Проза прочее

Управившись с юбкой, кое-как застегнув пальто, Антонина отправлялась на работу. Выйдя из подъезда, напускала на себя невозмутимый и решительный вид. Это придавало ей некоторое сходство с боевым слоном. Когда она чинно брела к метро, со стороны можно было подумать, что ничто не способно поколебать ее спокойствие и крепкий рабочий настрой. На самом же деле необъятная туша слона была лишь спасительным муляжом из пенопласта. Оттуда изнутри, через прорези подведенных синим карандашиком глаз, с ужасом…

Теперь Витя должен был спокойно сносить, когда этот Илюша без спроса роется в шкафчике с игрушками. Теперь Витя должен был с доброжелательной улыбкой наблюдать за бездумными движениями узловатых пальцев гостя, отрывающих колеса от грузовика и наклейку – от гоночной машины. Вечерами Витя теперь бродил вокруг дома, ощущая чужую влажную руку, крепко впившуюся в собственную ладонь, будто кто-то сплавил две руки так, что их никогда уже больше не удастся разъединить. Молча, без дела, они вдвоем маршировали…

Женишок собрался быстро, не терпелось на Лидусину красоту поближе посмотреть. Через три недели в Москве нарисовался. Похож он был на румяного резинового пупса. Зоя Николаевна стол накрыла, постаралась. На столе – икра, севрюга, лососина, пироги. У немца глаза на лоб полезли. Из подарков привез то, что в самолете не доел, – печенье, сырок, сливки, все кукольное, игрушечное. У Лидуси от этих подарков началась истерика. К себе ушла, сначала даже за стол садиться не хотела. А потом ничего, пришла в себя.…

Радость, наверное, какая-то, мелькнуло у Ладьки в голове. Он лихорадочно перебирал отложенные баночки. Либо бате премию дали, либо вообще ордер на отдельную квартиру, хорошо бы в Черемушках, куда уже переехал закадычный дружок Толик Смирнов. Ладька нахально выбрал большую банку колбасного фарша и еще венгерское лечо в томате. Мать по-прежнему стояла на кухне лицом к окну. Он торопливо сорвал с банок крышки и ложкой стал выковыривать бледно-розовый фарш. – Хлеб возьми, – не оборачиваясь, бросила…

В ее наиглупейшем вранье я вскоре убедилась, придя от этого в полное недоумение и почему-то испытав чувство неловкости и даже стыда. За нее, разумеется. А дело было вот как. Что-то потекло в ванной комнате – то ли кран, то ли труба, и мама вызвала водопроводчика. Пришел какой-то дядька, внешне – хмырь хмырем: тощий, мосластый, в грязной спецовке. Повозился с поломкой и под занавес попросил попить воды. А заодно и поинтересовался, в какой я учусь школе. Я ответила. Он сказал, что в той же школе у…

Галина продолжает: – А Могилко? Нет, сама подумай, можно в трезвом уме взять фамилию Могилко? – А ты не бери, – говорит Ника. – Оставайся при своей. – Так он же настаивает! И дети, нет, ты только представь, будут Могилко. Девочка, например. Или мальчик. Да там еще трое детей в анамнезе и три жены. И все – Могилко. Хорошие дела. Галина привстает и раздраженно тушит окурок. – Или вот Забельшанский. Фамилия что надо. Подходящая фамилия. Только живет с сестрой-дебилкой. Та голая по квартире…

Участковый врач Ольга Васильевна Самарина на последний вызов не спешила. Это был ее старый больной, из тех, что со временем становятся почти друзьями, доверяя участковому врачу не только секреты соматики, но и тайны собственной жизни. Андрея Витальевича Преображенского Ольга Васильевна знала лет пятнадцать, как раз с того времени, как перешла в районную поликлинику из скоропомощной больницы, и жизнь тогда после бешеного ритма больничных суток казалась ей почти размеренной и спокойной. Пару лет…

Веронике хотелось поскорее оказаться в номере – выпить горячего чаю, почитать наконец новую Улицкую, позвонить своим. И всего-то было нужно резко оборвать старуху, извиниться и быстро пойти к себе. Быстро не получилось. Старуха начала вспоминать любимых актеров ее поколения. Потом заинтересовалась литературными пристрастиями Вероники. Вероника удивилась – старуха оказалась в курсе всех книжных новинок. Старуха опять проводила измученную Веронику до дверей корпуса, объявив на прощание, что с ней…

Вера Тапкина была из невезучих. Многое в ее жизни могло бы сложиться по-хорошему, а сложилось иначе. Для начала Вера могла бы родиться в Москве – когда-то ее родители жили там и трудились на заводе ЗИЛ. Потом им надоело общежитие, и они вернулись в свой маленький и сонный городок в четырехстах верстах от столицы. За год до Вериного рождения. Вера могла бы уродиться в мать – стройную, сероглазую, с пышными волосами красавицу, а вышла – копия бати. Тот бы смугл, как цыган, носовит и узкоглаз, напоминал…

Родила она мальчика, вполне здорового и крупного, испытав какое-то мимолетно прошелестевшее в сознании разочарование и недоумение. Справятся ли они с мальчиком? С девочкой все было бы как-то понятнее. Через пять дней ее встречали мать и верная подруга. А дома, развернув пеленки и поохав, все восторженно и растерянно замерли над ребенком. Мальчика назвали Антошей. Через две недели, ночью, вызвав такси, Вера Игнатьевна отвезла в роддом и вторую Валечку и так же осталась ждать в вестибюле больницы.…

