Проза

Говоритъ онъ мн? съ благосклонностью, отпуская на вакацію: — Вы не им?ете казеннаго об?да? — Н?тъ, отв?чаю. — Н?тъ ли у васъ голоса? — Не пробовалъ. — Поступайте въ п?вчіе: они пользуются квартирой… и столомъ, во вниманіе къ усп?хамъ и хорошему поведенію… Мн? это было на-руку. III. Первый годъ я, съ свид?тельствомъ о б?дности, пробился на сто-двадцать серебряныхъ рублей, предоставленныхъ мн? родителемъ. Попробовалъ искать уроковъ; но по необщительности ли характера, или потому, что…

Участок бабушки Иды располагался на самой окраине деревушки, вдали от соседних домов, создавалось впечатление, что он существует автономно от поселения, сам по себе. К нему вела узенькая тропинка через пышные заросли дикого терновник, и впервые оказавшийся в тех местах человек вряд ли догадался бы, что там, впереди ещё есть жилые дома. Ни газа, не электричества у Иды не было. Бабушка сама отказалась от этих благ, когда в деревню провели первые линии кабеля от узла магистральной сети, ведь за свет…

— Боюсь, ваш друг Григсби подвёл вас, — сказал офицер на чистом английском. Хаббард не ответил. — Мне представляется, — продолжал офицер, — что вы, возможно, что-то планируете — что-то вроде внезапных действий. Я прошу вас, пожалуйста, не делайте этого. У вас нет шансов. — Нет, — признался Хаббард. — Нет, думаю, что нет. — А теперь, — сказал офицер, — если позволите… С края поля раздался винтовочный выстрел. Офицер судорожно вздохнул и упал лицом вниз. Винтовка снова бабахнула, а затем…

За отдельным прилавком сидит Нинка-телефонистка, жующая в мембрану телефонной трубки – «город, город, девочки, ответьте Шешурино… город, город…". Линия всегда занята. На деревянных скамьях сидят тетки с детьми, командировочные, шабашники, приехавшие ставить коровник и прочий мелкий люд. Неожиданно Нинка кричит – «Хабаровск? Вторая кабина! Бежите, кому Хабаровск? Пятнадцать минут!» тут же срывается мужичок, теряя на бегу, портфель и кричит на всю почту – «Маша, Маша, я задерживаюсь на двое суток!…

В финале героя романа, открывшего для себя Бога и готового ему себя посвятить, его церковный наставник отправляет обратно к людям, с ними делиться открывшимися ему истинами и разделять их судьбу. Поэтому я посвящаю эту книгу гениям русской литературы, таким, как Достоевский и Толстой, а также тебе, мой русский читатель. В надежде быть услышанным и понятым. Уроки, воспринятые из книг русских писателей XIX века, я возвращаю как некий долг русскому читателю века XXI. Венко Андоновский …

От ветра, от толчков то и дело гас наш фонарь — тусклая «летучая мышь»; но едва мы оказывались за мостом, нам уже не страшны были неприятные встречи (жандармы!), а лошадь, отлично знавшая дорогу, не могла сбиться с пути. Пройдя расстояние, которое казалось мне бесконечным, она сама сворачивала на тропинку между двумя рядами айвы, хлеставшей нас своими ветвями, и снова выезжала к реке. Подскочив несколько раз на глубоких ухабах, повозка останавливалась перед одиноко стоявшим домом. Мы были у цели.…

— Расскажи мне подробнее, Анна, — мягко произносит Регина, ощущая, как воздух вокруг нее начинает вибрировать от накапливающейся энергии. Пока девушка говорит, Регина закрывает глаза, позволяя образам и ощущениям течь сквозь нее. Вот оно — темное облако зависти, окутавшее молодого человека. Ревность, словно ядовитый плющ, оплела его сердце. — Я вижу корень проблемы, Анна, — говорит Регина, открывая глаза. — Нам потребуется ритуал очищения. Я отправлю тебе набор для него по почте. А сейчас давай…

— Куля, — говорил Епишка в минуты душевной тревоги, — Куля, кабы нам согласие да любовь… Эх, Куля!.. Рази так бы жили… Это что, это ничего, я могу вполне заработать… кабы согласие… В деревню, в деревню с тобой переедем, там завсегда с хлебом будем, там лавок этих нет… — Да будь ты проклят, скуластый черт!.. На какого рожна мне твоя любовь, писанка воробьиная… Ишь чего захотел — в деревню!.. На-кось, выкуси!.. II Как появился солдат и почему стал жить у них, Епишка до сих пор ясно себе…

— Одного бы фашиста увидеть, ну хоть краешком глаза, ну хоть в щелочку, — говорит Женька. — А еще лучше — на фронт бы попасть. — Мне что-то не очень война нравится, — говорю я, — мама плачет, молоко десять рублей стоит, папа писем не шлет. Женька смотрит на меня с удивлением. — Ты хнычешь, совсем как девчонка. Если мы будем хныкать, кто же будет воевать? Я вижу: идет с рынка моя мама. Она все думает, думает и молчит. А навстречу маршируют красноармейцы. Они тоже молчат. Жарко, пыльно. Что-то…

И именно он, слесарь Котляков, должен позаботиться и о соли, и о трамвае, и о жалованье рабочим. Да, именно он, потому что сейчас он — уже не слесарь Котляков, а первый помощник Калинина. И весь огромный город, все его хозяйство, все его фабрики и заводы, благополучие всех его жителей, все это зависит от его, Котлякова, энергии и смекалки. Нет, теперь он уже не удивлялся. Привык помаленьку. А сперва, — ой как боязно было! Простой слесарь — и на тебе! А впрочем… Чего удивляться?! На то и революцию…

