Время гона

Он испытал болезненный укор совести, когда она вскользь упомянула о том, что у Михаила Ивановича был инфаркт. Соня не обвиняла его, но он знал, что она думала об этом. И опять он ничего не мог изменить, а лишь терзался муками своей вины перед этой семьёй, в жизнь которой он так бесцеремонно вторгся.

Айк улыбнулся в темноте, вспомнив о дочерях. Его волчья сущность тянулась к щенкам даже больше, чем человеческая. Сейчас, лёжа в гостиничной постели, он испытывал необъяснимую тревогу от разлуки с ними, хотя разумом и понимал, что они находятся с матерью и не нуждаются в его защите и опеке. Жизнь давно приучила Айка планировать не только свою жизнь, но и жизнь тех, кто от него зависел. Вот и сейчас он думал о том, что все заботы о питании семьи он возьмёт на себя, нужно лишь убедить в этом Соню. Было крайне необходимо решить, также, вопрос с одеждой для неё и детей. Приближалась зима, ночные заморозки покрывали землю тонкой блестящей корочкой льда, скоро можно ждать снега. Всё же Сонино упрямство и её нежелание принимать от него помощь раздражало его. Айк был уверен, что обязательно встретит с её стороны отчаянное противодействие, но едва ли ей удастся долго продержаться. Упрямство упрямством, а когда выпадет снег и ударят морозы, без тёплой одежды не обойтись. Он немного поломал голову над тем, как заставить Соню отказаться от работы. Было видно, что платят ей сущие гроши, но сил и времени уходило немало. Вообще, ему не нравился её внешний вид. Его родная девочка выглядела усталой, осунувшейся. Ясные глазки потухли, в них не было радости. Да и цвет лица был неважнецким. Болезненная бледность пугала его и он весь день украдкой принюхивался, боясь учуять запах хвори. Но нет, Соня просто изнемогала под тяжестью свалившихся на неё проблем, и Айк твёрдо решил убедить её принять помощь. Ведь не чужой же он ей, в конце концов!

На следующее утро он привычно встал рано. Умылся, побрился и решил позвонить Лукьянову. Всё же он многим ему обязан. Бодрый голос приятеля прозвучал в мобильнике сразу, как только Айк нажал вызов: — приветствую, вожак! Чего молчал столько времени?

— Здравствуй, Эдик, — ровно отозвался Айк. — Извини, действительно надо было тебе раньше позвонить.

— Во-во. Ну, не тяни…сам знаешь, кого за хвост! Как твои дела?

— Я нашёл её, Эдуард! — Айк улыбнулся, — в Ачинске! И у меня двое дочерей, представляешь?

— Поздравляю, папаша! Далеко её занесло, — хохотнул Лукьянов, — что теперь будешь делать? В Междуреченск их увезёшь?

— Кого ты имеешь в виду? Детей?

— Ну-у, не знаю… Девчонка-то как тебя встретила?

— Кулаком в нос! Теперь хожу, можно сказать, с фиолетовым пятачком и исполосованной ногтями рожей!

— Ах-ха-ха, ну, настоящая пара вожаку, никому спуску не будет! И тебе, в том числе! — Лукьянов веселился, а Айк, слегка улыбнувшись, продолжил:

— беда в том, что она не поедет, как я понял. А дети… ещё два-три года, и они станут оборачиваться. В это время мне надо быть с ними рядом. Да и вообще не представляю себе жизни без неё, Эдик.

— Дела-а, — протянул полицейский. — Слушай, Айк, а ты её припугни. Скажи, что детей отберёшь, если будет артачиться. Ты, как отец, имеешь полное право воспитывать их вместе с ней, даже если вы и не состоите в законном браке. Пригрози, что через суд потребуешь, чтобы тебе отдали хотя бы одну дочь.

— Да ты с ума сошёл, Эдуард, не иначе! Забрать у матери грудных детей-близнецов, или даже просто шантажировать её этим…

— Стой — стой, не надо никого забирать, глупо даже думать об этом, да и никакой суд даже рассматривать это не будет. Но ведь сказать-то можно? Посеять в её душе сомнения?

— Нет, — решительно сказал Айк, — даже обсуждать не хочу такое условие. Ей и так несладко живётся. У меня сердце кровью обливается, когда я на неё смотрю и думаю, как тяжело ей приходится. Да, кстати, — он засмеялся, — представляешь, Эдик, она заявила, что дети не мои, а от другого мужчины.

— Ну, это глупости она придумала! Отцовство доказывается очень легко, ты знаешь!

— Легко. Только не в нашем случае.

Лукьянов на секунду замолчал, потом оглушительно заржал: — вот это финт!

