Яромира. Украденная княжна

Тогда Ярослав встал и шагнул вперед, чтобы его хорошенько видели.

— Не ведал я, что попал на бабий торг, когда шел в гридницу, потолковать с моими лучшими мужами, — мрачно изрек он, скользя взглядом по обращенным к нему лицам.

Кто-то смущенно опустил голову. Многие лишь усмехнулись.

— Прости, князь. Трудно было с собой совладать! — выкрикнули из толпы.

— Скажи нам, Мстиславич, как сам мыслишь? Неужто дозволишь им остаться…

— Нет… — заговорил было Ярослав, когда вперед выскочил тот, кого он меньше всего ожидал увидеть.

— Отец, они же пришли к тебе просить крова и защиты!

Позади князя, глядя на воспитанника, тихо себе под нос выругался воевода Стемид.

Крутояр стоял напротив отца, высоко задрав голову. Он тяжело дышал, словно только остановился после быстрого бега. На бледных щеках алели два небольших пятнышка яркого румянца.

По гриднице разнесся ропот осуждения. Крутояр лишь выше вскинул голову, стараясь не отводить от отца взгляда.

— А ну тихо, — цыкнул на него Стемид, покосившись на князя. — Поди прочь с глаз, — он был пестуном мальчишки. Он имел право его воспитывать.

— Что ты сказал, княжич? — Ярослав вскинул руку, остановив воеводу, и посмотрел на сына взглядом, который не сулил ему ничего хорошего.

Крутояр с видимым усилием сглотнул, но не сошел со своего места ни на шаг. Раз уж взялся говорить, следовало довести до конца.

— Люди пришли к тебе просить крова и защиты, господин, — повторил он. — Им не на кого больше уповать…

— Они объедят нас! — донеслось от притихшей дружины.

— Не по Правде гнать их! — голос Крутояра, сжавшего кулаки, зазвенел от отчаяния. — Это против правды, отец!

— Ты еще не дорос мне перечить! — рявкнул Ярослав, взглядом пригвоздив сына к полу. — И указывать князю!

— Как ты можешь их прогнать на верную гибель?! — лицо княжича исказила гримаса. — Ты не этому меня учил, и ты ведаешь, что…

— Тихо! — прогремел князь.

Он не замахнулся на сына лишь потому, что за ними с жадностью наблюдало множество глаз.

Клацнув зубами, Крутояр послушно замолчал. Он видел, что давно перешел ту грань, когда у отца иссякло терпение.

— В терем ступай, живо! Еще одно слово услышу, и клянусь Перуном, света белого не увидишь до весны.

Вмешавшийся Стемид схватил княжича за локоть и выволок прочь из гридницы. Ярослав мрачно поглядел им вслед. Обезумевшего-то мальчишку он накажет.

Но принять решение, что делать с пришедшими на Ладогу людьми, теперь ему будет в дюжину раз сложнее.

Княжеская дочка VI

Диво, но в Длинном доме Яромире жилось тяжелее, чем на корабле посреди бескрайнего моря. Ей нечем было себя занять. Ни к какой женской работе Тюра ее не допустила. Остальные, подчинясь негласным указаниям хозяйки, косились на княжну с враждебной прохладой и не позволяли ей ничем заниматься. Яромира не рвалась к очагу, не просилась месить хлеб: разумела ведь, что ей, чужачке, никогда такое не доверят. Но она могла бы вышивать, могла бы прясть из кудели нити.

Заместо этого Яромира неприкаянно слонялась по берегу и окрестностям поселения, где жили люди Харальда, ловя на себе чужие, недобрые взгляды. И именно там, посреди старых, подгнивших лодок нашелся старик, который был к ней добр.

Ульвар, который когда-то ходил на боевых драккарах в походы, нынче был рыбаком. Он показал Яромире, что можно смастерить из ракушек, вдоволь валявшихся прямо под ногами на песке, и княжна смогла, наконец, занять руки.

Она засела за украшения. Скоро Харальд вернет ее родне, и Яромира решила, что сделает для матушки и сестер диковинные бусы из жемчужных, переливающихся на редком солнце ракушек.

Именно там, под навесом, примыкавшем к одинокой хижине старика Ульвара, она и подслушала его разговор с конунгом.

Яромира возвращалась с берега, прижимая к груди горсть разноцветных раковин, когда увидела Харальда и кормщика Олафа, стремительно шагавших к хижине.

— … нельзя поделать? — вскоре до нее донесся раздраженный голос конунга.

— … уйдет время… залатать пробоину… — а вот старик говорил гораздо тише, и она не слышала и половины.

Не особо таясь, она прошла еще несколько шагов, подойдя к хижине вплотную. Харальд и кормщик Олаф с нахмуренными, озабоченными лицами стояли рядом со стариком Ульваром. Все втроем они смотрели в сторону берега, где медленно покачивались на волнах два боевых драккара.

— Уверен ли ты? — спросил конунг.

— Ты сам попросил меня посмотреть, — Ульвар развел руками. — Я нашел слабое место и сказал тебе. Ты можешь выйти на нем в море, и он удержится на плаву, но пойдет ко дну в первой же битве.

С Харальдом он говорил спокойно и прямо, ничуть не опасаясь его гнева.

— Локи его задери! — выругался конунг и с размаху ударил кулаком о свою раскрытую ладонь. — Как это проглядели мои люди?!

— Они неоперившиеся птенцы, — по-стариковски желчно усмехнулся Ульвар. — Не ходи на нем, Харальд. Оставь на берегу. Обожди, пока подлатаем.

— Я вернулся за вторым драккаром. В Гардарики мне понадобятся оба.

— Тогда иди на одном, — кормщик Олаф прищурился, глядя на берег. — А я останусь. И догоню тебя, как только драккар будет готов.

Харальд поглядел на кормщика и огладил короткую, светлую бороду. Выглядел он так, словно толком не спал ни одного дня за последнюю седмицу.

— Боги наказали меня за гордыню, — он вздохнул. — Не нужно было сжигать драккар Трувора. Ньёрд не принял мою жертву.

Яромира заметила, как Олаф и Ульвар одновременно переглянулись, и пожалела, что не свернула в другую сторону, как только увидела конунга, шагавшего к хижине. Она бы ушла, коли бы знала, о чем они будут говорить, но теперь было уже поздно.

— Возьми с собой резвых молодчиков, — сказал Олаф. — Не гоже им оставаться на берегу без тебя, — помедлив, добавил, с трудом пересилив себя. — Как и Ивару. Он взбаламутит воду.

Харальд глянул на него с таким ожесточением, что Яромира невольно отпрянула. Кормщик же даже в лице не изменился.

— Я хотел оставить его на берегу. В наказание, — тяжело молвил Харальд.

— Я знаю, — Олаф кивнул. — Но теперь все переменилось, — жестко сказал он.

— Мы управимся быстро, — пообещал Ульвар, глядя на конунга с отеческой заботой. — В семь дней, а то и раньше. И старик быстро тебя нагонит.

— Кого ты назвал стариком! — оскалился кормщик, повернувшись к нему. Тот лишь хмыкнул и снисходительно поглядел в ответ.

— Будь здрав, отец, — Харальд крепко сжал плечо Ульвара и круто развернулся, зашагав прочь от берега. Плащ хлестанул его по ногам, и конунг откинул его за спину, и порывы сильного ветра подхватили его, затрепав поношенными краями.

Недовольно крякнув, Олаф заторопился следом, и, чуть выждав, Яромира вышла из своего укрытия, тотчас наткнувшись на прозорливый взгляд Ульвара.