— Позвольте предложить вам наше фирменное блюдо — «Вкус будущего», — произнес он с легкой улыбкой, в которой Ванде почудилось что-то знакомое, словно отголосок чего-то, что ей еще предстоит узнать. Когда тарелка оказалась перед ней, время замерло. Ароматы и цвета закружились в восхитительном танце, унося Ванду в водоворот видений. Она видела себя в уютной квартире, заполненной книгами и рукописями. Рядом с ней сидел мужчина, ее будущий муж. И она с огромным удивлением поняла, что знает даже как…

<p tyle="margin-left:-1cm;"> Только поэтому ему так захотелось рассмотреть пойманого стрекающего, вместо того, чтобы сразу выбросить его обратно в море, как по первому рефлексу и хотелось ему сделать. Правда, поступи он так, и случилась бы крохотная катастрофа для научного мира. Ивану Дмитриевичу же, так звали профессора, хватило чуткости, чтобы не допустить ничего подобного. <p tyle="margin-left:-1cm;"> В медузе, правда, ничего любопытного он не нашёл. Подумал было…

Немудрено, что он с ним ласков. Ведь мальчик только-только вылез из-под материнских юбок, если, конечно, вылез. Он весь еще пропитан их теплом и шелковистостью. Он словно соткан из той же материи. Отсюда его складность, воля, уверенность в себе, и любовь к женщинам, и самолюбование, отсюда нежная молочность, которую мы видим у пажа на потолочной фреске. Да, этот паж всего лишь тип, позаимствованный у Веронезе, а не портрет и точно не его портрет, но сходство, я уверен, есть. Он на верху блаженства,…

Кур у дядюшки-фермера в хозяйстве было штук десять. Некоторые с гребешками что надо, другие — изрядно потрепанные жизнью. — Сильные клюют слабых, — так объяснил дядюшка. Мне хотелось посмотреть на клюющих друг дружку кур, и я пристально наблюдала за дядюшкиной птицей, но увы. Куры разбредались по участку во все стороны и, казалось, абсолютно друг другом не интересовались. У дядюшки не было одного глаза. Он рассказал, что потерял его на войне. Ему вставили искусственный глаз, который не двигался.…

Стук в дверь раздался с новой силой. Затем, для разнообразия, звонок. И снова стук. Том тяжело поднялся с кресла, словно повинуясь внутреннему зову — или просто из сострадания. Однако в нем шевельнулось смутное недовольство. Представьте, он успел полюбить свое увлекательное безделье и уединение — пожалуй, даже сверх меры, но чувство долга никуда при этом не делось. Шутка ли, сорок лет в полиции. Сквозь стеклянную дверь темнели два мужских силуэта — вроде бы в черном, но точно не скажешь из-за сумерек…

Царила пугающая тишина; трое стояли и смотрели на поверхность моря, где отражались безмятежные облака и горы. Около причала, где вода была особенно прозрачной, отчетливо виднелась стайка мелких рыбешек, шнырявших среди бледных водорослей, а у самого берега дробились на тысячи осколков силуэты белых летних облаков. Юко переступала по разложенным на земле сетям и вдруг остановилась, заметив похожие на кровь брызги на ослепительно сверкавшем на солнце бетоне. Кодзи тут же заявил: – А, это красная…

Я не знаю, почему начала общаться с ней. Хотелось поддержать. Встретились мы лет десять или больше назад, в самом начале её приезда во Францию и моего надвигающегося отъезда в Азию. У меня тогда было много дел в Париже, в семнадцатом округе. После Сорбонны я любила погулять в парке Монсо. Ресторанчики вокруг были неплохи, но иногда я просто брала сэндвич и перекусывала на травке. Тут, в Монсо, знаете, такие газоны, огромные деревья... У меня была тогда короткая стрижка и вера в будущее. Собака и…

Не знаю, почему я начинаю здесь, когда всё закончилось, — или я до сих пор на середине? Пока сложно сказать, но я напишу обо всем, что произошло, потому что историей это пока не стало. Да и я не рассказчица. Но если я начну рассказывать, возможно, история сложится. Впервые я виделась с тобой в баре, не больше пяти минут, какой-то друг какого-то — даже не друга — знакомого. Я почувствовала — что? — вибрацию, что-то в воздухе, притяжение, напор? Спустя неделю ты мне написал. Я ответила. За несколько…

- Ты чего? - глянул на меня Колька. Я, неожиданно для себя, вывалил ему то, что пришло мне на ум. - Серьёзно? - Колька окинул меня придирчивым взглядом. - А ведь точно. Не будешь. И это факт. По тебе, промежду прочим, это видно. Ну ладно, бывай. Ежели чё, ты знаешь, где меня найти. Он по-панибратски хлопнул меня по плечу. - Покеда, Женёк. До вечера! - и, разболтаной походкой, Колян удалился по своим делам. Я посидел на лавке ещё немного, но никто так и не подошёл ко мне. Хотя во дворе носились…

Внезапно внимание Таи привлекло движение. Из-за кустов вытянулись длинные, тонкие лозы, словно змеи, они извивались в воздухе, стремясь схватить ее. Тая отшатнулась, едва успев уклониться от одного из щупалец, которое просвистело у нее над ухом. Она увидела, что это был не просто куст, а странное растение с огромными лепестками, напоминающими пасть хищного цветка. Зубы, острые как бритвы, прятались в складках лепестков, готовые сомкнуться. "Вот это да!" - выдохнула Тая, отступая назад, одновременно…