Проза

Дон Хуан, этот желанный его сын и герой нашей правдивой истории, был избалован отцом и матерью, как и полагается единственному наследнику громкого имени и большого состояния. Еще ребенком он делал почти все, что хотел, и никто во дворце его отца не решался ему прекословить. Беда только в том, что мать хотела сделать его набожным, подобно ей самой, а отец — таким же храбрецом, как он сам. Мать с помощью ласк и лакомств склоняла его к перебиранию четок, заучиванию литаний [8] и всех прочих обязательных…

Подумаешь – новый расклад. Чего тут париться? В конце концов, их только двое. Плевое дело. Работают они как-то очень по-своему, это правда, но работают же. Странно ожидать чего-то другого, раз они уже столько вместе. Просто надо притереться друг к другу, вот и все. Я решил сходить к ним сразу же. Их пикап стоял в дальнем углу двора. Когда я шел к Дональду, они оба сидели в кабине, но теперь их и след простыл. Я подошел, посмотрел на кучу инструмента и материала в кузове. Похоже, все побросали в…

– Ну, про себя я бы не сказал, что я уж очень сознательный. Напрягаться мне, как и любому другому, не нравится. – Может, оно и так, – ответил Лен, – но я вижу, что тебе Схема приглянулась больше, чем многим. – Возможно. – Хотя за твоего помощника я не ручаюсь. – За Джорджа-то? Нет, по-моему, он вообще о таком не задумывается. Ему интереснее свои тортики развозить. – Будь другом, сделай доброе дело? Попробуй как-нибудь вбить это в голову ему и остальным, кто просто плывет по течению и считает,…

– Да, – говорила мама. – Искал-искал он такого мальчика, но никак найти не мог. И тогда... Мама задумывалась. Я тихонько подталкивал ее в бок. – Чего толкаешься? – недовольно говорила она. – Я сказку вспоминаю... Знаешь что, давай я тебе лучше стихи почитаю. – Давай, – тихо соглашался я. Мама редко рассказывала сказки до конца. Обычно они у нее кончались в самом начале. А я привык к этому и не обижался. – Значит, так, – говорила мама, – слушай: Как ныне сбирается вещий Олег Отмстить неразумным…

- Погоди,- говорит Приська,- давай возьмем корыто да корытом станем таскать снег! Взяли корыто. Вокруг хаты был свободный проход; между сугробами тоже виднелись просветы; в эти просветы они стали перетаскивать снег, закидывать их. Вскоре вокруг хаты выросла снеговая стена... Насилу пробились к соломе. Ряден пять соломы притащила Христя в хату. Приська совсем выбилась из сил, лежала на постели и охала... Раздобыли топлива, надо бы теперь в погреб пробиться. Сунулась было Христя,- какое там, и думать…

И это не какое-то верещанье и скрип или кваканье, как у лягушек, это настоящее пение! И это можно слышать, если тихо сидеть на берегу реки рано утром. Почему ей не верят? Треска слышит боковой линией, у неё нет ушей. Девочка об этом читала в одном журнале. Но чем она, эта умная треска, поет? Ей иногда являлось страшное видение – лес без птиц. Как тоскливо становилось от этой мысли! Мертвый зеленый лес… И эта зловещая тишина не нарушается никогда. Летают страшные какие-то ушаны, длиннокрылы,…

Уже вскрыты все дыры Рикки – он ничего, ровным счетом ничего не сможет на дальней дистанции, но эту дальнюю дистанцию не удаётся отвоевать. Рикки просто приклеился к противнику. Вот и вся его тактика! Но лучший боксер мира должен уметь вести бой и с очень разными спортсменами. И только в шестом раунде – первый чистый удар справа! Но это – уже шестой раунд. Ни одной атаки со стороны Рикки – вот проклятая грязная липучка! Надо сменить тактику – больше ударов. Больше и чаще… Теперь Косте иногда…

Гробов было так много, что хватило с лихвой всему батальону. Военфельдшеру Александре Домбровской достались два роскошных, наверное, генеральских: ребята всегда старались выбрать для нее все самое лучшее. Гробы спускали на воду, а там каждый устраивался по своему разумению: кто ложился в гроб, кто садился; кто лицом к дальнему берегу, а кто — к ближнему; под весла приспособили доски, которых было вокруг навалом. — Ба-та-льон, поехали! — негромко, но отчетливо скомандовал неподалеку от Александры…

– Давно здесь работаете? – пытаюсь я завести беседу. – С детства. – И все шофером? – Раньше плоты гонял по Бурлиту. – Какие плоты? – Леспромхозовские, какие же еще? Раньше в плотах сплавляли лес-то. А мой батя вроде за лоцмана был. И меня держал при деле… – Что ж вы ушли? Шофером выгодней? Он как-то искоса смерил меня взглядом, криво усмехнулся: – Ты что, нездешний? – Да вроде бы… – Чудак. Ныне одни кедры валят… А кедра и морем плывет. Зачем же ее в плоты вязать? – Почему…

– А ты не сердись на них, – утешал ее Булкин. – Это они из уважения тебя обзывают. Строитель без ругани – что телега без колес: с места не тронется. И Маша не сердилась. Новую стопку нарядов она просматривала тщательно, сверяя с контрольными замерами. А Булкин тем временем распекал вызванного бригадира каменщиков со смешной фамилией – Перебейнос. – Ну зачем ты приписал в наряде – приготовление раствора? – наседал на него прораб. – Ведь тебе же раствор готовый привозят! – Привозят! А что…

