Проза

— Чок в чок! А раньше? «Когда поезд?» «А мы почем знаем! Хочешь ехать, ступай дрова грузить!» А теперь? Н-да! Вот вам и большевики! Я всегда говорил! — Ну, уж и говорил! Забыл, как мешки таскал? — Ну, таскал! Мировые перевороты без эксцессов протекать не могут. Почитай-ка, как французы друг дружке головы рубили… Нет, ей-богу, молодцы… Жалею, что на вокзале бухаринскую книжечку не купил! Но до слез умилился Иван Вавилович в вагоне-ресторане. За окном степь, вблизи зеленая, вдали синяя, еще дальше…

-- Нашли кем попрекать! -- равнодушно возражала Олимпиада Алексеевна. -- Людмилою!.. Вы бы еще статую какую-нибудь мраморную припомнили... Людмил разве много на свете? Она у нас одна в империи. Я и то удивляюсь, что ее еще держат на свободе, а не заперли в музей под стекло, в поучение потомству... Знаете, как Кузьма Прутков говорил: "Друг мой, удивляйся, но не подражай!.." Людмила уже и в институте была "парфеткою". -- Но ведь и вы же, сказывают, -- сколько это ни невероятно -- в институте были…

Я сказал: землетрясение подступило. Лучше сказать: подобралось и набежало. Оно подкрадывается, как зверь к добыче, как киргизский вор к стаду баранов. Мне кажется, что некоторое подобие смятения, охватывающего города, поражённые землетрясением, испытывали средневековые степные сёла при внезапных, как молния, нападениях половцев, печенегов и татар. Вечереет. Небо чисто и прекрасно. Степь лоснится ковылём, нежась под последними лучами уходящего за курганы солнца. На десятки вёрст кругом шепчутся под…

Какъ мы добрели къ общанному Сюмономъ ночлегу, ужъ и не знаю. Помню только, что отъ устали ни сть не могли, ни сонъ не бралъ. Въ сакл осетина было бдно, грязно, душно, тсно, но — все же тепло и не подъ открытымъ небомъ. Ночь давно померкла; небо заплыло тучами; втеръ выросъ въ бурю; первобытно свалянныя на авось и небось стны сакли дрожмя дрожали подъ его бшенымъ напоромъ. Наша хозяйка — молодая, но совершенно истощенная работой, лихорадкой и безкормицей женщина — укачивала дочку, самую чахлую…

При Сіон есть священная роща. Это чудесная чаща дуба, тополя, рябины, акаціи — чаща заповдная и запретная. — Мы изъ этой рощи даже сучка на палку не беремъ, — объяснялъ мн церковный староста, — Божья роща. А позволь отсюда дрова возить, завтра бы стало голое мсто. У насъ лса нтъ. Въ Капкай [1] за дровами здимъ. — А охотиться здсь позволяется? — Какъ же нтъ? Безъ охоты насъ зврь одоллъ бы. — Чекалки? — Чекалка — какой зврь! У насъ большіе волки водятся. Казаки изъ форта сказываютъ, —…

Обробла баба. Еще бы! — стоитъ предъ нею само свтлое солнце, что добрый казакъ, и во вс глаза на нее дивуется — смотритъ. — Зачмъ ты, дурная баба, кричишь? разв не нравится теб здсь? боишься, что плохая жизнь будетъ? Э, нтъ! твоя Украйна предъ моимъ царствомъ — что зима предъ лтомъ. У меня здсь ни голода, ни холода, ни нужды, ни работы, ни сва, мы неурожая, ни податей, ни рекрутчины: живи, какъ у Христа за пазухой! А ты плачешь и разбиваешь мн сонъ! Подумай: хорошо ли мн, солнцу, ходить по твоей…

