Проза

***       Прошло уже много лет, но люди до сих пор верят в эту легенду и с наступлением темноты стараются уже быть дома, но не в эту ночь… ***       В Даггерхорн приехали на подработку дровосеки из соседней деревни. Среди них был, тот кого наша главная героиня не думала ожидать, тот кто провел с ней все ее детство и, может быть, затронул ее сердце, кто знает?       День был длинный. Дровосеки трудились, не покладая рук, пока Валери обсуждала со своей сестрой и Роксаной, как…

- Я покажу. - сказал он, кивая на дверь. Ведьма направилась к двери, желая побыстрее увидеть его. Второй повёл её через темный длинный коридор. Когда дошли до двери, которая вела в подвал, он внес пароль и открыв дверь, вошел внутрь. Ведьма не стала ждать приглашения, и вошла, встав рядом с Вторым. Тот включил свет и взору открылся узкий коридор, который казался не имел конца. Они дошли до двери с номером 58. Второй положил свою руку на сканер рядом с дверью и потом раздался щелчок. Мужчина…

empty-line > Пошатываясь и судорожно озираясь, он идёт по полю. Даже не полю, а тонущей в сумерках пустоши, где вокруг лишь пучками торчащая из серой плеши земли жухлая обожжённая трава, только камни, пепел, гарь и… семь трупов: один заколот в грудь, лежит без рук; другому оторвало ноги; третий был утоплен, валяется синий, мокрый; четвёртый – сожжён, покрыт струпьями; пятый – задушен, на шее петля; шестой – обезглавлен; седьмой – от седьмого осталась лишь лужа, волки да вороны совместно с червями…

…Всего лишь три года назад в одном из городских дворов-колодцев бегала беззаботная шестиклассница, Анька-Сорви Голова. Как-то так получилось в их дворе, что девчонок здесь почти не было, из двадцати пяти ребят-школьников — только три девчонки. Две другие, Светка и Марина, пацанов сторонились, ходили играть с девчонками в соседние дворы. Ну, а вот Анька повсюду с пацанами, куда они — туда и она! Надумают ребята в футбол — Анька с ними. На речку, в лес за город — и она не отстаёт. Семья у Аньки…

— Мироныч, гожусь в кавалерию? — Только что шпор нет. Пятки босые, — ответил он и хлопнул Рыжика по крутому запотевшему крупу. До хутора Емельянова, где жила подруга Дуси, Мария Гращева, было около пятнадцати километров. Дорога шла все время над Доном. Здесь же, на левом берегу реки, в километре от бригадного стана, раскинулись колхозные бахчи и огороды, и сторожил их дед Евдокии, одноногий Кондрат Головня. Там же хуторские ребятишки обычно пасли коней. Луга здесь были заливные, и, когда полые…

  - Дяденька Дракон, а вы говорить можете? Молчите... А Влад из соседней деревни говорил, что можете, вот. А еще, что в человека превращаться умеете. Но с чешуей. И крыльями. Большими-большими. А еще, что принцесс похищаете... И едите их. Но я в это не верю. Вы, ведь, правда не едите людей? А мальчишки говорят, что драконы злые-презлые...   А она говорила, говорила, говорила. Ее голос звенел и журчал, как кристально чистый ручей со студеной водою. И незаметно убаюкал его лучше любой колыбельной.…

А папин друг Андрей Павлович Бызгин работал в Кечёвской восьмилетней школе учителем. Жил в пятом доме с краю в деревне Среднее Кечёво. Как раз на улице вдоль дороги со стороны Ягана, что вела к мосту через речку Кечёвку. В дожди полотно идущее от моста напитывалась влагой, и глиняная размазня не позволяла технике и обозам подняться по крутющему Среднекечёвскому взгорку. Зато по снегу с него одно удовольствие было на лыжах кататься. В зимнюю стужу, деревянная восьмилетка обогревалась печным отоплением.…

  - Ушли? - выглядывая из пещеры в обнимку с подушкой, спросила дракона принцесса.   Странное дело, удивлялся дракон, эта принцесса никогда его не боялась, даже когда он - рычал зло и гневно на посмевших прервать его послеобеденный сон рыцарей. И вечно за хвост дергала, и в пасть сама лезла, так что иногда задумаешься, а не лучше ли действительно ее - съесть? И по носу, бывает, щелбаны давала. Когда дракон в карты проигрывал.   - Убежали вперед коней, - поправил дракон, недовольно пыхтя. Измельчали…

Старуха не боялась смерти, она знала, что от смерти не спастись. Она выполнила свой человеческий долг: после нее на свете остаются дочь, ставшая матерью, и девчонка, которая тоже когда-нибудь станет матерью. Ее род продолжался и будет продолжаться — она в этой цепи была надежным звеном, к которому прикреплялись другие звенья. Старуху мучило то, что она последняя шаманка, больше никого нет. Сотни и тысячи лет — у ее отцов и дедов, у их отцов и дедов — тайна и сила, которыми она владела, всегда считались…

– Огурцов соленых надо взять, - стала собираться смирившаяся мать. – Зачем? – не понял жадно поглощающий глазунью из пяти яиц отец. – А вдруг леший встретится? – Не, ну тогда да, - поперхнулся куском глава семьи. – Вдруг и, правда, леший… – А вы чего сидите, не собираетесь? – набросился он на нас. – Думаете, что батька вам грибы таскать будет? Мигом вскочили и скачками понеслись! – Вить, может, не будем их брать? А то змея какая укусит, а нам потом хоронить… – Валь, не каркай! Какие…

