Яромира. Украденная княжна

Приказ-просьба князя была ясна и без слов. Князь Военег нынче лютовал. Всякое могло ему в голову взбрести. Не побоится похитить Крутояра, чтобы на своего сына поменять. Али Ярославу отомстить.

— Но ему не говори, — князь усмехнулся с особой, редкой для себя мягкостью. — Обозлится.

Воительница с трудом подавила глупую улыбку и кивнула. Ярослав мог бы приказать сыну, и тот не посмел бы ослушаться. Рассерчал бы, но сделал так, как велено.

На следующее утро, сразу же после того, как встало солнце, на утоптанной лесной опушке собрались князья с дружинами. У Чеславы в глазах рябило от незнакомых лиц и стягов. Было шумно, тесно, людно. Она мыслей собственных не слышала, пока мрачно протискивалась сквозь толпу следом за Ярославом. После вчерашней беседы с князем Военегом одолевало ее дурное предчувствие. Казалось, что ничего из задуманного ладожским князем, не получится. Не смогут они договориться промеж собой, не будет заключен союз.

Но нынче же в ее сердце вновь зародилась надежда, когда она видела, как останавливался Ярослав и заговаривал со многими князьями, как сердечно приветствовали они друг друга — не чета ледяной встрече с Военегом. Они подолгу стояли рядом, негромко о чем-то толкуя, а потом расходились с довольными улыбками.

И постепенно воительница воспряла духом и отогнала от себя тоску.

Не все еще было потеряно! Князь Военег — лишь один из многих. И сам по себе он ничего не решал.

А потом, когда громкий гул голосов поутих, и слово взял старейшина, избранный еще в прошлый раз, сердце Чеславы вновь ухнуло в пятки.

Целый день прошел в бесконечных и бесполезных разговорах. Князья спорили до хрипоты, до сорванных голосов, до тихого шелеста оружия, доставаемого из ножен: когда в запале, разгоряченные и раздраженные, принимались кидаться оскорблениям и угрозами.

Никогда прежде Чеслава не видала такого и, положа руку на сердце, хотела бы поскорее забыть. Она раньше думала о князьях как о достойных, мудрых мужах, в чьих руках находятся судьбы простого люда, и на чьих плечах лежит тяжелая ноша. Но далеко не все оказались такими. Много было среди них и лживых притворщиков, и себе-на-уме заговорщиков, и торгашей, стремившихся урвать лакомый кусок, и безразличных ко всему, кроме собственного блага.

Солнце поднялось и зашло за горизонт, и давно стемнело, а ни о чем князья промеж собой договориться не могли. В воздухе висел горький привкус разочарования. Прошел целый день, а всё, чего они достигли: еще пуще друг на друга обозлились да еще глубже сделались старые обиды промеж ними.

Ярослав сказал, что вече не распустят, пока князья не решат хоть что-то. И потому им предстоял еще один день. А может, и намного больше.

На своем подворье вечеряли в благословенной тишине. Чеслава чувствовала себя так, словно день напролет шла пешком, без отдыха, при оружии да тяжелой броне. Никогда бы она не помыслила, что княжеские дела уморят ее хлеще похода да доброй битвы!

Лишь под самый конец трапезы, когда многие кмети вылезли из-за длинного дубового стола, беседа чуть оживилась, потекла. Злословили насчет князей, запомнившихся резкими словами. Был среди них и князь Военег, наотрез отказавшийся от любого союза против Рюрика. Собирать единую рать не хотели многие. И даже сбивчивый рассказ заплаканной, испуганной Даринки не заставил их сердца перемениться. Половину князей терзали сомнения, и лишь малая часть согласно кивала, когда говорил Ярослав.

— Почему им не любы твои слова?

Словно прочитав ее мысли, впервые за трапезу заговорил Крутояр. Он отодвинул от себя миску, в которой вяло ковырялся ложкой, и посмотрел на отца. Князь отпил теплого взвара и опустил чарку на стол. Сидевшие рядом кмети заметно подобрались, прислушиваясь. Вопрос, который задал княжич, вертелся на языке у многих.

— Завидуют они нам! — ляпнул кто-то, не дождавшись, пока заговорит Ярослав. — Силе ладожского княжества завидуют!

Чеслава невольно кивнула. Она и сама так мыслила. А услышанное на вече лишь укрепило ее веру. Многие затаили против них недоброе.

— Ладога — сильное княжество, — Ярослав даже не посмотрел в сторону дерзнувшего заговорить смельчака. — И мы будем еще сильнее, коли объединим несколько дружин в одно войско. Кому придется по нраву такой сосед?

— Кому-то, кто еще не лишился рассудка, — буркнула Чеслава себе под нос. — Варяги в Новом Граде осели, а они… на распри промеж собой силы тратят!

Ее слова вызвали смех и согласные кивки. Она опомнилась, что влезла не в свое дело да еще и вперед князя, когда было уже слишком поздно.

— Они страшатся, что ты заставишь их платить дань? — лицо Крутояра чуть прояснилось, когда он поймал взгляд отца.

Ярослав усмехнулся и пожал плечами.

— Но варяги же всяко хуже… — пробормотал княжич.

Ответом ему послужили фырканье и смех кметей.

— Рюрик — чужой. А я-то свой, родной, — задумчиво отозвался князь. Он больше не улыбался.

— Знаешь, как люди говорят, княжич? — Крутояра окликнул кметь. — Пусть у меня изба сгорит, лишь бы у соседа корова сдохла. Пусть у меня корова сдохнет, лишь бы у соседа сдохли две.

— Но это же… неправильно! — мальчишка вскинул голову, разом напомнив Чеславе мать, княгиню Звениславу.

Давным-давно, в самые первые зимы на Ладоге воительница частенько слышала от нее такие же слова. Особливо когда говорливые бояре принимались князя обвинять в чем попало.

На губах Ярослава мелькнула быстрая улыбка, и он молча потянулся потрепать сына по волосам на затылке. Кажется, он тоже вспомнил жену.

Следующий день на вече был еще сложнее.

— Мы могли бы платить Рюрику дань, — говорил Велеградский князь, чье маленькое княжество граничило с землями Нового Града.

— Ты даешь зверю ладонь, чтобы он откусил тебе руку по локоть. Или вовсе сожрал бы, — Ярослав смотрел на него и сокрушенно качал головой.

Сил спорить у него заметно поубавилось.

— Так и про тебя можно сказать, Ярослав Мстиславич, — голос князя Военега мог заморозить озеро в жаркий день. — Соберешь войско, одолеешь Рюрика, и на всём Севере не останется никого могущественнее Ладожского княжества.

Люди согласно кивали, вторя его словам, и Чеславе от злости хотелось их всех хорошенько встряхнуть да еще и по голове стукнуть, чтобы в разум пришли!

— Ты, Военег Войславич, всё же знай меру, — вмешался избранный старейшина. — Словами попусту не бросайся.

— Я и не бросаюсь, — оскалился залесский князь. — Он сына моего в полон взял! Я, как никто ведаю, на что способен Ярослав Мстиславич.

Он сплюнул себе под ноги.

— Как и я, — очень тихо отозвался Ярослав. — Как и я.

У Чеславы по хребту пробежал холодок, и она поежилась. Во взгляде Военега Войславича, который тот бросил на ладожского князя, мелькнуло предостережение. И что-то еще, очень темное и злое, идущее из самой глубины.