Проза

Старик слабо усмехнулся. — Дай разок курну, — попросил он. Егор дал. Старик затянулся и закашлялся. Долго кашлял… — Прохудился весь… Дым-то, однако, в брюхо прошел. Егор хохотнул коротко. — А где шибко-то болит? — спросила старуха, глядя на старика жалостливо и почему-то недовольно. — Везде… Весь. Такая слабость, вроде всю кровь выцедили. Помолчали все трое. — Ну, пойду я, дядя Степан, — сказал Егор. — Скотинешку попоить да корма ей задать… — Иди. — Вечерком ишо зайду попроведую. …

Мужчина выпил водку, смачно крякнул и подсел с бутербродом к столику. — Тоже ехать? — Мгм. — Нету машин? — Мгм, — односложно отвечал Павел, в упор разглядывая мужчину. — А что делать? — ??? — Черт… Мне надо срочно в Буланово добраться. Что же делать-то? Павел, продолжая нескромно разглядывать ухажера, спросил: — Что, живешь там? — Да нет… — Мужчине стало жарко, он приспустил с плеч доху. Павел увидел у него во внутренних карманах две бутылки водки. — В гости еду. — Понятно, — значительно…

В этом абзаце мне понравилось, во-первых, что «задним числом, я как-то по-человечески не могу…» Вот это «по-человечески» мне очень понравилось. Еще понравилось, что я не требую никаких «оргвыводов». Я даже подумал: «Может, вообще не писать?» Ведь получается, что я, благородный человек, все же — пишу на кого-то что-то такое… В чем-то таком кого-то хочу обвинить… Но как подумал, что ОНА-то уже написала, так снова взялся за ручку. ОНА небось не раздумывала! И потом, что значит — обвинить? Я не обвиняю,…

— Привет! — воскликнул Сеня. — А я к тебе… З-з-здорово! Антипов молча подал руку и подозрительно посмотрел на Сеню. — Кэ-к-как делишки? Жнем помаленьку? — затараторил Сеня. — Жнем, — сказал Антипов. — Мы тоже, понимаешь… фу-у! Дни-то!.. Золотые де-де-денечки стоят! — Ты насчет чего? — спросил Антипов. — Насчет валов. Пэ-п-п-подкинь пару. — Нету. — Антипов легонько отстранил Сеню и пошел с крыльца. — Слушай, мэ-м-монумент!.. — Сеня пошел следом за Антиповым. — Мы же к коммунизму п-подходим!..…

У Юрки другое положение. Живет он в соседней деревне, где нет десятилетки. Отца нет. А у матери кроме него еще трое. Отец утонул на лесосплаве. Те трое ребятишек моложе Юрки. Мать бьется из последних сил, хочет, чтоб Юрка окончил десятилетку. Юрка тоже хочет окончить десятилетку. Больше того, он мечтает потом поступить в институт. В медицинский. Старик вроде не замечает Юркиной бедности, берет с него пять рублей в месяц. А варят — старик себе отдельно, Юрка себе. Иногда, к концу месяца, у Юрки…

— Там факультет какой-то, а не сельсовет. У Лели пропало желание отвечать кому бы то ни было. Она опять села в уголок и продолжала писать статью под названием «У семи нянек дитя без глазу». Еще в районе она узнала, что в Талице сорвало паром и что на той стороне скопилось огромное число машин с хлебом. Узнала она также, что талицкий паром обслуживают три района и заменить старый трос, которым удерживался паром, новым никто, ни один из районов, не догадался. Опять звонил телефон, Леля не брала трубку.…

Сзади понимающе заговорили: — Вот оно как — на чужой-то сторонушке. — Да-а, это тебе… гляди-ка: бежит, бежит! — И ведь ничего не могли поделать; заладила свое: поеду и все. «Другие едут, и я поеду», — рассказывала мать Лиды, сморкаясь в платок. — Ну вот, съездила… узнала. — Молодежь, молодежь, — скрипела тетя с красным лицом. Потом Лида ходила по комнатам большого дома и громко спрашивала: — Ой, а это когда купили? Мать или отец отвечали: — Этой зимой еще, перед Новым годом. Полторы…

