Проза

Вечер у императрицы был уже в полном разгаре, когда появилась Екатерина Лефевр, Каролина и Элиза, сестры Наполеона соперничали в дерзости и бесстыдной распущенности. Каролина, супруга Мюрата, была королевой неаполитанской, Элиза же обладала только княжествами Лукка и Пьомбино. Отсюда проистекали глухая вражда и эпиграмматическая война между сестрами. В блестящем кружке, теснившемся вокруг Жозефины, на первом плане виднелся Жюно, губернатор Парижа, бывший сержант, которого Наполеон сделал своим адъютантом,…

– Наполеон! Ребенок поднял голову и, бросив поле сражения, поспешил к матери. Она нежно прижала к груди его кудрявую головку и, целуя ребенка, шептала тихие слова; они, казалось, были понятны мальчику, но отвечать на них он не умел. – Что он делает теперь? Какие новые страдания и опасности грозят ему? Может быть, его убили? – сказала молодая женщина. – Если бы я была около него, я отвела бы кинжал убийц от его груди, я успокоила бы его… Может быть, мое присутствие смягчило бы горечь ожидающего…

Он по-прежнему любил вероломную женщину. Хотя он и забыл ее ненадолго во время пьянящей радости возвращения, а также во время политических и военных занятий, тем не менее мысль о ней скоро вернулась к нему и захватила целиком. Наполеон не мог оставаться в Тюильри. Этот дворец вызывал в нем воспоминания о счастливых днях, и он на каждом шагу встречал следы императрицы. Избегая этих воспоминаний, он переехал в Елисейский дворец и старался найти под его тенистыми деревьями мир, покой и забвение. Но…

Бал у маршала Лефевра был назначен, и приглашения разосланы не только официальным лицам, но и множеству офицеров, получавших половинное жалованье как находящиеся в полуотставке, и бывшим чиновникам, известным своей преданностью империи. Была еще одна причина, принятая предварительно в расчет при рассылке приглашений и побудившая герцогиню устроить этот прием. Ее сыну Шарлю шел двадцать восьмой год. Это был изящный молодой человек, служивший прежде при посольстве в Англии и тесно связанный с кружком…

– Как ты играл? – спросил император, гладя внука по белокурой кудрявой головке. – В солдатики, – ответил маленький Наполеон. – Один? – Нет, дедушка, с Вильгельмом, моим пажем. Он такой милый. Но когда я был в Париже, у меня было Много пажей, не правда ли, дедушка? – Да, – сказал император, – но здесь надо довольствоваться одним. – О, мы с Вильгельмом хорошие товарищи! Но скажи мне, дедушка, правда, что в Париже я был королем? Меня звали королем Римским, да? – Да, там именно так называли тебя, –…

Часть первая I. Бэла Я ехал на перекладных из Тифлиса. Вся поклажа моей тележки состояла из одного небольшого чемодана, который до половины был набит путевыми записками о Грузии. Большая часть из них, к счастию для вас, потеряна, а чемодан с остальными вещами, к счастью для меня, остался цел. Уж солнце начинало прятаться за снеговой хребет, когда я въехал в Койшаурскую долину. Осетин-извозчик неутомимо погонял лошадей, чтоб успеть до ночи взобраться на Койшаурскую гору, и во все горло…

– О, Пракседида! – воскликнула она мне навстречу. – Наконец-то Эрос явил мне свою милость! В эту ночь мне выпало столько любви, сколько я не знала за всю свою супружескую жизнь! – Она ласково взглянула на маленькую статую бога любви, которой прокуратор украсил ее спальный покой. – Нет, я не хочу вставать, – сказала она, когда я хотела помочь ей одеться. – Мне хочется еще немного понежиться и помечтать: мысленно я все еще в объятиях моего мужа… Я поправила подушки, и она зарылась в них, блаженно…

Это очень огорчило Анну, так как появление Бюдока помешало ей слушать море: Бюдок был перебежчиком и изменником. Он давно забыл, что так же, как и Анна, находится здесь в заложниках, он жил и вел себя здесь, у британцев, так, как будто был одним из них. Анна презирала и избегала его, хотя прежде он был постоянным гостем в доме ее отца; лишь иногда, нечаянно встретившись с ним взглядом, она вдруг испытывала мгновенный приступ такой острой тоски, что казалось, будто это сама далекая родина смотрит…

Став герцогом, Цезарь начертал себе грандиозный план. Вся Италия в то время разделялась на мелкие республики и королевства, и Цезарь решил объединить отдельные государства под своим владычеством. Он задумал то, что осуществилось лишь двести пятьдесят лет спустя при короле Викторе Эммануиле. С этой целью он начал уничтожать представителей родового дворянства, которое имело огромное влияние в феодальных государствах Италии и в самом Риме, а также пользовался каждой междоусобицей, чтобы вмешаться во…

Лев Толстой переделывал тексты по десятку раз, его корявую руку не мог понять никто, кроме супруги. Само писание, чувствование слова, течение мысли на бумаге доставляли ему наслаждение, похожее на любовь к женщине, лошадям, вину и картам. Плодовистость графа во всем была необыкновенна (уже сто лет черновые варианты Толстого – хлеб для вечно несытых литературоведов). Девиз Олеши – «Ни дня без строчки». Но накуковал лишь два тома. Василий Белов (по его признанию) садится за письменный стол с чувством…

