Проза прочее

АНИ. Конечно, тебе необходим отдых. (пауза) УОЛТЕР. А как поживает мистер Солто? АНИ. По-прежнему самый преуспевающий домовладелец в наших краях. Лучший хозяин во всем районе. УОЛТЕР. Таки жильцов, как вы, тоже еще поискать. АНИ. Он такой добрый. Совсем как родной. Только живет отдельно. Правда, он не заходит вот уже несколько месяцев. Даже на чашку чая. УОЛТЕР. Хочу одолжить у него немного денег. АНИ. А вот и наша Милли. УОЛТЕР. Что для него какая-то пара сотен? Сущий пустяк,…

Вот, оказывается, почему он опоздал. Я там тоже как-то бывал - нам частенько приходилось носить ему замеры давлений и всякую другую фигню, которую мы называли "производственной". Дом у него был большой, на побережье, с садом и теннисным кортом. Хорошенькие дочки развлекали там своих приятелей. Я их видел. - Он тебе что-нибудь сказал? - спросил вахтер. Доббс так и затараторил. Это было совсем на него не похоже, но, видно, мысль о последней в жизни смене выбила его из колеи. Одним словом, он…

-- Не говори глупости... дождь льет как из ведра,-- сказала .мать и, помолчав, добавила.: -- Ума не приложу,что делать. У Питера мелькнула надежда, что его оставят дома. Но мать велела сестре порыться среди старой обуви в стенном шкафу. Милли пошла в коридор. По пути она наступила на кошку, та отчаянно заорала. -- А, чтоб тебя! Еще эта чертова кошка тут! Она откопала старые отцовские сапоги, и его заставили их примерить. Сапоги были велики. -- Я в них не пойду,-- сказал Питер.-- Они падают…

Ареной всяких похождений у нас в основном была улица; и даже те пирушки, что устраивались в большой комнате Галло, хотя и протекали в жарких спорах с распитием вина и с громкими выкриками, никогда не переходили рамки приличия. Как-то один из наших друзей, городской парень, привел туда вечером свою подружку, с раскрашенными ногтями, и, курившую как мужчина, чем испортил всем настроение. Галло заметил, что, если ему нужно воспользоваться его квартирой в полдень, достаточно только попросить его об этом,…

Мальчишка-газетчик: (радостно) Всем доброе утро. (Никто не отвечает. Обращаясь к Нику.) Купите газету, мистер? (Ник отрицательно качает головой Мальчиша подходит к Джо). Купите газету, мистер? (Джо отрицательно качает головой. Мальчишка отходит, пересчитывая газеты.) Джо: (замечает его) Сколько их у тебя? Мальчишка-газетчик: Пять. (Джо дает ему четвертак, берет все газеты, с отвращением пробегает глазами по заголовкам и отшвыривает их.) (Мальчишка пристально смотрит за ним, потом уходит.)…

- Гобине! Подайте сейчас же мою шаль. Вы уже достаточно ее мяли, устроив из нее пояс на ваше толстое брюхо! Я не желаю портить вещи для толстых болванов, которые других женщин называют баядерками! - Ну, полно, Селеста, успокойся: ведь я турок, а потому если и говорю о баядерках, то остаюсь в рамках своей роли или около того! - Эге, Гобине! Твоя Селеста не лучше других: она тоже завидует Королеве Вакханок. - Я завидую? Я? Еще бы! Если бы я только захотела сделаться такой бесстыдницей, так…

Молодая девушка, покончив с салатом, принялась за оливки, когда в дверь, запертую из скромности на замок, тихо постучали. - Кто там? - спросила Пышная Роза. - Друг... старый друг... из старой гвардии! - отвечал звонкий и веселый голос. - Вы запираетесь? - А!.. Это вы, Нини-Мельница? - Я самый... милейшая питомица... Отпирайте немедленно... дело спешное! - Как бы не так!.. В том виде, в каком я теперь!.. Вот бы славно было! - Конечно, славно было бы именно в том виде, в каком вы…

Фрэнни (ее подпись)". На этот раз Лейн успел перечитать письмо только наполовину, когда его прервал - помешал, влез - коренастый юнец по имени Рэй Соренсен, которому понадобилось узнать, понимает ли Лейн, что пишет этот проклятый Рильке. И Лейн, и Соренсен, оба проходили курс современной европейской литературы - к нему допускались только старшекурсники и выпускники, и к понедельнику им задали разбор четвертой элегии Рильке, из цикла "Дуинезские элегии". Лейн знал Соренсена мало, ни испытывал…

В армию я пошел через четыре года после последней войны. Меня там записали восемнадцатилетним, а мне всего шестнадцать исполнилось. И в первый же день я встретил Берка. Он был молодой тогда, лет двадцати пяти-двадцати шести, только он, вроде, никогда на молодого похож не был. Очень он был уродливый, а уродливые парни ни молодыми, ни старыми не бывают. Волосы у него росли клочьями и торчали, как черная проволока, плечи были покатые, и голова - большая и тяжелая - будто пригибала их вниз. А глаза…

Старшина Олстед ответить не соизволил. Я протянул Лолору его документы. Но он не уходил, ждал ответа. - Пройдете вдоль ротных корпусов, - сказал я, - повернете налево, и первое угловое здание - то, что справа. - Спасибо. Извините, что оторвал от дела, - он явно издевался. Потом этот Лолор пошел к двери, на ходу вытирая носовым платком шею. Минут через пять после его ухода, не позже, раздался телефонный звонок. Звонила его жена. Я и ей объяснил, что не занимаюсь новобранцами и ничем, решительно…