— Хорошая девушка? Как тебе сказать?.. Домовитая. Хозяйка будет хорошая. — А насчет любви? — Как тебе сказать?.. Такой, как раньше бывало, — здесь вот кипятком подмывало чего-то такое, — такой нету. Так… Надо же когда-нибудь жениться. — Не промахнись. Будешь потом… Непривязанный, а визжать будешь. В общем, поговорили в таком духе, пришли к дому девушки. (Ее звали Рита.) Витька и не заметил, как дошли и как шли — какими переулками. Домик как домик — старенький, темный, но еще будет стоять…

— А не опасно со справкой-то? — спросила девушка. — Могут же… это… — Я умоляю! Отработал — и все. Возил навоз на поля, — Володя с улыбкой посмотрел на девушку, но поскорей отвернулся и полез в карман за сигаретой. Не все еще шло гладко пока. Маленько было совестно. — Вас куда в прошлом году возили? — В Заозерье. Но мы там пожили неплохо… — Володе и правда понравилось ездить с курсом на осенние работы в колхоз, и никакую он справку не собирался доставать дома. — А мы ездили в Красногорский…

Василий Шукшин МИЛЬ ПАРДОН, МАДАМ! Когда городские приезжают в эти края поохотиться и спрашивают в деревне, кто бы мог походить с ними, показать места, им говорят: - А вон Бронька Пупков... он у нас мастак по этим делам. С ним не соскучитесь. - И как-то странно улыбаются. Бронька (Бронислав) Пупков, еще крепкий, ладно скроенный мужик, голубоглазый, улыбчивый, легкий на ногу и на слово. Ему за пятьдесят, он был на фронте, но покалеченная правая рука - отстрелено два пальца - не с фронта:…

— Молчать! — строго осадила Лизавета Васильевна. — А то договоришься у меня!.. Молокосос. Сопляк. Веня взмыл над землей от ярости… И сверху, с высоты, окружил ястребом на тещу. — А ты чего это голос-то повышаешь?! Ты чего тут голос-то повышаешь?! Курва старая… Соня еще не поняла, что за это можно сажать. Она только очень обиделась за мать. — Ох, молодой… — воскликнула она. — Да тебе двадцать восемь, а от тебя уж козлиным потом пахнет. Теща, напротив, поняла, что за это уже можно сажать.…

— Но. — Скажи кому-нибудь. Наоборот, надо от ключа влево… — Не слушай никого, Колька, ехай как знаешь. — Можа, обождать маленько? — предложил Колька и посмотрел на начальника. Тот, нахмурившись, колдовал что-то в своем блокноте. — Иди сюда, — сказал он. — Смотри: вот ключ, вот просека — поедешь просекой. Доедешь ей до Марушкина лога — вот он, снова повернешь на дорогу, там где-нибудь он стоит. Попробуйте буксировать. Не выйдет, тогда возьмите побольше на трактор… Сала, хлеба. В зеленой канистре,…

— Я вас учу, дураков. Ты приехай к нему, к Петьке-то, да сядь выпей с ним… — У тебя прям не голова, а сельсовет. — Да. Выпей. А потом к нему потихоньку в душу: сократись, сынок, сократись, милый. Ведь мы все пьем по праздникам… Праздничек подошел — выпей, прошел праздничек — пора на работу, а не похмеляться. Та-ак. А как же? Поговорить надо, убедить человека. Да не матерным словом, а ласковым, ласковым, оно, глядишь, скорей дойдет. — Его надо поленом по башке, а не ласковым словом. — Во-от.…

