Проза

Эмиль Золя Париж КНИГА ПЕРВАЯ I В один из январских дней, в конце месяца, аббат Пьер Фроман, которому предстояло отслужить мессу в соборе Сердца Иисусова на Монмартре, уже в восемь часов утра стоял на вершине холма перед собором. Прежде чем войти, он бросил взгляд на Париж, раскинувшийся внизу, подобно безбрежному морю. После двух месяцев жестоких морозов, снегов и льда наступила оттепель, и Париж тонул в угрюмой зябкой мгле. С неоглядного свинцового неба траурным вуалем спускался…

Марта, уже собравшаяся было уходить, вернулась, улыбка появилась на сонном старом лице преданной служанки. — Теперь, что ни день, то новость… — сказала она и запнулась. — Вы, господин доктор, наверное, уже слыхали, что бургомистру Крюгеру пришлось выйти в отставку. Фабиан вздрогнул, как от удара, и, раскрыв рот, взглянул на Марту; вилка застыла у него в руке. — Что вы сказали, Марта? — недоверчиво переспросил он. — Кому пришлось выйти в отставку? Доктору Крюгеру?…

Нет, Платон Ладейников штанин не подпарывал, не вшивал клинья. Брюки-клеш достались ему по случаю. В самый последний день друзья подарили. Возьми, говорят, дома износишь, а то все равно боцман отберет. Отказывался, затем махнул рукой: — Шут с вами, в них и поеду! А что ему: он демобилизован. Постояв у окна, матрос потянулся к вышедшему в коридор проводнику: — Верст сорок, наверное, осталось?.. Возясь у бачка с водой, в котором что-то не ладилось, проводник не отзывался. Пыхтел.…

И находил, случалось. Тут уж гудели от пьяного угара подпорки в его балагане (так у нас называют землянки), начисто заносило густой духовитой мглой единственное окошко — гулял во всю ширь раздольной, тароватой русской души. Чудесил! Устилал свою нору и тропинки к ней коврами, смешивал их с грязью; за низкий поклон подпускал к своему столу, сбитому из двух тесин, всякого прохожего, бил посуду и куражился всячески. А на похмелье, зверски мучаясь головной болью, с великим удивлением обнаруживал,…

Известно, что шотландские названия зачастую обнаруживают настолько значительные расхождения в написании и произношении, что ставят непосвященного (а зачастую и посвященного) читателя слушателя в тупик. Попробуйте предложить своим знакомым определить, как произносятся названия Glen Girioch, Allt-a’Bhainne или Bruichladdich – вряд ли вы услышите что-нибудь вразумительное, разве что попадете на подлинного знатока и ценителя виски или специалиста по гаэльской топонимике. Стоит ли говорить, что в США…

Система расположения вариантов по ходу романа (в порядке глав окончательного текста), принятая в томе 13, в основном сохраняется и в данном томе. Отступления делаются в тех случаях, когда разбивка по частям и главам одной и той же рукописи нарушает представление об общем ходе творческого процесса. В таких случаях рукопись печатается полностью, без дробления ее на части и главы (см., например, вариант № 183). В томах 14—16, как общее правило, сохраняется принятый в томе 13 порядок расположения вариантов:…

Священнослужители Уильям Уорхем, престарелый архиепископ Кентерберийский. Кардинал Кампеджо, папский легат. Джон Фишер, епископ Рочестерский, советник Екатерины Арагонской. Томас Кранмер, кембриджский богослов, сторонник Реформации, архиепископ Кентерберийский после смерти Уорхема. Хью Латимер, священник, сторонник Реформации, позднее епископ Вустерский. Роуланд Ли, друг Кромвеля, позднее епископ Ковентри и Личфилда. В Кале Лорд Бернерс, губернатор, ученый и переводчик. Лорд Лайл, следующий…

* * * – Вам, барышня, прикурить? – неожиданно спросил он. – Хотя у меня только спички. Но руки-то у меня чистые… – добавил он. Она села. Стряхнула пальцами песчинки с лица и шеи. Отряхнула платье и сумку, на которой лежала. Потянулась к наполовину пустой бутылке вина, стоящей на песке, приложилась к горлышку. Потом вытерла тыльной стороной ладони рот и подняла руку с бутылкой кверху. На коленях подползла к ногам незнакомца. Старательно завязала шнурки, болтающиеся на обоих ботинках. Вытащила…

Смерть эта по-прежнему оставалась для меня загадкой. Тогда, десять лет тому назад, я не могла понять эту смерть, как не могла понять смерть вообще и еще много чего в частности. При странных обстоятельствах погибла скромная машинистка, очень хорошая, даже безупречная, и, как вскоре нам пришлось убедиться, просто незаменимая; хотя ее мало кто замечал при жизни, а если бы не эта несуразная гибель, то и вовсе бы никогда не заметили. Сереньким и невзрачным было ее правильное личико, пепельно-серые…

* * * «Я стою у ресторана: замуж – поздно, сдохнуть – рано!» Уже поздно: после полуночи. В огромной комнате в большом кресле (это старинное «вольтеровское» кресло, несколько странное среди всей современной мебели в комнате) сидит молодая женщина. И разговаривает по телефону: – Мне приснился сон… Мой экс-любимый Саша сел на дирижабль и полетел по проспекту Вернадского… Но в этот момент позвонила ты, и я так и не узнала – разбился ли он… – Хохочет. – Да нет Мариша. Для меня это совсем…