Василій Ивановичъ смутился и отъ неожиданности, и отъ краткости телеграммы. — Надо поговорить… Ну, да, разумется, надо поговорить, если мужъ и жена (Ивановъ уже считалъ Марью Николаевну женою) не видались полгода. Но какъ странно Маня пишетъ! Выходитъ, какъ будто она зоветъ меня потому только, что надо поговорить… Э! тьфу, чортъ! какія нелпости лзутъ въ голову… просто глупая бабья редакція телеграммы, — и ничего больше! А странно однако, что Маня пріхала такъ нечаянно, не предупредивъ. — точно…

— Позвольте-съ, — гудлъ его густой голосъ, — вы слово, честное дворянское слово даете мн, что вы не изъ Жряховыхъ? — Странный вы человкъ! — отзывался ему веселый теноръ, — говорю же вамъ: Ергаевъ Вадимъ, Ергаевъ моя фамилія, а съ Жряховыми ничего общаго не имго. — Непостижимо! — Слыхалъ, что есть такіе помщики въ нашемъ узд. Только изъ нихъ никто уже въ этомъ имньи не живетъ. Купецъ какой-то арендуетъ. — Врно-съ… Но въ такомъ случа… удивительно-съ!.. Откуда же это у васъ?.. Быть не можетъ!..…

Это случилось при ярком мерцании южных созвездий, при кротком розовом сиянии зодиакального света, когда воздух был напоён ароматом тропических цветов, нёсшимся с островков волшебного архипелага… * * * Была таинственная тропическая ночь… Взволнованному воображению казалось, что море спит в объятиях неба, облачённого в сверкающую миллионами огней ризу… Белесоватая прозрачная дымка окутывала даль… Красавец «Курск» полным ходом шёл в необъятном просторе океана, оставляя за собой серебряную полосу…

— Пантелеев! — крикнул полковник по направлению к факелу. Факел свернул во двор. Скоро перед офицерами фыркал неугомонный степняк, поскрёбывая копытами облежавшийся снег. Казак, сидевший в седле, опустил факел вниз, так что чёрные клубы дыма обвили его руку и медленно, тяжело стали подыматься вверх. — Куда это ты? — На ванпосту [Аванпосты — передняя сторожевая линия войска], ваше высокоблагородие! — Зачем? — Стрелять начали! — Поезжай, скажи: если ничего важного нет, чтобы не отвечали…

На слдующій день я постилъ государственнаго секретаря. — Ну-съ, м. г.? — сказалъ онъ. Я отвтилъ: — Ваша свтлость! Около 10 октября 1861 г. нын умершій Джонъ Вильнонъ Мэкензи изъ Роттердама, въ графств Эгемунгъ, въ Ньюджерсе, заключилъ съ правительствомъ контрактъ о поставк генералу Сермену 30 бочекъ говядины… — Довольно, м. г., довольно: мн нтъ никакого дла до контракта о поставк говядины… Меня попросили о выход. Серьезно обсудивъ дло, я на слдующій день отправился къ морскому министру,…

Онъ сдлалъ новую попытку съ ацтекскими надписями и чучелами китовъ, и опять неудача, посл ужасныхъ трудовъ и расходовъ. Когда его собраніе казалось, наконецъ, полнымъ, появилось чучело кита изъ Гренландіи и одна ацтекская надпись изъ мстности кондуранговъ въ средней Америк, затмившая совершенно вс прежніе экземпляры. Мой дядя поспшилъ пріобрсти для себя эти драгоцнности: ему удалось раздобыть чучело кита, но надпись попала въ руки другого собирателя. Настоящая кондуранго, какъ вы, вроятно, знаете, —…

— Ну их, — сказала она кукле Маргарите. — Ругаются и ругаются… Прошло две недели. Лысый медведь Василий Степанович, кукла Нина и кукла Маргарита пили чай с пирожными из фломастеров, когда в комнату вошла мама и сказала, что машина приехала и ждет их, чтобы отвезти вещи. Вместе с мамой в комнату залетела какая-то вертлявая тетенька. Оглядела Лельку выпуклыми зелеными глазами, цыкнула золотым зубом и стала, потирая ручки, кружиться по комнате и жужжать, что скоро поклеит везде жидкие обои. От тетеньки…