В мае как-то вдруг сказал: «В субботу, Настюш, на дачу поедем. Там уже сирень цветет». Какая сирень, там мамаша его живет! Так, значит, лед тронулся! Мамаша для него – первый человек. Так ей Игорь объяснял. А она его мамашу хоть и заранее терпеть не могла, но на Восьмое марта конфетки и цветочки регулярно отправляла. Вечером Настя расстаралась: пирожков с капустой напекла, каждый с мизинец, курицу с яблоками в духовке зажарила. Все в корзиночку сложила, льняной салфеткой прикрыла. Волосы зачесала…

– Вопросы есть? Вопросов, разумеется, не было. Все дружно кивали и жарко благодарили домоправительницу. По большому счету всем было наплевать, что на обед, на ужин, где свежее мясо и почем нынче творог на базаре. Но Петровну все терпеливо выслушивали, реагировали, даже пытались неловко что-то обсуждать, словом, уважали. И были счастливы, что эти неразрешимые проблемы кто-то взвалил на себя, и главное – избавил от них их самих. Еще у Маши была няня, племянница Катерины Петровны Лиза, пугливая…

В основном отдыхают семейные пары. Есть подружки – вроде нас. Встречаются и одиночки – их тоже предостаточно. Знакомимся с москвичкой Людмилой. Она наша ровесница – очень грузная, болезненно грузная. Ходит медленно и тяжело. Видно, что каждый шаг ей дается с большим трудом. Все Людмилины проблемы налицо. А она смеется над ними и над собой, не теряя бодрости духа. Острит, хохмит и рассказывает про свою жизнь. Ненавязчиво, но очень поучительно для нас. Заболела в детстве – у матери были тяжелые роды.…

Он поселил её в души. Он дал новую нам кровь, Открыв глаза и уши. ВЕТЕР ПЕРЕМЕН Утренняя прохлада безоблачного дня. Солнце режет горизонт, не грея ничего, еще рано. Лишь налетевший ветер теребит душу, сердце в предчувствии неизвестного сотрясает грудь. Обрывки мыслей в голове он окончательно уносит, отчего сердце бьётся еще сильней. И уже становится ясно – перемен не избежать. Сознание этого переворачивает, рвёт на части и, пытаясь соединить, несёт куда-то с невероятной…

Но тогда я, замученная, тощая и бледная, пыталась приобщить его к процессу. Свекровь пожалела меня (или нас?) – отнесла в антикварный браслет и наняла няню. Мне стало чуть легче, но на отношения с мужем это благотворно не повлияло. Бурная интимная жизнь, так привлекавшая нас, отпала сама собой, как болячка, – была и нет. Без следа. А больше ничего, как оказалось, нас не связывало. Не считая дочки. Герман пропадал где-то с утра до поздней ночи. Няня помогала с ребенком, а свекровь учила меня жить.…

Но поскольку труп не был обнаружен, все эти, казавшиеся такими стройными, умозаключения рухнули. Действительной причины исчезновения так никто и не узнал. И по прошествии семи лет на основании статьи 30 Гражданского кодекса человек был признан умершим. 2 Однажды в августе после полудня на платформе станции S появился человек в серой пикейной панаме. На плечах у него крест-накрест висели большой деревянный ящик и фляга, брюки были заправлены в носки, как будто он собирался идти в горы. Однако…

– Нет, ты всерьез надеешься, хоть один читатель тебе поверит? Ты бы сам поверил? Герои себя ведут не как живые люди, а как захотелось левой пятке автора в период авитаминоза. Ну не может нормальная женщина предложить такое! – Как раз нормальная – может. Нормальная женщина, со своими тараканами и никому кроме нее самой ненужным жизненным опытом и парадоксальными желаниями. Ее собственными, понимаешь? – Вот так легко соглашаться с братом я не намерен. Больно надо! – Дорогой мой, живые люди как раз…

Потом поезд громко свистнул, тронулся, и Катя увезла все мечты с собой. Василий долго ходил по платформе, считал одинокие серые урны, которые стояли возле каждого столба и пытался представить своё прекрасное будущее. В конце платформы он остановился у старого, выцветшего стенда, где висели ободранные объявления о приеме на работу. Мысль о том, что здесь, на курорте, тоже можно жить и работать, осенила его. Он решил не возвращаться в свой родной город, не «искать себя» в профессии, а остаться пока…

– Пусть отлежатся в песочке, успеется, не то всё снова забуду. – и, как всегда, начинал балагурить. Сегодня он сообщил Пашке, что едет с отцом и с Хариным на ночную рыбалку. – Ты тоже с нами поедешь, я уже о тебе договорился. – Ты что, Вить! Я же никогда не рыбачил. Какой из меня прок. – Прок будет, не волнуйся. Харин научит. – А кто такой Харин? – Харин… – Витька изобразил на лице такую гримасу, что будто бы не знать Харина всё равно, что не знать Пушкина. – Харин – рыбак что надо!…

–Петрович!!! -вне себя от отчаяния закричала Алёна и бросилась к нему.– Да помогите же, кто-нибудь! Напуганные бомжи кинулись врассыпную. Кому охота ввязываться в чужую беду? –Козлы,уроды! Как ханку на шару жрать, так первые…-слёзы струились по щекам.-Петрович, миленький! Да что же ты? Алёна пощупала пульс. Губы Петровича начали синеть. Девушка, дрожащими пальцами вытащила из кармана мобилку, набрала 03.Скорая примчалась как никогда мгновенно. Санитар вколол в вену что-то такое сильнодействующее.…