— О! — отговори утвърдително един къс, гърбав, с голяма глава на тънък врат болярин; — мога ли да не украся царското пиршество? — прибави той с усмивка. — И то ще бъде славно: днес е не само царициния празник, а и първата годишнина на Смилецовото честито царуване. — Честито слугуване — пошушна Ивайло с ехидно намигване. Клепалата млъкнаха. — Добра стига, кир Пантолеоне! — каза един велможа, като се приравни с един дебел, нисък, с дълга, бяла брада…

Я быстро рванул в сторону и остановился на углу. Оглянулся снова. Мужчина с арбузом приближался к мальчику с железом. Вот они поравнялись и остановились. Мужчина зачерпнул ложкой поглубже и угостил мальчика. Мальчик с аппетитом съел содержимое ложки, а потом что-то сердито сказал мужчине, покрутил пальцем у виска и стал разворачивать свой транспорт под арку дома. Мужчина виновато пожал плечами, усмехнулся и пошел дальше на шатких ногах. Я вытер пот со лба. Ничего страшного не происходит, ничего…

Нужно было три столетия, чтобы вещие слова Джордано Бруно оправдались на нем самом, и чтобы бессмертная слава осенила, наконец, и навсегда, его имя. И это вовсе не случайно, что именно сейчас, в эпоху громадных политических и социальных переворотов, в эпоху великих научных открытий, раскрепощающих человека от оков стихийного рабства, в радостную эпоху, когда вновь раскрываются перед земным человечеством дух захватывающие небесные горизонты, Джордано Бруно стал ближе, понятнее, роднее и дороже нам.…

У Луки было такое ремесло, что слово «проза» казалось ему очень хорошим, и спроси его невзначай, кто был лучшим врачом на земле за все времена, он бы, не колеблясь, и даже с некоторым удив­лением, ответил: «Как, то есть, кто? Да, разумеется, Чехов...» * * * По соседству от Луки, в угловом доме, жил Маленький хули­ган. Он вечно торчал подле гастронома, с прищуром потягивая сигарету. Держался парень с горделивой повадкой и верховодил над своими сверстниками. Росточком он, правда, не выдался, зато…

— Нам надо будет все это прочитать, — сказала она. Ей вовсе не хотелось удовлетворять его любопытство, хоть обиженной она себя не ощущала. Разве она сама постоянно не чувствовала удивления от того, что была родной матерью собственной дочери? Она слегка откинулась на стуле и по тому, как Рэчел чуть склонила головку, поняла, что интриговавший мужчину вопрос сейчас будет прояснен. Так оно и случилось. — Некоторые спрашивают, не удочеренный ли я ребенок. Так вот, никто меня не удочерял.…

– Вчетвером. До четырех считать даже я умею. Еще и собака. Там где четверо, там и шестеро. – Эх, Настька. – Женька вздохнула так, словно я ей туфли на каблуках предложила надеть. – Ты что, не знаешь, что третий лишний? Они сейчас вообще никого, кроме друг друга, не замечают. Чего мы там будем торчать, как не пришей кобыле хвост? – Уж не знаю, при чем тут хвост, но если они никого не замечают – мы им тем более помешать не можем. По-моему, я рассуждала вполне логично. Вот даже Женька от удивления…

Изображая как-то городок, залитый светом южного солнца, Твен сказал, что в яркой белизне зданий было нечто веселое, даже «буйно-веселое». Таким буйным весельем были до краев наполнены его ранние — и не только ранние — произведения. Щедрая готовность писателя разбрасывать озорные шутки целыми пригоршнями, развешивать их гирляндами, делиться улыбками с любым человеком приносила — и продолжает приносить — огромную радость людям. Восприняв лучшие традиции американского народного юмора середины прошлого…

Людвиг Хоорст Декабря, третьего дня, года 1724-го * * * Генваря 1725 года, шестого дня Я, доктор медицины Блументроост, провел очередное обследование здоровья августейшего пациента и нашел нижеследующее: 1. Обычные для осенне-зимней непогоды бронховые тяготы в этом году так же проявлялись через озноб и некоторое повышение температуры организма. Однако же втирание горячего гусиного сала с тертым чесноком вдоль по спине и в верхние части груди — правую и…

«Когда около 1947 года я впервые увидел Дино Буццати, — вспоминал Эудженио Монтале, — я к тому времени был уже дружен с вороной из „Барнабо“ и с молодым офицером Джованни Дрого, антигероичным героем „Татарской пустыни“. В связи с этим романом то и дело всплывало имя Кафки, и мне очень хотелось узнать, что за персонаж-человек скрывается под одеждами персонажа-автора. Я не испытал ни разочарования, ни радости, ни изумления. В нем не было ничего артистического и эксцентричного. Потом я тысячу…

«Люблю отчизну я, но странною любовью!» Слова эти, сказанные Лермонтовым почти полтораста лет назад, очень точно выражают мироощущение нашего современника, одного из крупнейших писателей второй половины XX века, испанца Хуана Гойтисоло, Если внимательно, одну за другой, прочитать все книги, написанные им в годы творческой зрелости, мы увидим, как много общего между их героями: и Дльваро Мендиола из «Особых примет», и безымянный герой-рассказчик из романа «Возмездие графа дона Хулиана», и Хуан…