Она поднялась, подбежала к открытой террасе и, протянув руки к зеленым ветвям, воскликнула: – Какое веселое, какое радостное сегодня утро! Может быть, этому помогло священное дерево мандрагоры? Жрица говорит, что оно способствует исполнению замыслов, – как не поверить? Она снова стала рассматривать кресло. Поразительно! Художник так верно изобразил ее рядом с царственным мужем в тот памятный день. Прекрасный, как само солнце, Тутанхамон сидел на своем троне в царском одеянии, а она смазывала…

Зайца они затравили у самых полей Жуано. Возвращение было мучительным: семь километров по этой мрачной, но милой моему сердцу дороге, между двух стен вековых сосен. «Все тут принадлежит мадам, все, насколько хватает глаз!» — то и дело объявлял Дюбер со своей нелепой мужицкой гордостью... Ужасно даже писать об этом. Я заранее знал, что всю дорогу Симон будет шагать рядом со мной, не открывая рта. А Лоран сам вдруг превратился в ребенка. Он играл, подбрасывая ногой сосновую шишку: если доведет ее до…

Вскоре выяснилось, что костюм не вполне удобен: брюки тесно обтягивали икры, а в области лодыжек внезапно расширялись; когда же Симмонс садился, то под ним оказывались непроходимые заросли грубых швов и жестких складок. Кроме того, высокий ворот жилета раздражал ему затылок, зато пиджак с богатырской силой стягивал плечи; и в довершение всего основная часть костюма пониже талии поражала глаз безбрежной шириной. С течением времени неудобство вошло в привычку, но примириться с шуточками товарищей Симмонс…

Только Наташе и Ляле Тома могла сгоряча проболтаться, что отец никогда не называет Ленина иначе как сифилитиком, и сказала она это смутившись, шепотом, когда они втроем шли по Смоленской, возвращаясь домой в свои заваленные снегом переулки – Неопалимовский и Первый Тружеников, – шли быстро, насквозь промерзшие в тонких ботиках и вязаных платках. Им было почти семнадцать, кончалась последняя школьная зима сорок пятого года, и они только что отстояли длинную нелегкую очередь в Мавзолей, где он и лежал…

Часовые запросто пропустили нас во двор, и мы смогли оглядеться. Тут было размещено несколько сотен французов. Они сидели и лежали, курили, разговаривали, дремали. Я как будто прозрел. До тех пор у меня были только короткие, обрывочные, разрозненные и схематичные воспоминания о мужчинах, оборонявших вражеские окопы. Например; шлем, который на минуту высунулся над бруствером; рука, которая бросила что-то и пропала; кусочек серо-голубой материи; фигура, взлетевшая на воздух, — почти абстрактные…

Сегодня он припас для нее ларчик. Он хранил его специально для Розмэри и даже никому не показывал. Прелестный эмалевый ларчик, покрытый таким тонким и ровным слоем глазури, что казалось – он облит кремом. На крышке было изображено дерево в цвету, под ним стоял крошечный юноша, которого обнимала еще более крошечная девушка. На ветке висела ее шляпка, величиной с лепесток герани. Шляпку украшала зеленая лента. Над их головами, словно ангел-хранитель, плыло розовое облако. Розмэри сняла длинные перчатки.…

Судя по времени, Ота предполагал, что Юки и Харуэ должны оказаться как раз в этом поезде, но, видимо, он ошибся. Сэндзо отошел от вагонов и опустился на скамью. Она была мокрой, и дождевик Сэндзо сразу прилип к сиденью. «Подождать, что ли, следующий поезд?» – подумал Сэндзо, но, взглянув на станционные часы, снова поднялся. Было уже около десяти, а следующая электричка отправлялась через полчаса. С зонтиком и портфелем в руках Сэндзо направился к ларьку, который через несколько минут закрывался.…

А если в бомбардировщике что-нибудь начало бы взрываться, то мы бы спустились в бомбоубежище. Там тихо, светло и печально. Но, впрочем, лучше бы там было громко, темно и весело. И это было бы не бомбоубежище, а ночной бар, но про ночной бар я вам, кажется, уже рассказывал. А ещё мне нужен грохот. Я сбился с ног, разыскивая его по магазинам. Его нигде нет, а промышленность, кажется, его не выпускает. Вы не знаете, где можно достать грохот? Что я с ним буду делать? О?! Я его буду хранить и лелеять.…

– Да что ты все их массируешь, – не утерпел Ашот и тут же кольнул: – Длиннее не станут. – У Нижинского тоже были короткие ноги, – парировал за Сашку Роман, он знал все обо всех. – Кстати, знаете, как он объяснял, почему у него такой феноменальный прыжок? Очень просто, говорит, подпрыгиваю и на минуту задерживаюсь в воздухе, вот и все… – Ладно, – перебил Сашка, – надо двигать. Натягиваем портки. Стали одеваться. – Вам сколько валюты дали? – спросил Роман. – Нисколько. На месте, сказали, дадут.…

– А ты на после-обеда. Бери, бери, не бойся. «Казбек», в штадиве вчера давали. Боец осторожно, точно боясь запачкать другие папиросы, вынул одну и сунул за ухо. – А тебе можно? – Вергасов повернулся к сидевшей на крылечке хитроглазой, краснощекой Марисе. – Смиетесь, чи шо? – Боишься, что румянец потеряешь? А? Вергасов въехал в калитку и остановился над Марисей. – А ну вас, товарищ каштан! – Марися притворилась, что испугалась лошади, и слегка отодвинулась. Вергасов наклонился и…