молодка, вообразив, что на свадьбе она гуляет, выкрикивает: «Горько!» — Марина дает знак Павлу. Выждав удобный момент, они незаметно выбираются из-за стола, выскальзывают в калитку и уходят в притихшую, покрытую сумерками степь.
Рассвет застает их на берегу ставка. Они сидят на узенькой скамеечке, сооруженной рыбаками из двух камней и распила. В посадке надрывается соловей. В камышах стреляют щуки. Павел бросает в розовую гладь камешки и молчит.
— Пора по домам, — говорит Марина, — мне в первую…
— И мне, — отвечает Павел. — А в девять — на этом месте.
Она утвердительно кивает головой.
…И вот уже потерян счет встречам, а им все кажется, что они так редко видятся!
— Чудак этот командир отряда, — делится Павел своими впечатлениями о Тригунове. — Как только окажется в наших краях — обязательно отыщет и начнет: «Переходи в горноспасательный взвод. Поработаешь респираторщиком — в школу командного состава направлю. Станешь командиром отделения. Освоишься — командиром взвода сделаю. Условия создам, чтобы заочно горный институт закончил. Квартиру гарантирую. Для начала — однокомнатную». И другими перспективами соблазняет.
— А ты?
— Мне и на проходке не плохо.
— Командир не сказал тебе еще об одном преимуществе…
— Каком?
— Отряд — вот он, рядом. Чаще бы встречались…
Это преимущество оказалось решающим…
— Прогадали мы, Марина, — огорченно вздыхает Павел. — Мечтали чаще встречаться и — не вышло. В дежурную смену, все двадцать четыре часа, дальше служебного здания — ни шагу. По «тревоге» за сорок пять — шестьдесят секунд должен выехать. В резервную — та же история: в первой половине дня — занятия, тренировки, а после обеда хоть и свободное время, но проводить его имеешь право лишь в пределах аварийной сигнализации. И только третьи сутки — наши!
— Какой же ты бедненький! — улыбается Марина и ластится к нему, ластится…
— Но у нас есть выход, — вкрадчиво продолжает Павел, — единственный…
— Какой? — делая вид, что не догадывается, куда он клонит, спрашивает Марина.
— Поселиться в моей однокомнатной. И чем скорее, тем…
— Какая хорошая музыка! — перебивает Марина. — Давай станцуем.
Они бросаются в водоворот танцующих.
Марина довольна собой: это она упросила подругу устроить вечеринку в ее просторной, пустующей (родители на курорте) квартире. Павел увлекает Марину в свободную комнату, закрывает остекленную дверь, тянется к ней… В стекло громко барабанит Маринина подруга:
— Эй, где вы там?!
Репьев оглянулся. В окно стучала высокая статная женщина. Открыв форточку, она выкрикнула:
— Немедленно зайдите в помещение, простудитесь, обморозитесь…
Репьев передернул плечами. Уши, нос, щеки жег мороз. Павла колотил озноб. Яростно растирая руки, он начал прыгать и приседать. На лбу выступила испарина, дрожь унялась. Возвращаясь на командный пункт, он увидел сновавшего по диагонали «тупичка» Манукова.
— Пашенька! — метнулся к нему Мануков. — Зря ты спас меня, лучше бы сгинуть тогда, чем дожить до беды такой…