Проза прочее

Родом из детства Петя смотрел, как Лёня ел бутерброд с маслом (а на масло был насыпан сахар!). Это неприлично? Но, может быть, очень вкусно? Вокруг громоздились сугробы серого снега и переминались ребята, а у Лёни зимнее пальто с меховым воротником было расстёгнуто на нижнюю пуговицу, и всем своим видом он насмехался над Петей. Нет, хуже: он не принимал его во внимание, не учитывал. Петя помнил, что мать Лёни работала в домоуправлении и её прозвали Камбалой за то, что у неё не было одного глаза.…

Отец предавался возлияниям в обнимку с книжками Алистера Кроули и прочей метафизикой, более консервативная мать увлеклась общественной жизнью, участвуя или возглавляя движения, вроде борцов за отмену языковой реформы большевиков или запрета инфернальной лексики. Матвей в определённый момент оказался предоставлен сам себе. Он был окружён заботой и вниманием, но головы родителей были заняты не им. Он рос даже не с лозунгами, а под гнётом абсолютной уверенности, что вольётся в родительскую среду.…

Побудь один. «Дотянешь чудом до двухсот… А там?» Сколько ты не продолжайся и как не юли, а всё одно: только невидимая река времени единственная не знает конца. Медленно и неостановимо крутится это веретено, беззвучно и неотвратимо тянется невидимая нить твоей жизни в вечный холод, в необитаемый мрак. Только эта река ниоткуда не вытекает и никуда не впадает. Только её воды неумолимо пронизывают каждую клетку нашего тела, равнодушно унося нашу жизнь по крошке, по кровинке. Побудь один. Вспомни…

24 Руслан Мухаметшин В маленькой, душной комнате с невыносимо спёртым воздухом гулким треском звенит будильник. Вялая, бледная рука на секунду приподнимается с кровати, чтобы, собрав все свои небольшие силы, как следует треснуть по нему, но промахивается, больно задев угол тумбочки. От ноющего раздражения, прокатившегося по всему телу, обладатель руки с тяжёлым вздохом скрючился в кровати, беспристанно потирая ушибленную ладонь. Боль затихла, и человек, переведя дыхание, со второй попытки…

Когда нас арестовали три года назад и отправили в мою первую в жизни тюрьму графства Эссаик, единственное, что мне оставили охранники, были трусы. Еще я вспомнил свою бабушку, которой пришлось уходить в эвакуацию пешком. Тогда она надела на себя все свои пять платьев. Я хотел последовать ее примеру и пронести на себе как минимум две пары трусов. Кроме своего прямого назначения, они должны были стать воспоминанием о жизни на свободе. В Форте-Фикс мне предстояло провести пять лет. Рассуждения будущего…

– Может, вам собачку купить? – предложила я и тут же прикусила язык. Светлана Алексеевна не привыкла о ком-то заботиться, она не захочет щенка. Но Миронова неожиданно воскликнула: – Дашенька, вы прямо мои мысли прочитали. Давно решила взять симпатичную собачку, обязательно беленькую или кремовую. Я ей даже имя придумала: Айзочка. Так звали мою замечательную свекровь. И породу выбрала: чихуахуа. Мне нравится, что они маленькие, я смогу легко поднимать песика и приучить его писать дома на пеленку.…

– Эй, ребята, вы не поняли? – спросила Оля. – Дверь теперь легко открывается. Сергей, кряхтя, слез с кровати. – Надо им еще раз объяснить. Несколько дней подряд хозяева старательно показывали нахалам, как нужно пользоваться дверью для животных. Сережа становился на четвереньки, бодал головой небольшую створку, потом вставал и спрашивал: – Ясно? – Проще простого, – подхватывала Оля. Прошла неделя, другая, но Басти и Юджи по-прежнему выводили вокализы в спальне супругов. – Может,…

У Леночки была мечта – ей очень хотелось завести собачку, маленькую, беленькую, кудрявую. Накануне своего дня рождения первоклашка пошла к директору и сказала:

Наташа обрадовалась и уехала с дочкой в Авдеевку. Игорь остался в Москве, ему на новой работе отпуск летом никто давать не собирался. Июнь в Авдеевке прошел прекрасно. Погода радовала, днем светило солнышко, ночью шел легкий дождик. Катюша весь день проводила на улице, в соседнем доме жила семилетняя Арина, и девочки мигом подружились. В подполе у тети Маши нашлись такие разносолы, что к концу месяца на Наташе уже с трудом сходились джинсы. А картошка, морковка, свекла и капуста из подпола совсем…

– Ну? – у девочки широко раскрылись глаза. Спасть ей больше не хотелось. Ведь речь пошла о настоящих сокровищах! О драгоценных сверкающих камушках, как у мамы на колечке… которое куда-то пропало… – Вот и ну. Я читал книжку. Там сказано, что в таких кораблях под капитанской каютой устраивают тайник. Я знаю, где он должен быть. Мы пойдет туда и заберем все золото прямо сейчас.

Я не ожидал многого от архивов Риги, Санкт-Петербурга или Москвы. Однако, к моему удивлению, в Риге нашлись сведения о жизни Машиной семьи. Важнейшим источником, касающимся событий в жизни моей матери и начала их с отцом истории любви, стали протоколы судебного дела, дошедшего до Верховного суда. Все случившееся с нашей семьей и семьями наших родственников не было бы вполне понятно без проникновения в исторический контекст, без ответа на вопрос: что заставило молодых людей из еврейской семьи покинуть…

– Простите, – спросил он своего серого соседа. – Почему никого нет? – Он вышел. – Ответил сосед. Голос был вязкий и поэтому сразу утонул в духоте, как наполненная губка. Очень хотелось есть, и еще очень хотелось в туалет. А повсюду пахло потом! – Как вышел?! И давно? – Спросите впереди – я не знаю. – То есть вы точно знаете, что вышел, но не знаете, давно ли вышел? Сосед молчал. И Александр Николаевич спросил впереди. Для этого он встал и прошел вперед на пять мест. Там, как ему показалось,…

Девочка росла-росла, да и превратилась в отроковицу. Повадились в дом заглядывать хитрые бабки-свахи, да приятели женихов. Маменька надеялась выдать девицу замуж за великого человека: тогда и дела семейные поправятся. И приятели женихов несли своим друзьям добрые известия, дескать невеста хороша, бела, глазаста и статна. Ни сухотки, ни расслабленья, ни кривоты, ни которого дурного запаха за ней не водится. А вот свахи дело свое знали крепче. И родители женихов качали головами: ну, хороша, ну бела,…