Классическая проза

Давид видел, что слугам не хватает сноровки. Недолго думая, он взял на себя роль распорядителя. Он велел форейторам замолчать и налечь на колеса. Понукать животных привычным для них голосом стал один кучер; сам Давид уперся могучим плечом в задок кареты, и от дружного толчка она выкатилась на твердую почву. Форейторы забрались на свои места. С минуту Давид стоял в нерешительности. Мужчина в черном махнул рукой. «Вы сядете в карету», – сказал он: голос был мощный, под стать всей фигуре, но смягченный…

Юбер и Марта возвращаются из лесу с огромными охапками веток. Высоко подняв голову, она бодро вышагивает с улыбкой, застывшей на губах: святая, пьяная от радостной любви к богу, эту роль она играет с той поры, как обрела веру. Они занимают свои места на голубых и лиловых подушках, Юбер закуривает трубку, которую он — последний человек во Франции — еще именует «старушкой носогрейкой». Улыбка паралитика, грузное тело. Путешествуя, он надевает черные очки: «Обожаю путешествовать инкогнито». Прекрасный…

А г-н Питоле, усевшись на край стола и болтая ногами, ответил: — Ну, конечно, выслужится, папаша Кашлен, не сомневайтесь, что выслужится. Ставлю двадцать франков против одного су, что не пройдет и десяти лет, как он станет начальником отделения. Маз, который свертывал сигарету, грея ляжки перед камином, воскликнул: — Нет уж, увольте, я предпочитаю всю жизнь оставаться при двух с половиной тысячах, чем расшибаться в лепешку, как он! Повернувшись на каблуках, Питоле насмешливо возразил: —…

А не попхався я з усіма на футбольне поле й виперся на Томсенову гірку ось чому: я тільки-тільки приїхав із фехтувальною командою а Нью-Йорка. Я, бачте, капітан тої. > розтриклятої команди. Велике цабе! Ми поїхали вранці до Нью-Йорка на змагання з командою школи Макберні. Але змагання так і не відбулися — я забув у тому чортовому метро наші рапіри й інше причандалля. Та винен не тільки я. Мені ж доводилося раз у раз схоплюватись на ноги й дивитися на схему, щоб не проґавити нашої станції. Отож…

— Девять часов тридцать минут, — объявила Бланш Фронтенак. — В кровать! Не забудьте прочитать молитву. В те вечера, когда у них бывал дядя Ксавье, они не молились вместе. — Книги с собой в спальню не берите. — Ты до какого места дошел, Жозе? — спросил Жан-Луи брата. — До того, ты знаешь, когда Жан Кавалье... Девочки подставили дяде свои чуть влажные лобики. Ив стоял сзади. — Ты придешь подоткнуть мне одеяло? А, мамочка? Ты придешь подоткнуть мне одеяло? — Если будешь так приставать, то…

В начале апреля, когда Аня еще была в учительской семинарии, мистер Роберт Белл, чьи земли примыкали к землям Касбертов на западе, продал свою ферму и переехал в Шарлоттаун. О новом владельце было известно только то, что зовут его мистер Харрисон и что родом он из Нью-Брансуика. Но, не успев прожить и месяца в Авонлее, он приобрел репутацию чудаковатого человека, или "типа со странностями", как выражалась миссис Рейчел Линд. Миссис Рейчел всегда была очень откровенной особой, что, конечно…

14 мая 1942 года я писал своей подруге: «Здравствуй, Оля! Сообщаю тебе, что из Акмолинска я выехал 29.3.42 года. Сейчас нахожусь близко от фронта снова. Скоро вступлю в бой с немецкими захватчиками. Прошу тебя не терять со мною связи. Если все кончится хорошо, наверняка увидимся. Пиши мне чаще письма. Если потеряешь со мною связь, прошу связаться с моим братом, адрес которого я тебе давал». В бой мне пришлось вновь вступить не так уж скоро и не там, где предполагалось. «До поры до времени, –…

Патрульный полицейский, мистер Уолцер, шагал по Глен-Бэй-стрит, напевая тенорком что-то грустное. Хэтти скользнула за дерево и, прислушиваясь к его пению, проводила глазами широкую спину. Возле здания суда было совсем тихо, если не считать, что сама она пару раз ударилась пальцами ног о ступени ржавой пожарной лестницы. На верхней площадке, у карниза, над которым серебрился циферблат городских часов, она вытянула вперед руки. Вот он, внизу — спящий городишко! Тысячи крыш поблескивали от лунного…

Когда я в восемнадцатилетнем возрасте прочитал «Тэсс из рода д'Эрбервиллей», я пришел в такой восторг, что твердо решил жениться на молочнице; но другие книги Гарди не производили на меня такого сильного впечатления, как на большинство моих современников, и я не считал его таким уж блестящим стилистом. Он никогда не интересовал меня так, как одно время Джордж Мередит, а позже — Анатоль Франс. Биографию Гарди я знал плохо. Да и теперь я знаю ее лишь настолько, чтобы с уверенностью утверждать: совпадения…

Однако настали дни, когда среди этого общества, ютившегося под кровом седых развалин, пошли раздоры. Тогда старый Януш, бывший некогда одним из мелких графских служащих, выхлопотал себе нечто вроде звания управляющего и приступил к преобразованиям. Несколько дней на острове стоял такой шум, раздавались такие вопли, что по временам казалось — уж не турки ли вырвались из подземных темниц. Это Януш сортировал население развалин, отделяя «добрых христиан» от безвестных личностей. Когда наконец порядок…

