Проза прочее

А пробыл я там всего три недели... И если бы я замешкался еще на день, то прокурор засадил бы меня там лет на пять. Это и был тот скандал, о котором я упоминал выше. О нем в свое время писалось во всех берлинских листках, и моя высоконравственная родня видела свое почтенное имя напечатанным самым жирным шрифтом на их страницах. Я никогда не забуду своего последнего собеседования по этому поводу с моим братом. (Бедняга служит по духовному ведомству. Он - старший советник консистории!). Если бы вы…

Мужчина в плаще кивнул и стал опять смотреть на улицу. Казалось, будто он и проник в комнату не через улицу, а через окно. Дождь все шел. Уличные фонари отбрасывали в темноту конусы света и тихо качались из стороны в сторону. Белый свет струился сквозь железные прутья, увитые сочной цветущей сиренью, и ветви ее свисали из сада на улицу. - Я немец, - произнес человек в плаще, не оборачиваясь, и засмеялся. - Я так и думал, - сказал консьерж, глядя не его лысый затылок. - Но комнату вы все…

Из дождя и темноты внезапно выступил человек. Шляпой "сафари" он прикрывал фотоаппарат. - Баснословно! Кен Стюарт неизменно пускал в ход это словечко, когда ему удавалось снять нечто стоящее. От нечего делать он шастал вокруг со своей "лейкой" и фотографировал. - Дождь, керосиновые лампы, дыры от пуль, отражения в лужах... Баснословно! - Он вошел под навес веранды, встряхиваясь, как собака, и довольно улыбаясь.- Я, конечно, снимал на черно-белую, но завтра, с цветной, будет нелегко. Это…

Первобытный человек замолчал. - Мы уже далеко ушли от тех мрачных времен, - сообщил я ему,-когда люди пожирали друг друга, словно волки. Давно миновала эпоха господства грубой силы, когда ваш брат доказывал свое превосходство тем, что проламывал дубинкой башку своего врага... Мы не ходим голые, мы бреемся, не то что вы... Не стыдно вам? Как вы можете выходить с таким небритым лицом на улицу? А зубы! Взгляните на ваши зубы! Кошмар! - Что ж поделаешь... выросли... - Перестаньте болтать! Вы…

Он не ответил. Я почувствовал неловкость. - Ну хорошо, я знаю, ты горд и независим. Но, видишь ли, это мало что дает... Поверь мне, я убедился, что это никому не нужно... Сейчас я тебе объясню... Да ты сам скоро убедишься, что я не мог оставаться таким гордым и независимым... Видишь ли... Почему ты не смотришь на меня?.. Гляди, я отпустил усы... Как-никак мне двадцать шесть... Ты какой-то странный. Ты что, недоволен мной? Он молчал. Только губы у него скривились. - Эх,-сказал я.-Великолепное…

2 Одной моей хорошей знакомой, скажем, по имени Бренда, поклонник сделал ко дню рождения подарок - рисунок Пикассо в простенькой современной рамке. То был восхитительный образчик "классического" периода художника: юноша-грек несет на руках девушку; и хотя фигуры сплетались в почти нерасчленимое целое, словно тела сиамских близнецов, работа производила чудесное, гармоничное впечатление. Рисунок походил на литографию, но так как серийного номера на нем не было, несколько разочарованная Бренда, решив,…

Больше всех ею восхищается Томас Уортон. Он влюбился в нее, когда она еще пела на концертной сцене, и стал преследовать предложениями руки и сердца. Раз пять или шесть она ему отказывала и, как я подозреваю, вышла за него не без колебаний. Она думала, что он станет большим художником, и когда он оказался всего лишь приличным ремесленником, лишенным оригинальности и воображения, почувствовала себя обманутой. Ее оскорбляло, что знатоки смотрят на него свысока. Томас Уортон любил жену. Он глубоко уважал…

