Проза

Когда в то лето, в одно из послевоенных, маленького Витю-Андрея отвезли к бабушке Матрене в обычную уральскую деревню, чтобы подкормиться, стоял июнь. Время тут можно назвать точно, время школьных каникул: был синий ласковый, еще не выцветший уральский июнь, отвезли же Витю туда почему-то одного, без братьев, что дало ему странную незанятость и неожиданную возможность одиночества. Позднее, а впрочем и тогда тоже, он называл это время — летом, когда он жил у матери матери, потому что бабка Матрена…

– И они остаются незапертыми всю ночь? – Да, конечно. – Понятно. – Я снова посмотрел на малышку. – Вы ведь.., вы ведь не знаете, кто она, не так ли, отец? Отец Бэррон снова покачал головой. – Боюсь, что нет. Не исключено, что ее здесь крестили, но, знаете ли, все младенцы на одно лицо. Если бы я видел ее каждое воскресенье, тогда другое дело. Но… – Он беспомощно развел руками. Пэт кивнул, не сводя глаз с мертвой малышки. – Мы пришлем ребят сделать фотографии и снять отпечатки пальцев, святой…

– Меня послал мистер Уильяме, – не удержался я от смешка. – Уильяме! – вырвалось у него, словно взрыв, и лицо его стало еще бледнее. Он понял, что за этим последует. – Мистеру Уильямсу не нравится, как вы справляетесь с делами, – сказал я. Галлахер облизнул губы. – И что именно ему не нравится? – Многое, – поведал я. – Например, вчерашнее ограбление мехового магазина. Ему не нравится, когда дела делаются таким образом. – Эти меха – мои! – заорал Галлахер, стараясь перекричать вой трубы. –…

– Это никакой не мистер Джегер! – твердо сказала она. – Это мальчишка. Ему не больше девятнадцати. – Хорошо, милая, – искренне сказал он, – но кто же он? Где он? Я трижды встречал тебя с автобуса, с тех пор как ты предположила… – Предположила? Ты не веришь мне, Боб? – Конечно же верю! Я просто неточно выразился. Я просто хотел сказать.., ну, каждый раз, как я встречал тебя с автобуса, я не видел никого, кто бы прятался или просто выглядел подозрительно. – Это еще ничего не значит. Возможно,…

– Ладно, ладно, – сказал Дейв. – Поэтому.., поэтому мы и решили уладить дело именно таким образом. То есть я хочу сказать, выбрали одного из наших и одного из ваших. Все по чести, по совести. Безо всяких уличных разборок и не втягивая полицию. – Давай начнем, – сказал Дейв. – Я только хочу сказать, я никогда прежде не видел тебя на улице. Поэтому между нами нет ничего личного. И не важно, как дело обернется… – Я тоже тебя не видел, – сказал Дейв. Тиго уставился на него пристальным взглядом. …

Я знал его всего неделю, но все это время мы только и делали, что разговаривали. Сейчас мне вовсе не кажется странным, что я так и не спросил, почему он сбежал из Мюиртона тридцать лет назад. Некоторые дети слишком себе на уме, чтобы даже думать о таких вопросах. Но дед все время намекал мне, и спрашивать не было нужды. У него была привычка смотреть мимо меня, когда он собирался сказать что-то очень личное. Например, своим хриплым голосом дед говорил: – Эзра, знаешь, ведь это чудо, что я ушел отсюда.…

В жаркой комнате раздались рыдания, и Ольга повернула в ту сторону своё немое искажённое лицо. – Я хочу плакать, мама… Мама, на тебя смотреть страшно. На лице матери была мучительная гримаса. Бесчисленные морщины, и слёзы катятся, не переставая. Она взглянула на Ольгу и покачала головой. Все смотрят на Ольгу, а слова молитвы о мёртвом льются нескончаемым потоком. – Если бы папа был такой, как всегда. А сейчас у него совсем другое лицо. Лицо у папы было широкое, полное, а кожа – с тех пор как она…

Джесси стоял спокойно. Но внутри он весь кипел. Бреккет рассматривает его, точно выбившуюся из сил клячу; даже глаза стали жалостливые. Это бесило Джесси. В самом деле! Не так уж плохи его дела. – Да, верно. Как будто ты и есть, – сказал, наконец, Бреккет, – только здорово изменился. – Как-никак пять лет прошло, – обиженно проговорил Джесси. – Мы. с тобой и виделись-то раза два, не больше. – Потом про себя, стиснув зубы, борясь с чувством злобы и стыда: – Ну, изменился, ну и пусть! Все меняются.…

Приисковая контора только что была поставлена весной и желтела на пригорке своими новыми бревнами и тесовой крышей. Она делилась на две половины. В одной помещалась собственно контора, где жил Бучинский и хранилась касса, а в другой была устроена кухня и людская. Собственно контора одним окном выходила на дорогу, а двумя другими на прииск, так что Бучинский из-за своего письменного стола мог видеть всякого, кто ехал на прииск или с прииска, а также и то, что делалось на прииске. Стены конторы внутри…

Совсем близко подошел волк к разыгравшимся зайцам, слышит, как они над ним смеются, а всех больше – хвастун Заяц – косые глаза, длинные уши, короткий хвост. «Э, брат, погоди, вот тебя-то я и съем!» – подумал серый Волк и начал выглядывать, который заяц хвастается своей храбростью. А зайцы ничего не видят и веселятся пуще прежнего. Кончилось тем, что хвастун Заяц взобрался на пенек, уселся на задние лапки и заговорил: – Слушайте вы, трусы! Слушайте и смотрите на меня! Вот я сейчас покажу вам одну…

