Проза

Она вздрагивает и хватает трубку – господи, только бы никто не проснулся! – Елена Сергеевна? – голос казенный и сухой. Становится не по себе. Слава богу, все дома и спят – мелькает у нее в голове. Нет, не все дома. И не все спят. Машка в роддоме. Сильный толчок в сердце. – Да, – хрипло отвечает она. – Луконина? – голосу требуется подтверждение. – Да, – еще раз повторяет она. В трубке глубокий вздох – уже совсем человеческий. – Примите соболезнования. Мария Луконина скончалась. – Голос…

Славным чекистам — защитникам Сталинграда. В рядах тех, кто самоотверженно сражался с врагом, презирая опасность и не щадя своей жизни, были и воины-чекисты, работники органов государственной безопасности и милиции. Находясь на переднем крае борьбы с сильным и коварным врагом, советские чекисты с честью выдержали суровое испытание и вписали славные страницы в героическую летопись битвы на Волге. На огневых рубежах Сталинграда стояла насмерть, не зная отступления, 10-я стрелковая дивизия…

Смерть рассекретила Анненского, она принесла ему дружное, хотя и сильно запоздалое, признание знатоков и любителей поэзии и неизбежную в таких случаях газетную хулу: карлики разозлились, что проглядели великана. И все же основная причина упорного непризнания Анненского куда глубже, чем все вышеперечисленное. Анненский, которому и по времени, и по многим свойствам его поэзии полагалось бы числиться в символистах, никак не укладывался в рамки этого мощного и влиятельного исхода прошлого и начала…

Фонарь качался около ноги, освещая только сапог. От соседнего вагона к Бричкину полз над самой землей огонек, блики играли на щеголеватых сапожках. Они звучно поскрипывали, словно ступали по снегу. Прикрыв глаза, Бричкин слушал это приближающееся: скрип, скрип, скрип… — Что-то не приймают нас, — грудным, звучным голосом проговорила Галя, — хиба, не понравились мы? И эта смесь украинских и русских слов казалась милой Бричкину. — Да, уже на полчаса опаздываем. — В темноте…

Гостиница у площади была старая, с осыпающейся со стен штукатуркой и изуродованным ржавчиной козырьком над давно не ремонтировавшимся крыльцом. Но блестящая свежей краской табличка, прибитая к подгнившим доскам двери, горделиво гласила: «Палас — отель». На темной деревянной скамеечке у входа сидел толстый взъерошенный бродяга в старом, растянутом свитере, драных армейских штанах и сандалиях на босу ногу. В стоящей у его ног картонной коробке было пусто, но судя по всему, это его не особенно огорчало.…

Выехали на зорьке. Бричку легко несли вороные Мирона Григорьевича. Сваты рядком сидели в расписной цветастой люльке. Выбрались на бугор, разговорились; в Миллерове стояли немцы, поэтому-то Мирон Григорьевич и спросил не без опаски: — А что, сваток, не забастуют нас германцы? Лихой народ, в рот им дышлину! — Нет, — уверил Пантелей Прокофьевич. — Матвей Кашулин надысь был там, гутарил — робеют немцы… Опасаются казаков трогать. — Ишь ты! — Мирон Григорьевич усмехнулся в лисью рыжевень бороды и…

От деревни Печенёво ничего не осталось, кроме серых камней фундаментов, кое-где торчащих из травы. Сгорела изба разведчиков в Кривицах. Но уцелел дом, в котором находился штаб 6-й бригады, дом, куда майским утром часовой доставил трёх девочек. И везде — в домах, в школе, под открытым небом на колхозном поле — я записывала рассказы партизан. Рассказывали охотно, но с тех пор, как окончилась война, прошло тринадцать лет, и многое стёрлось в памяти. Спорили: Валей или Олей звали девушку, которая…

– Ты как-то обмолвилась, что они хотят видеть твоим мужем именно англичанина. – Только из-за боязни, что я уеду вместе с мужем. Но ты ведь останешься здесь. Мы будем жить в Оксфорде. – С Оксфордом еще не решено окончательно. Господи, Грейс, все еще не верю. Какое счастье… Дорогая, пожалуйста… Располагавшийся под длинной белой полкой диванчик, на котором они сейчас сидели, был страшно узок. К тому же эти кучи маленьких пухлых подушечек, «кошечек», как звала их Грейс, еще больше…

Никита поднялся на крыльцо, вошел в избу. Бросив на стол глухаря, он сел на обрубок дерева, достал трубку и закурил. Вьюга подбежала к нему, ткнулась холодным носом в ладонь. Плетнев запустил пальцы в жесткую длинную шерсть собаки. — Проголодалась, шельма? Сейчас похлебку сварим. Лайка, благодарная за ласку, тихо повизгивала, молотила хвостом по полу и старалась лизнуть человека в лицо. Скоро в печи, разгораясь, затрещали дрова. Рыжие лохмы огня осторожно, словно пробуя, лизали запотевший…

Но пожертвовали не только им: бедной Генриетте Английской было нелегко с таким супругом. А его вторая жена, в свою очередь, находила немало поводов плакать по родной Германии. Этот второй брак был построен на контрастах. Месье [3] был изысканным, изящным и очаровательным: ласковый взгляд, губы, словно зовущие к любовным утехам, уравновешивали характерный бурбонский нос, придававший его лицу мужественное выражение. Мягкие волосы, красивые руки и тонкая талия заставляли дам млеть от восторга.…

