Детская проза

– На колбасу деньги есть! Колбаска, хлеб, культурное обслуживание, орут до четырех утра! А нам преподносится неукоснительный неплатеж! Почему молчит чайник? Делает вид, что даже и не слыхивал о кипении. – Молчит, – поясняю я Нетровичу. – Нарочно молчит, затаился. И долго еще будет молчать, такой уж характер. – А то сделаем, как прошлый раз, – намекает Петрович. Ну и выдержка у моего чайника! Плитка электрическая раскалилась, а он нарочно не кипит, сжимает зубы, терпит и слушает. Ни струечки…

– Войдите, – отозвалась мама. – Ах, это ты, Камилла, дорогая. Как дела в школе? Я как раз говорила Жаку, что ты всегда… Твои последние отметки, так уж… Мы с папой тобой очень довольны. Мама всегда говорит какими-то толчками, точно она так торопится, что ей некогда закончить предложение. Ее голос звучит точно скачущий по камешкам ручей, который затем устремляется вниз, с горки и разбивается о скалы на мелкие брызги. Я подошла к маме, поцеловала ее и обменялась рукопожатием с Жаком. – Боже…

Я наизусть помню две строчки из его брехни: «Жалко покидать население Дальнего Востока, с которым мы познакомились так близко, так кровно, питая к нему самую теплую дружбу. Желаем полного успеха в строительстве и сохранении мира и порядка». А утром японцы ударили из пушек по городу. Бабушка рассказывала, как отступали партизаны. Дед забежал домой проститься, и это сгубило его. Он не догнал свой отряд, который залег в тайге за пеньками. Японцы ранили деда в ногу и схватили его. А потом раненого…

«Даже один человек может сделать очень много, а я ведь не один, нас поколение». Так думает Яша. И далее: «Жизнь есть борьба. Выбирай, против чего будешь бороться — с природой, стихиями или против вот таких людей, которые тоже вроде злой стихии». Это очень точно и хорошо сказано и должно быть услышано читателем. Нас поколение. В. Мухина-Петринская — восторженный певец поколения пионеров, первопроходцев, романтиков — молодых граждан героического времени, которое ставит перед ними все более трудные,…

Впрочем, как мы уже убедились, напутствия были произнесены преждевременно. Отец и дочь возвратились. Мама взяла у палы письмо, и руки ее задрожали. – Давай-ка сядем, – шепнул папа Люсинде. – Не сомневаюсь, сейчас что-то произойдет. А ты, – взглянул он ласково на жену, – читай вслух. Нам ведь тоже интересно узнать, что пишет милейшая Эмили. – «Моя дорогая Бесси! – начала читать вслух мама Люсинды. – Чувство долга призывает меня говорить с тобой откровенно. Не думаю, что состояние твоего здоровья…

Возможно, сейчас, при подготовке к переизданию, мой брат кое-что пересмотрел бы в тексте, посоветовал бы сделать изменения. Один же я что-то менять не решаюсь. Не имею права. А брата нет. Сергей умер в Белоруссии, где жил все годы после войны. Умер через полгода после Чернобыльской катастрофы от стремительно развившейся лейкемии, какая бывает после радиационного облучения. Не берусь утверждать, что здесь есть прямая связь. Врач сказал: «Это коснулось очень многих. Люди покрепче могли и перенести,…

 I  — И почему это все Гали — беленькие, а чуть Свет­лана — черная, как галчонок? Девочка молча подняла на капитана огромные чер­ные, без улыбки глаза. Странная маленькая фигурка. На вид — лет десять, не больше. А глаза старше, гораздо старше. Платье слишком короткое, давно из него выросла. Сверху надета вязаная старушечья кофта с какими-то необычными пу­говицами. Она слишком широка и длинна, доходит почти до подола платья. К этой нелепой кофте аккуратно под­шит белый отложной воротничок. Крупнокудрявые…

– Тебе было далеко не так тяжело, как мне, – заявила Джо. – Как бы тебе понравилось часами сидеть взаперти с суматошной и капризной старухой, которая не дает тебе ни минуты покоя, вечно недовольна и надоедает до такой степени, что ты готова выброситься из окна или зары­дать? – Нехорошо, конечно, жаловаться, но я считаю, что мыть посуду и поддерживать порядок в доме – самая неприятная работа на свете. От нее я становлюсь раздра­жительной, а руки делаются как деревянные, так что я даже не могу как…

Лошади неслись прямо к обрыву. Еще минута — и коляска с путниками должна была неминуемо исчезнуть в бездонной пропасти. Об удерже коней не могло быть и речи… Экипаж, увлекаемый ими, мчался, как жалкая игрушка, туда, к гибели и смерти, все вперед и вперед… Отчаянные вопли теперь непрерывно звучали из коляски… Кучер едва держался на козлах, ухватившись за края их обеими руками, предоставив полную волю лошадям, не будучи в силах их удержать. Вот они уже в пяти шагах от Чертовой пасти, близости которой…

Аниска и сама не могла понять, почему ей так интересно было смотреть, а рассказ вышел совсем неинтересный. – А ну-ка я сама погляжу! Танюшка схватила рыжую сухую ветку и быстро разворошила край муравейника. Муравьи закипели-забегали, потащили куда-то свои белые коконы… Аниска оттолкнула Танюшку, вырвала у неё ветку и забросила в чащу. – Ты что? Драться, да?! – У Танюшки в голосе послышались слёзы. – Уж скорей драться, да? – А ты не мучай. – А кого я мучаю? Кого? Кого я мучаю? – Муравьёв.…