— Злочест си, приятелю — отговори Дик, — щом злословиш така и за твоя добър господар, и за нашия крал. Крал Хари 8  — слава богу! — е пак с ума си и ще подреди всичко мирно и тихо. А колкото до сър Даниъл — много си храбър зад гърба му. Аз няма да те издам, но стига си приказвал! — Не казвам нищо лошо за вас, мастър Ричард — отговори селянинът. — Вие сте още момче, а когато пораснете, ще видите, че джобът ви е празен. Едно ще кажа още: господ да е…

В литературе братья Гонкуры — это один писатель. Их произведения, пока были живы они оба, создавались ими совместно и публиковались только под обоими именами, и ни современники братьев, ни исследователи их творчества в новейшее время никогда не могли установить, каков именно был вклад каждого из них в их общую работу. В самом деле, обоих братьев, несмотря на восьмилетнюю разницу в возрасте (Эдмон родился в 1822 г., Жюль — в 1830), с молодых лет связывала глубокая духовная общность. Одинаковым…

Вдоль безукоризненного газона тянулся веселенький цветочный бордюр, окаймлявший также и вымощенную тропинку, что вела к пруду с кувшинками, где под огромными плавающими листьями неподвижно зависли золотые рыбки. На пруд отбрасывал тень лесной бук, она ложилась и на японский сад, и на альпийскую горку, расцвеченную айвой, карликовыми кленами, а также десятком мелких растений и кусточков, чьи трудные латинские названия не поддавались запоминанию. Дальнюю границу газона обозначал ряд цветущих кустарников…

СПЯЩИЕ ДВОРЫ Путь петляет, пуст и бел, меж дворов ночных и сонных. Все худое, все, что будет, спит покуда сном глубоким: беды, скорби, все так скоро, старость, траурные дроги, двор, сровнявшийся с землей… Ночь, укрой нас одиноких в дороге и сокрой от нас грядущие дни! ЧЕРЕЗ ТЫСЯЧУ ЛЕТ Дрожь в дальнем Космосе. Воспоминанье — между деревьев показался дом. Как звался я? Кем был? О чем я плакал? Забыто все, и в воющем пространстве Исчезло средь катящихся…

Она поспешила мне сообщить, что едет в Трир к своему супругу, а там, при первой же возможности, — во Францию. Я попытался ей втолковать, какими опасностями чревата столь опрометчивая поспешность, в ответ на что она откровенно призналась, что ею руководит не одно лишь желание поскорее свидеться с мужем, но и необходимость безвозбранно расходовать республиканские ассигнации. Она так твердо верила в победоносное наступление объединенных сил пруссаков, австрийцев и эмигрантов, что удержать ее от…

— Умоляю вас, сэр, прежде чем вы уйдете, позвольте поговорить с вами! Иностранное произношение, тихий, но твердый голос; пальцы дамы кротко, но решительно сжали локоть врача. Но не тон и не жест дамы заставили доктора повиноваться. Его поразило выражение лица посетительницы. Вернее, контраст между смертельной бледностью щек и жгучим светом больших черных глаз, сверкавших металлическим блеском. Дама была в темном платье, одета со вкусом, среднего роста и, судя по всему, средних лет — так…

Изменив тон, она продолжала: — Ну ладно, сегодня тебе обратно все равно не вернуться, а завтра поговорим, посмотрим, что тут можно сделать. Она показала Блюме комнату, где та может устроиться на ночь. Блюма, уставшая за день, сразу же уснула, но среди ночи в испуге проснулась. Где она? И кровать, и комната не ее. Ей показалось, что в этом чужом для нее месте она не сомкнет глаз всю ночь. Никогда раньше она так не боялась, что ей не удастся заснуть. Второй раз она проснулась на рассвете.…

— Раззява! Ты думал, что мы будем тебя ждать? И какая только девушка захочет выйти за тебя замуж? Такая девушка нашлась: Матля, продавщица из крупяной лавки, бледная сиротка, которая еще в девичестве носила покрывало на голове, словно родилась замужней. На следующий день после свадьбы Матля уже выглядела озабоченной матерью нескольких птенчиков — а через три года действительно родила трех бледных девочек. Эльокум Пап и его семья жили на улице Виленского Гаона [4] в полуподвале, куда надо…

Вагон тихо тронулся, но соловьиное счастье не утихало. Даже когда поезд разогнался во всю мощь, в окно врывались обрывки птичьих песен. Спасаясь, я приняла снотворное. Снотворное мешает выплыть из сна, но вернуться в него оно помогает не всегда тотчас, сразу. Путаются явь и небыль, я вздрагиваю, когда острие луча станционного фонаря рассекает сумрак купе. Какое счастье, что в кромешной тьме нестерпимых дней я сообразила: ехать обратно надо поездом и взять оба билета в двуспальном купе.…

Учёный наконец обратил на него внимание. – В чём дело, дружище? – тихо спросил он. – Ты ждёшь кого-то?.. Ты извещаешь меня о прибытии гостя?.. Что же? Надо ли нам бояться того, кто придёт? Он сосредоточенно смотрел в глаза собаки, и та ему отвечала не менее глубоким взглядом… – Нет?.. Вижу, что нет. Тем лучше… Я утомился в житейской борьбе! Я устал скитаться и боюсь, что время моё сочтено… Не великой перемены страшусь я, – нет! Предвечного закона нечего страшиться. Но я боюсь, что не успею…