Вспаханное поле
Шрифт:
— Так значит, если я понадоблюсь, пошлите за мной.
Дон Ахенор в ответ едва кивнул.
Попрощавшись с Клотильдой, Панчо покинул почто¬
вую станцию; теперь он видел, что не стоило приезжать,
и, пожалуй, в первый раз задумался над тем, какая глу¬
бокая пропасть разделяет его и отца. Он чувствовал,
что, подобно Клотильде, определил свою судьбу с той,
однако, разницей, что Клотильда уже приняла конкрет¬
ное решение, а ему еще предстояло его принять. И все же
он
его железные нервы.
122
Выпрягая лошадей из повозки, чтобы пустить их йа
пастбище, Панчо все еще думал о доме. Его не столько
волновали слова и поведение отца, сколько поведение и
слова Клотильды. Его возмущало обращение Сеферино
с женщиной, которая ради него бросила все. Она была
совершенно права, когда сказала, что он смотрит на нее
как на прислугу. Прислугой была и Марселина — снача¬
ла в полку, потом на ранчо. Обойденная вниманием и
лаской, заваленная работой, она была прислугой для
родителей и братьев, для мужа и детей, но в трудную
минуту поддерживала всех своей молчаливой и верной
любовью. То же выпало на долю Клотильды.
Панчо прервал свои размышления, увидев Элену, ко¬
торая с кормом для свиней направлялась в его сторону.
Он прекрасно знал, что она ищет предлога завязать раз¬
говор, и, почувствовав вдруг озлобление против нее, взял
за недоуздки лошадей и пошел со двора.
— Панчо! Панчо!.. Помогите мне, пожалуйста!
Он обернулся, собираясь ответить так, чтобы она
больше никогда к нему не приставала. Но что-то удержа¬
ло его, и он пробормотал:
— Сейчас выпущу лошадей и приду.
Элена опустила свою ношу на землю и стала ждать,
хотя до свинарника было недалеко, и обычно — Панчо
это прекрасно знал — она справлялась с этим делом без
посторонней помощи. Он вернулся злой, с поджатыми
губами и взвалил на плечо мешок. Они вместе пошли к
загону, где хрюкали свиньи. Девушка, привыкшая к не¬
людимости Панчо, хотела сломить его напускную непри¬
язнь всегдашним вопросом:
— Как ваша рана?
— Вы же знаете, что она зажила, так чего же спра¬
шиваете? Подумаешь, важность какая! — ответил он с не¬
обычной грубостью.
Огорченная его резким тоном, она возразила:
— За ранами надо следить, потому что они могут за¬
гноиться.
Ее заботливость не только не смягчила Панчо, но еще
усилила его раздражение.
— А хотя бы она и загноилась, так что? В конце
концов, если кому и будет от этого худо, так только мне...
Каждый делает со своей шкурой, что ему нравится.
Панчо почти кричал, не замечая, что Элена поблед-
123
Нела и что глаза ее полны печали. Он не сознавал, что
вымещает
на девушке злобу, не зная даже, чем она вы¬звана.
— Зачем вы мне говорите все это? — со слезами в
голосе спросила девушка.
— Затем... затем...— пробормотал он и замялся, по¬
ставленный в тупик неожиданным вопросом: он вдруг
понял, что у него нет, собственно, никаких оснований
разговаривать с ней в таком тоне. Потом, ухватившись
за предлог, который, как ему казалось, оправдывал его
грубость, отрезал:
— Затем, чтобы вы больше не вспоминали обо мне,
раз вы уезжаете в Буэнос-Айрес!
Элена со свойственной женщинам тонкой интуицией
разгадала причину гневной вспышки Панчо и, не желая
фальшивить ни перед ним, ни перед собой, взяла его за
руку с глубокой, почти материнской нежностью и просто
сказала:
— Что ж из того, что я поеду в Буэнос-Айрес? Раз¬
ве я не вернусь?
Панчо уставился на нее, потрясенный тем, что услы¬
шал.
— Вернетесь,— повторил он, словно от него усколь¬
зало значение этого слова,— вернетесь...
— Да, Панчо, и какой я уезжаю, такой и вернусь.
Теперь Панчо, охваченный восторгом, увидел в гла¬
зах Элены пламя страсти, которым пылала Клотильда,
когда говорила о том, что решила связать свою судьбу с
судьбой Сеферино: «Если бог дал мне эту любовь, как
тяжкий крест, я буду нести ее, как крест».
У Панчо в горле застрял ком, и, не в силах вымол¬
вить ни слова, он лишь сжал Элену в объятиях, забыв о
том, что его могучие грубые руки, привыкшие обузды¬
вать лошадей, орудовать лассо и налегать на рукоятки
плуга, могут причинить ей боль. Элена безропотно снес¬
ла эту нечаянную жестокость, которая была его безмолв¬
ным признанием, понимая, что если бы Панчо и загово¬
рил, то все равно не сумел бы передать словами перепол¬
нявшее его чувство. Она знала: он всегда будет таким —
нелюдимым и диким, как его родная степь. Скорее пусты¬
ня перестанет быть пустыней, чем он перестанет быть
грубым жителем пампы, подобным кагуару, который лас¬
кает подругу ударами тяжелой лапы, не пряча когтей.
124
VI
Панчо работал под навесом, когда заметил приближав¬
шегося всадника, в котором узнал Гумерсиндо, владель¬
ца участка, смежного с участком дона Ахенора. Спешив¬
шись, Гумерсиндо заговорил с доном Томасом, и Панчо
даже в голову не пришло, что сосед приехал с поручени¬
ем к нему. Но Гумерсиндо в сопровождении фермера
подошел к навесу.
— Здорово, Панчо.
— Здорово. Каким это ветром тебя занесло?
— Як тебе... Понимаешь, вчера в селении я видел