— Да уж, — кисло согласился Айк, — совершенно беспроигрышный вариант.

— Ладно, парень, не расстраивайся! Утешься тем, что, как говаривал мой дед, пока баба с печи падает, она мужика семь раз обхитрит!

— Да я и то уж успокоился, — усмехнулся Айк, — поживу, сколько возможно, в Ачинске. Авось, больше не сбежит, может и привыкнет постепенно ко мне. Да и дочери… Знаешь, Эдик, — удивлённая улыбка витала на его губах, — они на мою мать похожи! Так странно в детских личиках угадывать черты взрослой женщины! — Они поговорили ещё немного, обсуждая непростое положение Айка.

После Лукьянова он позвонил Сергею Звягинцеву, подробно рассказал о встрече. Тот никак не комментировал и Соню не осуждал, боялся реакции вожака. Но хмыкал многозначительно, а на прощание спросил: — что дальше, Айк? Ты не сможешь жить в Ачинске, а она не поедет в Междуреченск.

— Не знаю, Серый. — Айку не терпелось закончить все эти разговоры и ехать к Соне. — Поживём — увидим.

ГЛАВА 23

В первых числах ноября в Ачинске лёг постоянный снежный покров, а к концу уже трещали нешуточные морозы.

Айк поставил дочерей на ножки, придерживая их сзади за шарфы, повязанные поверх курточек, и поднял голову, заглядывая в окно квартиры. С высоты четвёртого этажа Соня помахала им рукой и отошла вглубь, к столу с компьютером. Как он ни уговаривал её оставить работу, она упрямо отвечала, что это не его дело.

Потихоньку и совершенно незаметно он вошёл в их жизнь, оплачивая расходы на питание, покупая необходимую одежду для растущих малышек. Ночевать он продолжал в гостинице, но и только. Каждое утро, умывшись и побрившись, он ехал к знакомому дому. Теперь у него были даже ключи от квартиры, и у Сони отпала необходимость открывать ему дверь. Странные это были отношения. Неработающий молодой мужчина, целые дни напролёт играющий с двумя детьми, гуляющий с ними, укладывающий их спать, а иногда, обернувшийся в громадного тёмно-серого зверя с густой грубой шерстью, тщательно вылизывающий визжащих от восторга малышек.

Он предлагал купить в Ачинске квартиру или снять побольше, двухкомнатную, но Соня отказывалась. Она только стала платить за свою “однушку” немного больше, договорившись с квартирной хозяйкой. Соня чувствовала, что шаг за шагом сдаёт свои позиции и ей это не нравилось. Аллочка утешала её и, со свойственным ей цинизмом, говорила, что грех не попользоваться деньгами богатого мужика, если он не возражает. Глядя на хмурое лицо подруги, она говорила: — не будь дурой, Сонька! Разве ты его просишь покупать дорогие продукты или пуховые курточки на девчонок? — Соня отрицательно мотала головой, а та довольно продолжала: — ну так и не комплексуй! И вообще, мать, расслабься и получай удовольствие! Для себя-то тряпки ты на свои деньги берёшь, у него не просишь!

— Ещё не хватало — просить у него, — буркнула девушка. — Да и просить не надо, только успеваю отбиваться. Чуть утратишь бдительность — уже тащит куда-то, уговаривает посмотреть, померить. Его бы воля, так барахло из квартиры бы нас выжило.

— Ну что же ты у нас такая глупая-то, Сонь? — подруга с сожалением смотрела на неё, — прости уж ты его, что ли? Ишь, выёживается мужик, из шкуры готов выпрыгнуть, чтобы тебе угодить, а ты всё кривишься. Эх, мне бы такого! — она мечтательно закатила глаза, с намёком провела руками по бёдрам, — я бы его на шубу из соболя развела, на квартиру хорошую…А ты? В искусственной шубейке бегаешь, да в вязаной шапчонке.

— Так забери его себе, если он так тебе нравится, — скривилась Соня

— Не могу, подруга. Нехорошо это. Да и не смотрит он на меня, а вот с тебя глаз не сводит, — улыбнулась Аллочка.

***

За три месяца, которые Айк прожил в Ачинске, он не спеша и методично разрушал Сонину оборону. Первой пала Анна Витальевна. Регулярно позванивая дочери, она внимательно выслушивала её рассказы о взаимоотношениях с Айком, не одобряя, но и не высказываясь резко отрицательно. А однажды сразила Соню наповал словами: — знаешь, родная, я тебя хочу предостеречь: будь осторожна. Если ты опять забеременеешь, это будет для тебя и для нас катастрофой.