Проза прочее

Есть и другая сторона медали. Оказывается, государству не всегда выгодно вылечить больного. Если все станут вдруг здоровыми, чем будут заниматься врачи? Их нужно будет выгнать на улицу? Доктор Кушкин как врач всю жизнь работает в интересах пациента и считает, что не может и не должно быть по-другому. Но вот с чем ему приходиться сталкиваться по долгу службы – об этом вы с интересом и замиранием сердца прочтете на страницах этой книги. Медицина сегодня и медицина двадцать лет назад – это небо и…

Меня трясёт. Я не могу нормально спать, есть, жить. Почему меня это не отпускает? Почему я не отпускаю? Возможно, мне наконец-то стоит понять, что каждый человек свободен и никому не принадлежит и что невозможно контролировать кого-то вечно. Проблема в том, что я знаю, как правильно себя вести, чего не стоит говорить, а о чём лучше вообще забыть. Но в этих отношениях я не могла прислушиваться к разуму, чувства настолько захлёстывали меня, что тут уже просто не оставалось места разумным решениям.…

Чего он ожидает? Чтоб она что-нибудь сказала? – Но сначала я обязан зачитать вам обвинение. Она снова не произносит ни слова. Старший медлит, будто думает, что ему делать, но все-таки решается и лезет за своими очками в карман пиджака. Создается впечатление, что ему не хочется этим заниматься. Читает он медленно, чисто механически, словно в его руках инструкция к новой кухонной плите: – Елена Сёдерберг, вы обвиняетесь в преднамеренном убийстве Луизы Андерсен согласно статье 237. Елена…

Человек и собака начинают свой спуск к берегу, собачий хвост рисует в воздухе полукруги, трость человека то глухо ударяется о сырую землю, то постукивает по поверхности скалы, пока тропа, извиваясь, спускается к заливу. Озеро Верхнее начинает шевелиться, стряхивая с себя туман, окутавший его за ночь. Туманные горны маяков [2] Троубриджа и Порфири, сейчас затихшие, в предрассветные часы взывали к невидимым судам, осторожно прокладывающим свой путь через Тандер-Бей, мимо мыса у подножия Спящего…

Когда я вспоминаю о своем далеком детстве, то в памяти всплывают прежде всего мои костыли. Дело в том, что я страдал хроническим остеомиелитом левого бедра. Периодически в бедре накапливался гной, повышалась температура организма, и нога не сгибалась. Требовалось хирургическое вмешательство. Впервые заболел я в два года. Простыл и застудил ногу, гуляя в бабушкином свинарнике. Но самый тяжелый рецидив я перенес в свои шесть лет – загноилась кость. Я с ужасом вспоминаю, как я лежал в больнице, и мне…

«Неплохо», – решил Эдгар и подумал, что есть шанс заработать «отлично» на уроке. Прозвенел звонок и все заняли свои места. Хомяков со спортивным интересом в глазах осмотрел класс и спросил, кто решил домашнее задание. Поднялось четыре-пять рук, в их числе Эдгара и Макса, только что списавшего решение. И что же? Хомяков вызвал Макса. Тот спокойно вышел и перекатал своё списанное решение на доску. Как следствие, получил «отлично» именно Макс, а не Эдгар… Эдгар зло сплюнул и, идя дальше, думал на…

Нам могут бросить упрек: «О чем это вы развели демагогию, Да, все это давно известно каждому школьнику». Не в бровь, а в глаз. Однако сейчас есть повод вспомнить известные истины применительно не просто к десятку, к сотне, не к тысячам, а к одному, к Человеку с большой буквы коренному россиянину Керенскому Александру Федоровичу, Правителю России. Нет нужды отговариваться от нападок на Великого деятеля того сурового времени. Мутный поток их не иссякает до сих пор, так глубоко въелась в живую плоть…

Мой закупочный бюджет составлял в наиболее затратный год тридцать пять миллионов. – Но я-то закупал на сто миллионов в год. – Моей наглости хватило всего на лишних шестьдесят пять лямов. – Окей. Где сто, там и двести, – резюмировала Булатова, и я понял, что у нас с ней есть что-то общее. – Да и потом, если честно, я как-то не думал о закупках, ведь последние восемь лет я занимался исключительно продажами, – продолжал рефлексировать я. – Ну, так подумайте, – по-матерински улыбнувшись, отрезала…

– Ну-ка, посмотрим, что за ошибочка… – она взяла чертёж, подошла к столу начальника, что располагался у входной двери, развернула чертёж и, взглянув на него, вздохнула: – Так я и знала – «коряга». И где тут ошибка? Чуркин показал на два размера: – Вот и вот. И ещё вот этот уголок… – Не может быть! Я же их сто раз пересчитывала, проверяла по изделию… – Да я тоже проверял. Не сходится. – И на много? – Изрядно. Этот размер на 3,27, а этот – на 5,33 миллиметра. Если, конечно, этот уголок…

Картины в дорогих рамах; часы музейного вида, будто из золота, отзванивавшие время мелодическим колокольчиком; кабинетный стол с оскаленными львиными мордами на панели выдвижных ящиков; настольная лампа, бюст какого-нибудь римлянина или грека, письменный прибор, иллюстрированный перекидной календарь; в шкафу множество книг; кожаные диван и кресла; драпировки, обои – всё обладало очарованием достатка, довольства, вкуса, долгих прожитых здесь лет уюта и тишины. И тех самых тайн, жгучее присутствие…

