Вспаханное поле

чистую силу, — пожурил его дон Томас.

Донья Энкарнасьон не упустила случая съязвить:

— Не ты ли говорил, что Панчо проводит ночи у себя

дома, ухаживая за отцом?

Парнишка, придя в себя, объяснил:

— Несколько дней назад дон Ахенор заболел. Панчо

попросил мою мать, чтобы она послала меня ходить за ним,

и сказал, чтобы я приехал сюда, если ему станет хуже.

Фермер не слушал ни жену, ни мальчика. Он задум¬

чиво расхаживал взад и вперед, потом, приняв решение, об¬

ратился к пареньку:

— Слушай, подожди меня здесь. Я знаю, где найти

Панчо, и поеду передать ему то, что ты сказал.

Не глядя на Энкарнасьон, он вышел, вскочил на тяже¬

ло дышавшую лошадь мальчика, выехал на дорогу и по¬

скакал к ферме дона Бенито. Ясная луна поднималась

куда быстрее, чем рысила загнанная лошадь. Наконец по¬

казалось ранчо дона Бенито. Тишину нарушил лай собак.

Когда дон Томас подъехал, дверь дома открылась и на по¬

роге, освещенная лампой, горевшей в комнате, обрисова¬

лась фигура человека, очевидно вышедшего на шум. Дон

Томас спешился и сказал:

— Добрый вечер, Бенито! Панчо здесь?

— Здесь, заходи, — ответил учитель.

Едва переступив порог, дон Томас остановился в изум¬

лении: Панчо вскочил из-за стола с карандашом в руке,

прикрывая исписанный лист бумаги.

— Послушай, сынок, — произнес фермер, — я разыски¬

ваю тебя потому, что на ферму приехал какой-то парнишка

и сказал, что твоему отцу очень плохо.

На суровом лице Панчо отразилась тревога.

— Плохо, говорите?

— Да, очень плохо. Ты должен сейчас же ехать.

Панчо, даже не взяв сомбреро, подбежал к коновязи,

143

вскочил на лошадь и, без передышки шпоря ее, умчался

во весь опор. Через мгновение он скрылся в ночной тем¬

ноте. Оба фермера вошли в ранчо.

— Неужели дон Ахенор так плох?—спросил Бенито.

— Да, боюсь даже, что Панчо не застанет его в живых.

Хорошо еще, что я его нашел.

Учитель сел на скамью, а дон Томас продолжал сто¬

ять, собираясь ехать домой.

— Садись... — сказал дон Бенито. — В кои-то веки при¬

ехал. Живем совсем рядом, а видимся раз в год.

В другое время фермер уклонился бы от приглаше¬

ния, но на этот раз остался, решив выяснить то, что его

мучило. Дон Бенито встал, принес два стакана и бутылку

тростниковой водки и поставил все это на стол.

— Жаль мне Панчо — такая беда, — сказал дон Бени¬

то, пододвигая стакан соседу. — Я его уважаю: он серьез¬

ный и честный парень. И, кроме того, такой сообразитель¬

ный, смышленый.

— Согласен с тобой, — проговорил дон Томас.

Дон Бенито в один прием осушил стакан, откашлялся

и продолжал:

— Его учить — одно удовольствие: все схватывает на

лету.

Фермер начал догадываться, в чем дело. Он с напря¬

женным вниманием, но ничем не выдавая своего нетерпе¬

ния, слушал учителя.

— Когда он в первый раз приехал ко мне и попросил,

чтобы я с ним занимался, я решил, что с ним будет мно¬

го возни. Мне думалось, что ему быстро надоест и он бро¬

сит это дело. Но ничуть не бывало. Он парень упорный,

из тех, кто, если уж заберет себе что-нибудь в голову, не

успокоится, пока не добьется своего.

— Совершенно верно, этим он мне и нравится, — под¬

твердил дон Томас, по-прежнему остерегаясь проявлять

чрезмерный интерес к этой теме.

Однако, снедаемый любопытством, он не удержался и

посмотрел на бумагу, которую Панчо оставил на столе.

Дон Бенито перехватил этот взгляд и сказал, гордясь ус¬

пехами своего ученика:

— Взгляни-ка, как он царапает. Скоро навострится и

сможет писать письма, а этого он и хочет.

Дон Томас с минуту поколебался, но, желая развеять

подозрения Энкарнасьон, питавшиеся ее неприязнью к

144

Панчо, взял со стола бумагу. Сначала он ничего не мог

разобрать. Потом различил каракули, нацарапанные не то

рукой ребенка, не то грубой рукой труженика, привыкшей

сжимать рукоятку плуга. Однако эти каракули были бук¬

вами, пусть кривыми и дрожащими. И эти буквы состав¬

ляли имя: ЭЛЕНА. Дон Томас медленно сложил листок

и спрятал его в карман, потом дрожащей рукой поднял

стакан, осушил его и прокашлялся — от водки запершило

в горле. На глаза навернулись слезы — наверное, тоже

от водки.

— Мне пора ехать, — сказал он. — Энкарне вечно ме¬

рещатся всякие ужасы, и, если я задержусь, ей бог знает

что взбредет в голову. Ох, уж эти мне женщины!

Он направился к двери, но, прежде чем выйти, обер¬

нулся и произнес с широкой улыбкой:

— Да, что верно, то верно: Панчо — парень упорный,

он своего добьется.

Он сказал это, думая об Элене.

Подходя к двери дома тетки Эстер, Эмилио всякий раз

испытывал непреодолимую робость. С его лица сбегала са¬

модовольная улыбка, так раздражавшая Панчо, и он блед¬

нел. Посмотрев на дверной молоток — искусно отлитую

женскую ручку, которая напоминала ему руку Эстер,—

он, набравшись духу, стучал, и его удары всегда отдава¬

лись в комнатах громче, чем он рассчитывал. Обычно про¬

ходило минуты две-три, прежде чем ему открывали — Эле¬

на или ее тетка, но не Эстер. Если это была Элена, он чув¬

ствовал себя свободнее и даже улыбался, но, когда его

встречала тетка, держался серьезно, почти натянуто, от¬

вечая холодностью на ее чопорную вежливость, хотя пре¬