Такого Колька не заслужил. Он выпивал, конечно, но так, чтобы «глот», да еще «несчастный»… Нет, это зря. Но странно тоже, что не слова взбесили Кольку, а этот ровный, унылый, коровий тон, каким они говорились: как будто такой уж Колька безнадежно плохой, отпетый человек, что с ним устали и не хотят даже нервничать, и уж так — выговаривают что положено, но без всякой надежды. — Да что за мать-перемать-то! — возмутился Колька. — Ты что… чернил, что ли, выпил? Чего ты пилить-то принялся? Гляди-ка,…

Василий Шукшин Одни Шорник Антип Калачиков уважал в людях душевную чуткость и доброту. В минуты хорошего настроения, когда в доме устанавливался относительный мир, Антип ласково говорил жене: – Ты, Марфа, хоть и крупная баба, а бестолковенькая. – Эт почему же? – А потому… Тебе что требуется? Чтобы я день и ночь только шил и шил? А у меня тоже душа есть. Ей тоже попрыгать, побаловаться охота, душе-то. – Плевать мне на твою душу! – Эх-х… – Чего «эх»? Чего «эх»? – Так… Вспомнил…

А Филипп стал думать про свою жизнь. Вот как у него случилось в молодости с женитьбой. Была в их селе девка Марья Ермилова, красавица, Круглоликая, румяная, приветливая… Загляденье. О такой невесте можно только мечтать на полатях. Филипп очень любил ее, и Марья тоже его любила — дело шло к свадьбе, Но связался Филипп с комсомольцами… И опять же: сам комсомольцем не был, но кричал и ниспровергал все наравне с ними. Нравилось Филиппу, что комсомольцы восстали против стариков сельских, против их засилья.…

…Сидел Никитич, курил. Прошаркали на улице лыжи, потом — стихло. В оконце вроде кто-то заглянул. Потом опять скрипуче шаркнули лыжи — к крыльцу. В дверь стукнули два раза палкой. — Есть кто-нибудь? Голос молодой, осипший от мороза и долгого молчания — не умеет человек сам с собой разговаривать. «Не охотник», — понял Никитич, охотник не станет спрашивать — зайдет, и все. — Есть! Тот, за дверью, отстегнул лыжи, приставил их к стене, скрипнул ступенькой крыльца… Дверь приоткрылась, и в белом…

Опять помолчали. — Солнце-то какое! — негромко воскликнул старик. — Какое? — не поняла девушка. — Большое. — А-а… Да. Вообще красиво здесь. — А вода вона, вишь, какая… У того берега-то… — Да, да. — Ровно крови подбавили. — Да. — Девушка посмотрела на тот берег. — Да. Солнце коснулось вершин Алтая и стало медленно погружаться в далекий синий мир. И чем глубже оно уходило, тем отчетливее рисовались горы. Они как будто придвинулись. А в долине — между рекой и горами — тихо угасал красноватый…

Дорогой говорили мало. - В какой области кандидаты? - спросил Глеб. - По какой специальности? А черт его знает... Мне бабенка сказала - кандидаты. И он и жена... - Есть кандидаты технических наук, есть общеобразовательные, эти в основном трепалогией занимаются. - Костя вообще-то в математике рубил хорошо,- вспомнил кто-то, кто учился с Костей в школе.- Пятерочник был. Глеб Капустин был родом из соседней деревни и здешних знатных людей знал мало. - Посмотрим, посмотрим,- неопределенно…

…И тут на пороге, в дверях, вырос сын его — Степан. — Здорово, тять. Ермолай поднял голову, долго смотрел на сына… Потом высморкался из одной ноздри, вытер нос подолом сатиновой рубахи, как делают бабы, и опять внимательно посмотрел на сына. — Степка, что ли? — Но… Ты чо, не узнал? — Хот!.. Язви тя… Я уж думал, причудилось. Степан опустил худой вещмешок на порожек, подошел к отцу… Обнялись, чмокнулись. — Пришел? — Пришел. — Чо-то раньше? Мы осенью ждали. — Отработал… отпустили…