(ПО-НАСТОЯЩЕМУ? Почему имя, которое дала Гретхен, настоящее, а забугское – ненастоящее?) Ну, хорошо. Хельга? Хильда? Доротея? Вальтер, ее муж, предлагает: Лотта. Гёте в Германии изучали в школе, но успела ли Гретхен до войны прочитать “Страдания юного Вертера”? После войны точно не могла, после войны были победоносные армии, вылавливание трупов и Маргарета. Мужчин в городке не осталось – погибли или оказались в советском плену. Остались женщины, и первым их занятием, когда фронт ушел, стало вылавливание…

Конечно, уже тогда я понял, что жить в этом городе совсем не дешево, а его обитатели могут быть очень черствыми и холодными. Здесь дорого снимать квартиру и постоянно приходится ремонтировать автомобиль (на крутых холмах быстро «летят» тормоза и трансмиссия). Кроме того, часто приходилось платить штраф за нарушение правил парковки. В общем, выжить в Сан-Франциско оказалось не так-то просто, но, несмотря на это, ни секунды не сомневался в том, что смогу стать успешным человеком. Я привык к трудностям…

Конечно, я так думала не всегда. Сначала все было так, как оно обычно бывает. Влюбленный мальчик ухаживал за девочкой, которая ему нравилась: приходил в гости, провожал домой, носил портфель, водил в кино, рассказывал что-то увлекательное, смотрел с обожанием и молчал о своих чувствах. Девочка ему очень нравилась. А девочке нравилось нравиться. Она не выбирала. Выбрали ее, а она с этим выбором согласилась, не задумываясь о том, что это в корне неправильно. Да и откуда ей это знать? Ей было всего…

А я – силен, могуч, клыкаст, Очаровательно гриваст, Владыка Африки своей – Не просто зверь, я – царь зверей! (Лев) Птенцов я вывожу зимою. Мой клюв – крест-накрест, и всегда со мною… И мой вопрос для вас предельно прост – Как же зовут меня? Конечно … (Клест) Грач Нет, меня ты не дурачь! Не ворона ты, а грач! Ты окрашен в черный цвет – Серых перьев вовсе нет! Вокруг клюва есть пятно. В общем, белое оно. Нет, меня ты не дурачь! Не ворона ты, а грач! Сумчатый…

Изначально женитьба в планы Платона Вихрякова не входила, по крайней мере в ближайшем обозримом времени, тем более на Любаше. Но доводы деревенской тетки Натальи, употреблявшей в разговоре «евонное дело», оказались для молодого Платона, только начинающего карабкаться вверх по шаткой лестнице успеха, мудрыми. – Оставишь Любаху с ребенком и считай – дальше тебе хода нет! Время, конечно, другое. Не то что при коммунизме – разные партячейки, разборки… Но поверь мне, старой: все, кто раньше был наверху,…

Беспорядочно прижавшись один к другому, у берега выстроились пестрые лежаки. Немолодая американка топлес с увядающей грудью натирает морщинистые руки защитным кремом и алчно поглядывает на проходящих мимо мужчин. Пятеро загорелых парней в мокрых бермудах, заменяющих им плавки, играют в пляжный волейбол, громко выкрикивая, надрывно смеясь, сплевывая в разогретый песок. Голый малыш, перебирая пухлыми ножками, приближается к кромке пены, тянет ручку, задумав ухватить море за самый краешек. Пузатый коротышка…

– А вечером приедешь? Может, сходим в кино? – Давай, я позвоню, как вернусь. За окном – витрины и вывески, светофоры и пешеходы. Весенняя уличная суета. Неожиданно Лиза замечает: вон. Она, это Она струится по тротуару. Идет босиком, в длинном, развевающемся от ходьбы темно-бордовом платье. Вихры золотистых волос прыгают на плечах. Она куда-то спешит, сталкивается с идущими навстречу, озадаченными, задумчивыми, не замечающими ее людьми.

В тот день Танечка с Галиной спешили по аллее на танцы, в санаторий летчиков. Их новенькие туфли одинаково цокали по асфальту, а смешки-монетки раскатывались по округе и сверкали на крыльях синего дворового ветра. Парни в тельняшках задерживались возле окон, поглядывая то на одну, то на другую так пристально, будто разыскивали десять отличий. Мужики в майках, засмотревшись им вослед с балконов, замечали, что девушки идут в ногу, в легких платьях с оборками, с маленькими сумочками под мышками. И тогда…

Однажды вечером, пытаясь перебить лихорадку подступающей ангины, через силу заглатывая ромашковый чай, Вета сломалась. Пробиваемая ознобом, с испариной на лбу, признала: это серьезно. И, кажется, надолго. Так оно и было: он безжалостно держал ее за запястье во время трехнедельной ангины. Чуть заметно дергал за руку, когда к Вете приходила врачиха с мокрыми волосами – из районной поликлиники, а три дня спустя – старательный пожилой доктор, по страховке. Лучше не стало. Слабость с каждым днем усиливалась.…