Отец Бэка, Элмо, огромный сенбернар, был когда-то неразлучным спутником судьи, и Бэк обещал стать достойным преемником отца. Он был не такой громадиной, как тот, весил только сто сорок фунтов, так как мать его, Шеп, была шотландская овчарка. Но и сто сорок фунтов веса, если к ним еще прибавить то чувство собственного достоинства, которое рождается от хорошей жизни и всеобщего уважения, дают право держать себя по-королевски. Четыре года – с самого раннего щенячьего возраста – Бэк вел жизнь пресыщенного…

Лидия Дмитриевна Зиновьева-Аннибал БЕЛАЯ НОЧЬ {1} Червленный щит тонул — не утопал, В струях калился золотого рая… И канул… Там, у заревого края, В купели неугасной свет вскипал. В синь бледную и в празелень опал Из глуби камня так горит, играя. Ночь стала — без теней. Не умирая, В восточный горн огонь закатный пал, Не движет свет. Дома, без протяженья, — И бдительны, и слепы. Ночь — как день. Но не межует граней четко тень. Река хранит чудес отображенья.…

В другом месте речь зашла о виновнике торжества Германике. Припомнили его родословную. Племянник правящего императора Тиберия, он был сыном его младшего брата Друза. Родители братьев Тиберий Клавдий Нерон и Ливия наслаждались счастливым браком. Но на беду в двадцатилетнюю красавицу Ливию страстно влюбился Октавиан, будущий император Август. Он развел Ливию с мужем и женился на ней, хотя она была в то время беременна Друзом. Друз умер совсем молодым, неудачно упав с коня. Он оставил сиротами троих…

Часть первая Иск Истории Вступление Подражание, вытеснение, забвение… Риск ли предъявлять Истории иск? Если жизнь – выживание, не является ли История синдромом потери памяти во имя выживания? Считать ли в таком случае собственное достоинство душевным изъяном? Может ли потерять достоинство целый народ: столь пестуемый поколениями немецких философов Volk: «вместебытие»? Как переживается эта потеря – неотступным страхом, ставшим привычной формой рабского существования, или массовым…

– Поди знай. Не мне вам объяснять, как это бывает. Отмеренный срок меньше, чем мы думаем. Может быть, нам осталось жить совсем немного. Стоит ли тратить это время на светские условности? – Тогда почему же вы здесь? – Полагаю, по той же причине, что и вы: трудно отказаться. Это не вопрос, загадка в другом: почему хозяева нас пригласили? – Говорите за себя. – Речь не о том, хороши вы или плохи, равно как и прочие вокруг нас. Это тем более странно, что всем здесь присутствующим, людям неглупым…

Так или иначе все они оказались в тылу врага, взялись за оружие и встретили бронированные гитлеровские легионы, прекрасно сознавая всю величину опасности, которой подвергали себя. За голову каждого из них гитлеровская тайная полиция — гестапо — с радостью отвалила бы изрядную сумму денег. Да не какими-нибудь оккупационными бумажками, а настоящими рейхсмарками или долларами, а то и чистым золотом. Крупнейшие «профессора» и «академики» сверхсекретных отделов СД и абвера вынюхивали их явочные квартиры…

Сейчас я уже могу простить ей эту роковую оплошность, ибо Мума так состарилась, что волосы ее побелели, как снег на горных вершинах, хотя она и красит их иногда хной. Она была родом из Паншера, того района Афганистана, где, по слухам, у женщин бывает столько молока, что они могут кормить нескольких детей. Именно по этой причине многие состоятельные семьи нанимают паншерских женщин кормилицами. Мума была кормилицей в семье моей матери в течение многих лет. Когда моя мать ждала первого ребенка, моя…

— Да про то, как ты опростоволосился с Милославским. — А Кондратыч тебе уже наплакался на меня? Да как он, подлый раб и смерд, посмел… — Поросенок только на блюде не хрюкает. Да что с него, старой крысы, взыскивать! Ведь он же тебя сызмальства еще птичьей потехе обучил, тобой же в старшие сокольники поставлен, а ты вчерась на царской охоте в Коломенском и его-то, и себя самого твоим лучшим кречетом перед всем миром ославил. — Чем ославил? — вскинулся Илья Юрьевич. — Салтан мой показал себя…

Не то чтобы Чарльз возражал против нескольких грешков, но существовала определенная грань, и Джошуа преступил её. Тот факт, что последние годы он вел себя должным образом, не перечеркивал его прежних прегрешений. Что до Джошуа, человека с циничным складом ума и безо всяких заблуждений, то он не жаловался на жизнь или брата. Он взял от жизни всё и не обращал внимания на других. Была доля правды в его ответе на замечание Чарльза. - Ну почему, старина, ты еще достаточно молод. На два года младше…

— Подождите, я возьму удочки. — Вам уже они не надо. В том месте, где вы будете жить, у вас будут другие удочки. Вам сделают их на заказ. Это будут дорогие удочки. — Ну, нет уж — удочки я смотаю и возьму с собой. Я их сделал своими руками, они мне дороги. Потом спросил: — Вы знаете, где я буду жить? — Да, мы знаем. Вы будете жить в Белом доме. Борис подумал: «Белый дом... Это что же — дом, в котором живёт и работает американский президент?.. Но я-то что буду там делать? Излишнее…