Но зачем же осваивать как прием то, что у другого писателя является недостатком? Убежден, что Чехов писал бы рассказы с хитрым, закрученным и оригинальным сюжетом - если бы умел придумывать такие сюжеты. Но это не свойственно его натуре. Как все хорошие писатели, он обращал в достоинства собственные слабости. Кажется, это Гете заметил, что художник только тогда достигает величия, когда сознает, в чем он слаб. Если под рассказом понимать прозаическое повествование о вымышленных людях, то лучшего рассказчика,…

III Морванда бросилась к мужу в столярную мастерскую. Там она растянулась на стружках и долго не могла вымолвить ни слова. К потному лицу прилипли опилки. Машинально она накручивала себе стружку на палец колечком. Глаза ее были сухи, но она все-таки испускала тяжелые вздохи, похожие на рыдания. Филипп Морванд не глядел на нее. Он был человеком хладнокровным и всю жизнь проводил в раздумье. Измерив доску, он измерял ее вторично, и если длина доски оказывалась той же, он задумывался. Но особенно…

Оскар Уайльд Преданный друг Однажды утром старая Водяная Крыса высунула голову из своей норы. Глаза у нее были как блестящие бусинки, усы серые и жесткие, а черный хвост ее походил на длинный резиновый шнур. Маленькие утята плавали в пруду, желтые, точно канарейки, а их мать, белая-пребелая, с ярко-красными лапами, старалась научить их стоять в воде вниз головой. - Если вы не научитесь стоять на голове, вас никогда не примут в хорошее общество, - приговаривала она и время от времени показывала…

- Знаешь, Терри, когда ты в школе, мне без тебя скучно. - А меня в школе так нагружают, что некогда о ком-нибудь скучать. - Закурим? - Нет, спасибо. Первый мальчик вытащил из кармана мешочек с сассафрасовым корнем [дерево или кустарник из семейства лавровых; дикорастущая сассафраса встречается в приатлантических штатах Северной Америки], наструганным с помощью специально предназначенной для этой цели карандашной точилки, отсыпал щепотку на кусочек грубой желтой туалетной бумаги и свернул…

Успех был гигантский. Первый же урожай сняли сам-шест. Амбары ломились от зерна, стада насчитывали уже тысячи голов, и, хотя подчас бывало трудно, - много сил отнимали походы против туземцев, снова и снова вторгавшихся в колонию, - Новая Гельвеция превратилась в цветущий уголок земли. Прокладываются каналы, строятся мельницы, открываются фактории, по рекам вверх и вниз снуют суда, Зутер снабжает не только Ванкувер и Сандвичевы острова, но и все суда, бросающие якорь у берегов Калифорнии. Он выращивает…

У г н о : Никогда не бывало такого. А г м а р : Ты -- тот, кто первым презреет заповеди? У г н о : Ныне не время следовать заповедям. Т а н : Да, не время. А г м а р : Значит, ты презреешь заповеди? У г н о : Сей град не стоит заповедей. Боги дремлют, и все божественное ушло из людей. {Третьему нищему} Дремлют ли боги? У л ь ф : Они в горах своих у далекой Мармы. Семь зеленых идoлов дремлют. Кто вы, корящий нас? Т а н : Вы -- великий купец, господин?…

Калi Анарэ Бантан зайшоў да яе, яна якраз дамешвала сiнькi да жаночых каўнерыкаў. Ён павiтаўся: - Вечар добры. Як маешся, цётка Рапэ? Яна зiрнула на яго: - Нiшто, нiшто сабе. А вы? - О, са мной усё добра, але мацi зусiм кепска. - Мацi? - Але ж, мацi. - А што з ёй? - Ды вось, сабралася памiраць. Старая выняла рукi з вады, i празрыстыя блакiтныя кроплi скацiлiся з кончыкаў пальцаў у ночвы. З нечаканай пяшчотай у голасе яна азвалася: - Ёй гэтак дрэнна? - Доктар…