Либавиус внезапно остановился и резко спросил: – Что есть алхимия? – Алхимия есть искусство извлекать совершенные сущности и чистые эссенции из смешанных тел, – хором ответили слушатели. – А химия? – Химия есть доступная исполнению часть алхимии, собственноручно алхимиками совершаемая. Разумеется, четверо школяров наизусть знали эти определения, данные Либавиусом в его знаменитой «Алхимии» – первой со времён баснословных книги, посвящённой герметическому искусству и представляющей не сборник…

- Изумруды нам не нужны вовсе, - отрезал Берг, и тогда плети, уже приготовленные, были убраны, а все просимое предоставлено. - Эти двое либо очень опытные мошенники, либо благородные безумцы, пояснил Раймунд своему сыну, которого уже в те годы обучал государственной мудрости, - и в том и в другом случае будет небезынтересно посмотреть, что они предпримут. Много недель кряду на берегу речки, протекавшей неподалеку от Маркенбурга, слышался стук и скрежет, поднимались к сияющему небу черные столбы…

– А!.. Понятно. Только у этой тёти нет ни мальчиков, ни девочек. Она просила, чтобы я извела её старого, ревнивого мужа, из-за которого она не может часто встречаться со своим ухажёром. Она думает, что когда овдовеет, ухажёр женится на ней. А я знаю, что он всё равно бросит её через месяц, потому что собирается жениться на другой. И тогда эта дама придёт и станет просить, чтобы я свела в могилу её бывшего любовника. Просто из мести. Люди всегда так: делают одну мерзость за другой, то из любви, то…

Спокойной ночи. В десять утра я спустился за газетой, но потом задержался в баре выпить безалкогольного пива, и какой-то мужчина спрашивал о тебе, а я сказал ему, что ты умерла, давно умерла — это, конечно, неправда, но ведь надо же что-то отвечать. Погибла в катастрофе. В автомобильной катастрофе? Нет, не в автомобильной. В бассейне плескались две одинаковые девочки в одинаковых желтых купальниках. Когда одна из них прыгала в бассейн, другая вылезала из воды, поэтому одна и та же девочка все…

Я искал хоть что-нибудь, что рассказало бы мне о жизни героя, словно можно было на изрытой окопами, перепаханной снарядами белорусской земле найти свидетельства битв шестнадцатого столетия. Музеи и библиотеки разграблены. Увезены гитлеровцами и редчайшие произведения Скорины, его первоиздания, переводы. Несколько выписок из исследований П. Владимирова, В. Ластовского и других авторов давали слишком мало. Где взять «материал», из которого можно начать строить? Нет «окружения» Скорины, нет картин…

Магазин «Парфенон» специализировался на продаже конфетных коробок, которые по виду походят на книги. Крышки сделаны под кожу, как переплет, на них тиснеными буквами словно бы название книги. Боковые стенки изображают обрез. Но страниц под фальшивым переплетом нет. Внутренность коробки заполняется конфетами. Джэспер пересмотрел несколько коробок и выбрал две, с названиями попристойнее: «Дамское счастье» и «Любимое — любимой». Он попросил продавца-грека наполнить коробки недорогими шоколадными конфетами…

– Ты что, таки меня совсем не слышишь?! Я тебе говорУ, что там лежит две тысячи долларов. Я думаю, этого хватит, чтобы все сделать по-людски, чтобы наши евреи не говорили, что мы с тобой нищие. – Мама, о чем ты ? – он забыл свой вопрос. – Какие похороны?! Какие деньги?! От меня ушла жена, которую я люблю больше жизни. Ты меня слышишь, больше жизни… Она тяжело вздохнула: – И что ты нашел в этой гойке – ноги, как спички, груди – два плевка? Она засопела, помолчала, потом добавила, – про зад и говорить…

«Он отрезал мне обе ноги,– как о чем-то постороннем подумал я,– но я еще успею положить под него голову. – Папа-а-а! – острая боль ударила в виски. – Ленка,– крикнул я, что было сил,– не подходи!.. Я, как всегда, куда-то ехал. Мягкое сидение качалось подо мной и голова билась о стекло дверцы. «Вот засранец,– подумал я о Женьке, своем водителе, – знай, смотрит себе на дорогу, а что начальник лоб о дверцу плющит, даже не видит.» Я вспомнил, как на меня смотрели в том обкоме партии, когда я приехал…

Поскольку начальник самолично решал, кого оставить на нехитрой работе, а кого нет, девицы от Виктора вполне зависели, и он этим вполне пользовался. Раз в два года наш мрачноватый одинокий Одинцов менял контингент и вновь им пользовался. Умел!.. Любопытно, что Виктор проделывал все это буднично, как бы нехотя. Лицом насупившись... И молчком. Такой вот мужчина. Жил с одной, жил с другой. (Начинал он почему-то с самой скромной, с дурнушки.) А то и с двумя сразу жил, разнообразя себе неделю. Но, кажется,…

Он решил, что наши сбивчивые голоса — телевизор. Сделав лестницей три-четыре шага, он все-таки остановился. Не стал подниматься. Развернулся. И сошел вниз, бухая по деревянным ступенькам босыми ногами (или это шлепанцы?). Он шумно топтался теперь там, внизу. Он, мол, сейчас перекусит. Он, мол, надумал поесть... Но что именно? — А мясо? Лёльк!.. Мясо, что с обеда оставалось?.. В кастрюле? — Должно быть в кастрюле, — откликнулась Лиля, все еще обмирая от страха. Он хлопал дверцами холодильников…