Дойдя до фонтана, в погожие дни щедро раздававшего свои прохладные брызги посетителям, Кэт остановилась и внимательно осмотрела местность, что окружала её со всех сторон. Несмотря на то что ничего нового девочка для себя этим, разумеется, не открыла, вид парка вызвал у неё невольное восхищение, какое ей всегда доставляли подобные живописные уголки. Раскидистые деревья возвышались над пёстрыми клумбами, протягивая свои мощные ветви тёмному небу, в то время как беззащитные листья, понурив головы,…

Из тёмной глубины коридора вырисовывалась крепкая мужская фигура в белом халате и с синей папкой в руке. - Доктор Хенсли, ну что там? - Всё в порядке, Мистер Дэвид, всё хорошо, пойдёмте со  мной. - Родила? - Да, она родила – ответил доктор, похлопав Дэвида по плечу. Они сели в лифт и поднялись на 5 этаж в родительный блок. Атмосфера тут довольно оживлённая: вокруг постоянно ходили медсёстры, врачи и женщины, ставшие мамами. Над дверью, в которую вошли Дэвид с доктором…

ЕСТЬ, ЧТОБЫ ЖИТЬ; ЖИТЬ — ЧТОБЫ РАЗМНОЖАТЬСЯ. ГЛАВА I Человек торопливо пробирался вдоль запутанных улочек спящего города. Время от времени он останавливался и чутко вслушивался в окружающую тишину. Вопреки строжайшему указу городских властей он не только не имел при себе зажженого фонаря, но напротив, старался как мог избегать освещенных участков дороги. Широкая черная накидка, в которую он был плотно укутан, делала его почти невидимым; ноги в сапогах с мягкой кожанной подошвой ступали…

Лиски!.. …после боя, на рассвете, товарищ Анатолий выйдет за курящееся пепелище. Видно за курганами — догасает, уходит навсегда мутная, седая чара. В обугленных про- сонках, из туманов, неизведанно, щемяще огромная светит земля… И близкие — из туманов; там Калаба, там — кудрявая, нежная глазами — на сучке в константиноградском лесу… А теплушки — яблочком на Харьков, уже под стеклянными крышами перронов в Харькове топает армиями ног, уже в Николаеве в морские туманы, во все ветра радио тысячу…

Курочка Пеструшка сладко вспоминала нечто безвидное, но волнующее, как предрассветные предчувствия. — Куда - ты - куда - ты - куда- ты... — Мне-е-е, мне-е-е-е худо, — проникновенно признался баран. — Как так, как так? — не верила Пеструха, ее благоговение перед массивностью барана, его шерстистостью не имело границ. Петуха она почитала меньше. — А вот кем ты была, когда тебя не было? — мрачно повторил баран бабочкин вопрос. — Яйцом, — уверенно ответила курица. — А я что ж? — в глубинах…

И вдруг дядя приехал. Он вошёл с мамой и сказал: – Здравствуй, Дим. – Дядя! – крикнул Дим и бросился к нему. О, какое счастье! Такое счастье, как будто Диму подарили что-то такое хорошее, с чем никогда бы он не расстался, всегда держал в руках. Большие глаза его горели, как чёрные алмазы, как горит солнце из-под нависшей уже чёрной, страшной тучи, а маленькое сердце так сильно билось, как будто торопилось поскорее отсчитать побольше ударов: сильных, ярких, больных. – Пойдём в сад, дядя, –…

Мы рэдка мянялі гаспадароў — хіба што князь, які нас запрасіў, паміраў, а ягоны наступнік, пэўны сваёй магутнасці ці скнарны да багацця (зрэшты, намі ж і здабытага), не згаджаўся аплачваць дорага нашую службу. Тады мы адыходзілі і вярталіся ў роднае паселішча або вандравалі па краі ад замка да замка, аж пакуль не знаходзіўся дастаткова амбітны i багаты валадар, які хацеў i мог нас наняць. Апошняму служылі мы князю Велеміру. Багаты і уплывовы, ён, аднак, быў досыць міралюбным правіцелем, каб ваяваць…

Маявер прачытаў гэтае паведамленне без асаблівага энтузіязму: нярэдка ў інтэрнэце прапануюць лёгкі заробак. Ён быў упэўнены, што гэта чарговы «развод», але яго форма была даволі незвычайнай. Маявер яшчэ раз уважліва перачытаў паведамленне. «Усе неабходныя дакументы прадастаўляюцца добраахвотнікам у абавязковым парадку...» «Развод» насамрэч падаваўся Маяверу вельмі цікавым. Ён падумаў, што законнасць такой дзейнасці няцяжка праверыць, а ў выпадку чаго — можна звярнуцца куды трэба. Вырашыў адказаць…

И в этом отношении двадцатишестилетний Поуэлл в своем первом романе выносит послевоенному «потерянному» поколению, «веку джаза», говоря словами Скотта-Фицджеральда, приговор более суровый, чем маститые Во или Хаксли. У «сумеречных» людей Поуэлла сумеречное — в медицинском, психиатрическом смысле этого слова — сознание. Их диагноз: потеря ориентации — в пространстве, во времени, в собственной личности. И хотя книга эта написана три четверти века назад, в другой стране, на другом языке, сегодняшний…

Надо начинать жизнь заново, с чистого листа. По-новому посмотреть на окружающую обстановку и на самого себя. Постараться пройти всё и остаться человеком в своеобразных тюремных условиях. На дворе колом стоял 1999 год. Вообще, конец 90-х годов – славный своим постыдным бесславием период в жизни нашего государства. Да, собственно говоря, и государства-то как такового фактически уже не существовало. Ельцинское смутное времечко, проклинаемое народом и благословляемое приближёнными к государственной кормушке…