— Эх, ребятки, ребятки! — горевал Григорий Иванович. — До чего же мне жаль вашей загубленной молодой жизни! А случись начать все сначала, не задумался бы опять повести вас в бой. Зачем же и жить, если не для блага матери-родины? И разве жизнь измеряется днями? Жизнь измеряется славными делами! Тут Григорию Ивановичу вспомнился командир полка, который сожалел, что Котовскому не удалось «отбояриться от корпуса». Котовский при одном этом воспоминании потемнел и нахмурился. Брови у него сдвинулись,…

— Ребята, без команды не стрелять! — сказал Дойлидов. Связисты открыли подсумки, осмотрели свое оружие. Они приготовились достойно встретить врага. Офицер подошел к крыльцу. Ветер намел к дверям снег. Связисты не выходили из дому с утра, и старые следы их были занесены. Не увидав следов человеческой ноги, офицер решил, что дом пуст. Но он не поднялся на крыльцо — он помнил, что этот самый дом перед отступлением минировали финские саперы. И, уж конечно, он не мог знать, что прошедшие…

Падобную-ж сустрэчу меў 23 чэрвеня таго-ж года ў Ціхім акіяне параход «Хрыстафор Калумб», належаны «We t-India and Pacific Steam Navigation Company». Відаць было, што гэты дзіўны кіт сапраўды мог рухацца з шалёнай хуткасцю, бо на працягу трох дзён «Губернатар Хігінсон» і «Хрыстафор Калумб» сустрэлі яго ў двух розных пунктах зямлі, якія знаходзяцца адзін ад другога на семсот марскіх міль! Праз пятнаццаць дзён за дзве тысячы міль адтуль параходы «Гельвецыя» Нацыянальнай Кампаніі і «Ханафі» кампаніі…

Нью-Йорк 31 декабря 2003 Кожа времени Школа роскоши Дворец нефтяного магната, где мне по не слишком внятным причинам предстояло провести вечер, располагался неподалеку от молдавского посольства. Но и без этой приметы найти его не составляло труда — возле каретного сарая толпились не поместившиеся внутрь «роллс-ройсы». Палладианская архитектура пленяла четкостью линий и равновесием объемов. Этот приветливый романский рационализм без труда вписывался в чуждый ему вашингтонский…

«Яго не ратаваць трэба, яго забіць мала! Вазьмі палку і вальні разок па ягонай мазгаўні». — «Сумленне, гэты ты?» — «Бяры палку! — крычыць. — Дай яму так, каб чэрап праламіць! Ну, чаго стаіш?! Слюнцяй!» — «Я не магу… За што?» — «Бо ён, бо такія, як ён!..» Што, трэба дапамагаць людзям, не занураючыся ў іх праблемы? Чым ён быў лепшы, пакуль я яго не паслухаў? А цяпер і сапраўды такое жаданне… Цела плюхнулася, як мяшок з гаўном. Я зачыніў за ім люк. Трэба было адразу ісці сабе дадому, а не слухаць…

Но область Цзяннань известна и как средоточие древней культуры страны. Цянь Цзибо, отец будущего филолога и писателя, был интеллигентом традиционного склада, успевшим получить незадолго до падения в 1911 году монархии ученую степень на императорских экзаменах. Знаток классической словесности, знаменитый каллиграф (это ценимое в Китае умение передалось и сыну), он впоследствии преподавал в различных учебных заведениях. Детские годы Чжуншу провел, как предписывал старый обычай, в семье своего бездетного…

В доме Уильямсов всегда было много книг (английская тетушка старалась), хотя подбор был самый стандартный: Британская энциклопедия, Библия, труды по истории, поэзия Мильтона, Байрона, Крабба, Каупера, романы Дефо, Свифта, Стивенсона и т. д. Отнюдь не относя себя к заядлым книголюбам («я так и не дотронулась до Британской энциклопедии», признавалась впоследствии Джин Рис), она, по-видимому, все же рано прониклась трепетным отношением к книге. Недаром спустя семьдесят лет она напишет в своей автобиографии:…