— Молдаванское масло! — кричали они. — Из жареных семечек. Вода? Какая вода? Что говоришь — пробуй! — Совали в руку длинную щепочку. — Опусти в бидон. До самого дна опускай — где вода? Вода бы замерзла, милый. Рыночные фокусники-обиралы предлагали сыграть в веревочку и в три листика. Время на барахолке состояло из ощущения риска и близости удачи. Но где-то вдруг прорывались слезы. Барахолка поворачивалась навстречу обиженному, охотно жалела его и корила за ротозейство. И затихала и отворачивалась…

Глава первая «Понять, чем человек отличается от ангела, очень просто. Ангел по большей части внутри, а человек — снаружи». Это слова шестилетней Анны, которую еще называют Мышка, Пчелка и Радость моя. В пять лет Анне был ведом смысл жизни, она без тени сомнения знала, что такое любовь, и была личным другом и помощником мистера Бога. К шести она была видным теологом, математиком, философом, поэтом и вдобавок садовником. Если вы задавали ей вопрос, то всегда получали ответ — рано или поздно. Иногда…

Восемнадцать лет прошло с тех пор. — Ну и ну! — покачал головой вихрастый матрос, глядя на тщательно выбритого, в высоком цилиндре, во фраке и лакированных башмаках дипломата. — Когда же ты, Костя, успел превратиться в Константина Сергеевича, сменил бескозырку на цилиндр, а тельняшку на эту белую, картонную кольчугу. Дипломатом стал, а помнишь?.. Константин Сергеевич сощурил глаза и вздохнул. — Все, все помню. Костя. И скажу по правде: хоть на мне и накрахмаленный панцирь, а сердце под ним все…

И я достаю с полки том семнадцатый (Гимназия — Горовицы) Большой Советской Энциклопедии. Ищу в ней «Голубиную охоту», но тщетно: этих слов в ней уже нет! Зато нахожу новое слово: «Г о л у б е в о д с т в о», которого в старой энциклопедии не было. Читаю: «Г о л у б е в о д с т в о, то есть разведение различных пород голубей, выведенных от дикого скалистого голубя, возникло очень давно». «...Существуют в настоящее время следующие виды голубей: 1) — создание так называемой гонной охоты, то есть стаи…

И тем бы оно, наверное, и закончилось, да вот вышел вскоре случай, после которого дедушка про обмен Пчёлки не то что кричать в сердцах, а даже и думать перестал. А случай-то был вот какой. По младости, по мальчишеству тогдашнему своему, я всё просился у дедушки: «Возьми да возьми меня с собой. А то я твоей работы ещё ни разу и не видел. Ты вот всё говоришь да говоришь про неё, а какая она — мне не показывал!» И, прямо скажу, такие мои просьбы дедушке нравились, он от них не отмахивался, и в один…

И вот что я ещё установил. Мало кто точно называет это мгновение — когда кончилось его детство, но все замечают, что кончилось оно, столкнувшись если и не с бедой, то с чем-то очень трудным. Правда, одна пожилая женщина, засмеявшись, сказала мне, что лично у неё детство не кончилось и никогда не кончится. Что же, — спрашивал я её снова и снова, — так и не повзрослела? Повзрослела! говорила она. И неприятности были! И беды! А детство не кончилось, нет! Она звонко смеялась — ну совсем…

Внизу во дворе его ждал верный Симка. — Я ещё раз обследовал стену, Ига! Влезть невозможно, будь я проклят! Даже Шерлок Холмс не смог бы. Что будем делать? — Пойдём, не до этого, — отмахнулся Игорь. Глава третья ДЛИННЫЙ ДЕНЬ Игорю никогда не приходилось бывать в пионерских лагерях. Летом, едва кончались школьные занятия, мама увозила его на юг. Вагон катился от холодного Финского залива до теплого Черного моря почти трое суток; мама все время играла в карты с попутчиками,…

— Ой, не надо! Не надо Нинку Кукушкину звать! сразу испугались Катя с Манечкой. — Нинка — вредная! Она нас Сковородками дразнит! — Знаю я вас! — сказала я. — Вы, наверное, сами первые её дразните. — Не дразним! Не дразним! — закричали обиженно Катя с Манечкой. Мы только очень редко ей говорим "Кукушка-кукушка, глупая ватрушка, в лужу упала, грязи набрала". — Так я и знала, — сказала я. — Хороши, нечего сказать! — Мы не виноваты, — сказали Катя с Манечкой. — Зачем она на нас Косте Палкину…

— Что? — Синяя Звезда даже вскочила и решительно взмахнула хвостом, забыв, что уже не имеет власти над своей бывшей целительницей. — Щербатая, это ведь не наше пророчество! Кто знает, какие беды падут на наши головы, если мы вмешаемся! Нет уж, лучше оставим все, как есть. Это не нашего ума дело. Пестролистая изумленно вытаращила глаза. — О каких бедах ты говоришь? — А ты думаешь, кому-то хочется иметь в своем племени котов, превосходящих могуществом звезды? — фыркнула Синяя Звезда, обводя глазами…

Давай пройдемся по лагерю и все хорошенько рассмотрим. Вот дорога. Она идет из города через лес. Лес — сосновый, вековой, полон цветов, волшебных трав, ягод, чудес и грибов. Дорога скатывается с горы и тянется вдоль реки. Речка неширокая, мелкая, особенно в жаркое лето, но красивая. На том берегу скалы — о-го-го какие! Даже смотреть на них страшновато, а забираться и вовсе. На реке много островов, поросших ивами, черемухой и крапивой. На один из них ребята из лагеря «Светлячок» приходят на костер.…