- Вось як яно ўсё павярнулася. Марысо панура прастагнаў: - А надвор'е якое! Першы пагодны дзянёк сёлета. Неба i сапраўды свяцiлася празрыстым блакiтам. Яны моўчкi пайшлi па бульвары, кожны сумна думаючы пра сваё. Раптам Марысо сказаў: - А як мы рыбку вудзiлi, га? Прыемна ўспомнiць! Саваж уздыхнуў: - Калi цяпер гэта будзе? Яны зайшлi ў невялiчкую кавярню, выпiлi па чарцы абсенту i потым зноў пабрылi па тратуары. Марысо нечакана спынiўся: - Можа, яшчэ па чарцы, га?…

А дзевятай ранiцы да мяне прыйшлi бацька Керандэк са швагеркай - доўгай худой Кермаган - i нянькай, якая ў коўдры несла дзiця. Мы рушылi да царквы. Мароз стаяў такi, што ад яго трашчалi камянi-дальмены, i цела ледзь не трэскалася ад яго калючых укусаў. А я думаў пра беднае немаўля, якое неслi наперадзе, i казаў сабе, што брэтонцаў выкавалi з жалеза, калi iх дзецi ад нараджэння могуць трываць гэтакiя прагулкi. Мы падышлi да царквы, але дзверы былi зачыненыя. Плябан пазнiўся. Тады нянька…

Раздраженный, напуганный этой молчаливой неподвижностью, я столько раз начинал говорить, произносить слова, без связи, без смысла, только для того, чтобы произвести шум! Но тогда самый мой голос казался мне таким странным, что я страшился и его. Говорить одному в пустом доме! Что может быть ужаснее? Голос кажется чужим, незнакомым, звучит неизвестно зачем, ни к кому не обращаясь, в пустом пространстве, где ничье ухо не внемлет ему, потому что слова, которые выйдут из твоих уст, тебе самому известны…

- Дык вы асабiста ведалi Шапэнгаўэра? - запытаўся я ў немца. Ён сумна ўсмiхнуўся: - Аж да самай смерцi, пане. I ён пачаў апавядаць пра яго. Ён расказаў пра тое амаль звышнатуральнае ўражанне, якое гэты дзiўны чалавек рабiў на ўсiх, хто з iм сутыкаўся. Ён расказаў мне пра сустрэчу гэтага старога разбуральнiка з адным французскiм палiтыкам, тэарэтыкам-рэспублiканцам, якi, захацеўшы пабачыць Шапэнгаўэра, знайшоў яго ў пiвярнi ў атачэннi вучняў. Француз убачыў перад сабой худога з'едлiвага…

Бэнуа пракаўтнуў адзiн-другi кавалачак i адставiў талерку: не, папраўдзе нiшто не лезла ў горла. Папоўднi ён вырашыў прагуляцца i адпусцiў наймiта, сказаў, што па дарозе сам загонiць худобу. У полi было бязлюдна: людзi нядзелькавалi. Сям-там у канюшыне на ўгрэве палежвалi, жавалi жуйку разамлелыя, з разбухлым вымем каровы. Пры ворыве чакалi прыткнутыя збоку плугi; шырокiя чорныя шнуры пераплужаных ужо, гатовых да сяўбы палеткаў перамяжоўвалiся з жоўтымi палосамi свежага пшанiчнiшча i аўсянiшча.…

Я прыходзiў сюды ледзь не шторанiцы, сядаў на лаўку i чытаў. Часам я клаў кнiгу на каленi i марыў, аддаючыся бясконцай асалодзе пад моцнымi грабамi. Але неўзабаве я заўважыў, што не я адзiн прыходзiў сюды, як толькi расчынялася брама. I часам у канцы саду сустракаў дзiўнага старэнькага чалавека. На iм былi чаравiкi з сярэбранымi спражкамi, кароткiя штаны, тытунёвага колеру гiшпанскi сурдут, карункавая хустачка замест гальштука i вычварны, з шырокiмi палямi шэры лямцавы капялюш дапатопнага фасону.…