Яромира. Украденная княжна

— Вам всем дадут ваши мечи, — уже в дверях обернулся конунг и ступил из амбара прочь.

Стражник, который слышал все, что было сказано, смотрел на него с немым вопросом во взгляде, и Харальд кивнул.

— Принеси им их мечи. Возьми еще людей и проследи, чтобы они смогли подготовиться к поединку.

На пути к Длинному дому ему попалась стайка мальчишек. Они тащили к берегу сеть, намереваясь порыбачить.

— Конунг, конунг! — заверещали они, завидев его, и тотчас окружили плотным кольцом, прося потрогать меч, кинжал и воинский пояс.

Сеть и рыбалка были забыты.

— А правда, что скоро ты пойдешь в Гардарики? — спросил один, самый бойкий и смелый.

— Правда, — кивнул Харальд, рассматривая задранные к нему лица.

— А правда, что ты привез с собой их дроттнинг?

— Мамка говорит, она похожа на рабыню!

— Почему она сдалась тебе, а не умерла?!

— Она принесет нам неудачу…

— А ну тихо! — он повысил голос, и мальчишки мгновенно замолчали.

Можно было бы выпороть парочку особенно говорливых, да что толку? По малости зим они сами себя не разумели. Повторяли то, что слышали от родичей.

— Ступайте прочь! — он все же отвесил несколько подзатыльников, но больше для острастки.

Когда мальчишки, подобрав сеть, убежали к берегу, Харальд еще долго смотрел им вслед.

Он знал, что вчера его слова про союз с конунгом Гардарики не пришлись по нраву многим. Он знал, что еще долго будет гудеть Длинный дом, словно потревоженный пчелиный улей. Немало дурного скажут его люди.

Но они смирятся.

Вчера он предложил сразиться с ним любому, кто не был согласен, кто хотел себе другого конунга, и никто не осмелился принять его вызов.

И потому Харальд был уверен, что пройдет время, и разговоры затихнут. Вскоре он уведет войско, а когда вернется — с победой и захваченным добром — те, кто нынче болтал громче всех, будут стыдливо опускать головы к земле и не посмеют поднять виноватых взглядов.

Так бывало всегда, сколько он себя помнил.

Никогда хирд не шел за конунгом слепо, безусловно, молча. Так не было принято у его народа, они же не тупой скот, который ведут на забой.

Быть может, в этот раз недовольство было сильнее, а разговоры — жестче, потому что он привез с собой дроттнинг русов.

И все уже знали, что из-за нее, из-за его отказа отдать ее Трувору, началось то сражение. И вражда с Рёриком.

А ведь правда состояла в том, что его, Харальда, вражда с Рёриком началась гораздо раньше. Когда он еще не был конунгом. Когда Рёрик погубил его жену. И сына, которого она носила.

Это было очень давно, и мало из тех, кто носил за ним меч, знали об этом. Старый кормщик Олаф, сестра Тюра и, верно, Ивар, если услышал от матери.

Притупившись, боль, однако, никуда не исчезла. Он не вспоминал про жену и сына каждый день, но никогда не забывал. А память о Рёрике вырвал из сердца с корнем.

Пока не был созван тинг. Пока мужчина, возомнивший себя конунгом конунгов, не возжелал большего. Не возжелал подмять под сапог Гардарики.

И с того мига у Харальда не было другого пути, кроме как встретиться с Рёриком лицом к лицу. Он долго от себя бегал, долго закрывал глаза и отворачивал лицо.

Но с этим было покончено.

И вечером он разрежет последнюю нить. Пути назад не будет уже ни для кого из них.

Ведь день конунг провел в гавани, наблюдая за подготовкой драккаров к предстоящему плаванию. Тусклое солнце отражалось от чешуйчатых волн, и воздух был пропитан запахом моря и смолёного дерева.

Два могучих корабля стояли у причала, покачиваясь на волнах: высокие, с изогнутыми носами, украшенными резными головами драконов, которые готовы обрушиться на врагов.

Воины суетились вокруг, проверяя паруса, якоря и оружие, и Харальд лично осмотрел снасти и щиты и поговорил с мастерами, которые укрепляли борта драккаров. Им предстоял долгий и дальний, сложный поход, и порой исход битвы могла решить сущая мелочь, и конунг не собирался проверять свою удачу на прочность.

Вести разошлись быстро, и когда вечером Харальд поднялся от берега наверх, возле Длинного дома уже столпились люди. Чуть поодаль от них стояли Трувор и его выжившие воины, и каждый из них держал в руках меч.

При виде конунга толпа довольно загомонила. Его решение как поступить с пленниками пришлось им по нраву. И лишь старый кормщик Олаф глядел на своего вождя волком. Он бы утопил всех еще сразу после битвы, принес бы в жертву Ньёрду, и не пришлось бы нынче пачкать меч.

Солнце уже клонилось к закату, и мягкий золотистый свет скользил по мерзлой земле.

Харальд, под одобрительные возгласы и свисты, прошел сквозь толпу и остановился внутри круга. Он вытащил из ножен меч и посмотрел на Трувора: кто из них будет первым?

Брат Рёрика был хитер, и потому сперва выставил против конунга своих людей. В поединке тот одолел их всех, одного за другим, но когда пришел черед Трувору браться за меч, Харальд был порядком измотан. Он твердо стоял на ногах, но рубаху покрывали багряные пятна из-за полученных ран. Они не мешали ему сражаться, но постепенно подтачивали силы и лишали замах былой мощи.

Трувор набросился на него, отдохнувший и полный сил, и Харальду пришлось туго. Они кружили, заключенные толпой в небольшое кольцо, и брак Рёрика призывал на голову своего соперника проклятия Богов. Конунг молчал: он берег дыхание и не любил попусту открывать рот. Он чувствовал на себе взгляды своих людей и знал, что исход битвы решит многие.

Потому-то он и задумал сразиться с пленными воинами. После вчерашних споров он должен был показать хирду, что Боги на его стороне. Что они ему благоволят.

Трувора он одолел, хоть и победа далась ему непросто.

Прижав к себе левую окровавленную руку, Харальд посмотрел на мертвого соперника, валявшегося у него под ногами.

— Собирайте костер, — велел он и, пошатываясь, вновь пошел к берегу, и следом потянулись все те, кто наблюдал за их поединком.

Поверженных воинов вместе с Трувором перенесли на драккар, который когда-то принадлежал им. Корабль обильно просмолили и покрыли легко загоравшимся хворостом, и подожгли вместе с телами, спустив с якоря, чтобы течение отнесло его от берега.