- Подкрути на пятьсот семьдесят, - сказал он. - Может, там есть что-нибудь. Его жена снова включила радио, и они оба стали ждать, он-с закрытыми глазами. Через минуту послышался какой-то вполне надежный джаз. - Нет, правда, у тебя разве есть столько время, чтобы лежать? -Столько времени. Да. Еще рано. Его жене вдруг пришла в голову серьезная мысль. - Я надеюсь, ты попадешь в кавалеры и получишь крест. Ты ведь так любишь ездить верхом! Ты непременно должен быть кавалером. Нет, правда.…

стоит переменчивой волне популярности откатиться, и мы начинаем удивляться, каким образом проскочили в преторы (2) те люди, за которых мы сами только что проголосовали. Одни и те же вещи мы то одобряем, то порицаем; в этом неизбежный недостаток всякого решения, принимаемого большинством. II. 1. Раз уж мы повели разговор о блаженной жизни, я прошу тебя, не отвечай мне, как в сенате, когда отменяют обсуждение и устраивают голосование: "На этой стороне явное большинство". - Значит, именно эта сторона…

- Я подумала, вам это будет приятно... И вот в тайниках души забил родничок оптимизма. Жизнь в это утро кажется прекрасной. Он обрел товарища и с каким-то неожиданным бой. Он загорелся, падал, но вот жив, лежит на белых простынях. Это прекрасно. Про бой он рассказывает без ненависти, потому что в глубине души испытывает к противнику уважение. А потом последний акт. - Не согласились бы вы сделать заявление по радио? - Нет. - Вам были бы здесь за это весьма признательны. - А мне…

Так вот, есть только один способ возвести это здание, которое больше каждого из вас и которое в свой черед обогатит вас, когда вы его построите. Один-единственный способ. Его задолго до нас изобрели самые древние религии. На нем основывается дух любой религии. Дух любого общества. Это, можно сказать, самое надежное средство. Люди позабыли его с развитием материального прогресса. Это средство - жертва. Причем под жертвой я подразумеваю не отказ от жизненных благ, не покаянный жест отчаяния. Я подразумеваю…

Он идет с ношей своих убеждений, как евангелист. А на той стороне - я знаю, и вы это знаете - другой евангелист, какой-нибудь верующий, также озаренный светом своих убеждений, вытаскивает тяжелые сапоги из той же грязи и тоже идет на неведомое свидание. И вот мы шагаем к земляному гребню, поднявшемуся над долиной, к самому вытянутому его отрогу, к крайнему уступу, к тому вопрошающему крику, что мы бросим врагу, - так вопрошают самих себя. Ночь, высящаяся, словно собор, - и какая тишина? Ни одного…

На двадцать седьмом году жизни я выехал за границу. Чтобы лучше усвоить английский, я читал романы, но все еще не помышлял писать сам. Новизна впечатлений от пребывания в чужих краях постепенно притуплялась: спустя полгода я начал ощущать одиночество и все чаще думал о доме. В родном доме я не жил с тринадцати лет, так что в понятие "дом" я включал все, что знал о родной стране. Воспоминания о пережитом - конечно, те из них, что были окрашены в самые яркие цвета, - словно картины, возникали в моей…

А Стеффорда отец, лорд Бекингем, Или убит, иль ранен тяжело; Рассек ему ёабрало я с раёмаху. Отец, смотри - вот кровь его. (Покаёывает свой окровавленный меч.) Монтегью А вот Кровь графа Уильтшира, с которым я В раёгаре жаркой битвы повстречался. Ричард Ты ёа меня скажи, что сделал я. (Бросает на ёемлю голову герцога Сомерсет.) Йорк Ты, Ричард, отличился больше всех. Вы, в самом деле, Сомерсет, мертвы? Норфолк Ждет то же всех потомков Джона Ганта! Ричард…

С другой стороны, если разобраться по существу и попробовать принять такую теорию, то получается, что у дураков существует две степени контроля над поведением: сперва мозг, а затем еще и жопа. А у умных - один только мозг, и дальше все - привет! Понятное дело, что у дураков система контроля более совершенна, она позволяет лучше, точнее и тоньше управлять ситуацией и целенаправленно добиваться желаемых целей. Вот поэтому очень многие дураки успешно сидят на высоких постах, а умные пишут им бумаги,…

Итак, письмо: "Здравствуй, моя дорогая Аннушка! Вернее уже не моя, уже чужая, но я все равно желаю тебе счастья и здоровья, потому что я все равно думаю о тебе и не могу не думать. Я думаю о тебе и повторяю мысленно: "Да святится имя твое". Меня утешает только мысль, что я буду думать и горевать о тебе недолго, всего лишь до самой смерти, а смерть моя уже не за горами. Посылаю тебе этот браслет с разбитым бриллиантом вместо гранатового браслета, чтобы не повторять подвига павших…

Раз... два... три... четыре... стоп! Скажите "пять" и остановитесь, остановитесь немедленно, потому что вы действительно все делали не так. Не открывайте рта, я и так заранее знаю, что вы мне скажете. Вы скажете, что что-то скверное застряло внутри, что вы это чувствуете и пытаетесь вытолкнуть это из себя на счет "четыре", а оно упрямо сидит и не выталкивается. Оно сидит внутри вас, выкатив буркала, как лягушка, и ритмично надувает голосовые пузыри, отчего на счет "четыре"…