– Да… я иду к Алине Рущиц. – Вы заинтересованы ею? – Возможно. – Настолько, чтобы даже жениться? – Это вас не касается. – Должна я уехать из вашего дома? – Как хотите. Только не вздумайте тогда рассказывать, что я вас выгнал. Дом Алины Рущиц был двухэтажный, серого цвета, с колоннами и железной решеткой. Решетку оплел дикий виноград, а по стеклу круглой веранды струился поток цветущих бегоний. Сад квадратной формы занимал значительную площадь. Правая сторона ушла под абрикосы, сливы,…

… А еще мужчины боятся, что их закуют в обручальные кольца и казнят в ЗАГС`е. Совершенно непонятно, почему этого боятся именно мужчины? Что теряет мужчина в семейной жизни? Да, жену необходимо содержать пару лет, пока она занимается потомством. Но сами-то они не рожают, и их не тошнит месяцами. Они не толстеют после родов, у них не отвисает грудь, они не боятся, что супруга перестанет их хотеть. А если они и увянут с возрастом, то жены на пострашневших мужей реагируют спокойнее, чем мужья на пострашневших…

— Да они что там? Столько лет человек воевал, не знал ни сна, ни отдыха, приехал к жене и детям, не успел ещё как следует выспаться — и опять куда-то! Нет, нет, это немыслимо! — Анастасия Фёдоровна взяла Максима за руку, прижала её к своему лицу и затихла. Максим обнял жену, бережно усадил на диван, сел рядом. За стеной свистел ветер. Упругие струйки дождя стучали в стекла высоких окон. Но как бы наперекор ненастью, стоявшему на дворе, где-то близко с задором горланили петухи. — Ишь ведь…

В 1925 году Марков перебирается в Петропавловск-Акмолинский, куда его пригласили сотрудником в газету «Мир труда». Позже, во второй половине 20-х годов, уже в Новосибирске, был увлекательный период работы в газете «Советская Сибирь» и журнале «Сибирские огни», вокруг которого в ту пору объединились такие интересные прозаики и поэты, как В. Зазубрин, Л. Сейфуллина, Всеволод Иванов, Леонид Мартынов, Вивиан Итин, Александр Оленич-Гнененко и другие. Очерки, фельетоны, рассказы и стихи Сергея Маркова,…

– При чем тут выдержка? Просто я считаю, что в наши годы нужно суметь отойти в сторонку, чтобы не мешать собственным детям. Это наш прямой долг! И надо следовать ему в той мере, в какой это нам по силам. – Ты, как всегда, великолепен. Ясная, четкая позиция, только вот… – Четкая, говоришь? Мияко не отвечала. А на Ёхэя снова нахлынули воспоминания, связанные с кончиной его матери, умершей тридцать лет назад. Мать Ёхэя прожила до девяноста трех лет. Ёхэй чувствовал, как горячо она любила его. Однако…

– Опять тоже самое – ни следа тропинки! – говорит он упавшим голосом. Минуты две мальчик продолжает внимательно всматриваться в окружающие его со всех сторон горы, потом подходит к тени, падающей от одного из утесов, и молча садится, очень усталый и озабоченный. Вокруг раскаленные зноем скалы – желтоватые, серые, коричневые, с острыми, круглыми или плоскими вершинами, с резкими, иссиня-черными пятнами теней, придающими им подчас фантастические очертания. Воздух горяч и неподвижен. На небе ни облачка,…

Все было удивительно чисто, приветливо, мирно в этой скромной, почти бедно обставленной спальне. Вид чисто выбеленных стен, на которых играли первые лучи раннего осеннего солнца, подействовали успокоительно, отрезвляюще на разгоряченное кошмаром воображение Робеспьера. Он медленно провел обеими руками по лицу, как бы отряхивая последние остатки страшного сна, надел туфли и подошел к окну. Широко распахнув обе половинки окна, Робеспьер до половины высунулся, наслаждаясь ароматной свежестью ясного…

«Атомные реакторы – это обычные топки, а операторы, ими управляющие, – это кочегары…» – популярно разъяснял широкому читателю заместитель председателя Государственного комитета по использованию атомной энергии СССР Н. М. Синев, тем самым ставя атомный реактор рядом с обычным паровым котлом, атомных же операторов – на одну доску с кочегарами, шурующими уголь в топке. Это была во всех отношениях удобная позиция. Во-первых, успокаивалось общественное мнение, во-вторых, оплату труда на АЭС можно было…

Однако женщина продолжала спать мертвым сном, словно царевна в наглухо запаянном цинковом гробу. – Вы что-нибудь чувствуете? Какие-нибудь сладострастные ощущения? – требовательно вопрошал молодой человек, дирижерски встряхивая рассыпавшимися волосами. – А сейчас? А сейчас? Он наращивал напряжение – в воздухе, казалось, уже начинало потягивать паленой шерстью, – потом позвал на помощь еще одного молодого человека в отглаженном белом халате, так что один продолжал возделывать лоно Серафимы Семеновны…

– Дельфина, не забудь про лохань! Когда вода остывала, сеньора Агата оживала на мгновение и повторяла заклинание. Появлялась дочь с дымящимся ковшом и опрокидывала его содержимое в таз. После многократного повторения этой процедуры переполненная лохань грозила потопом, но, похоже, это обстоятельство ни в коей мере не нарушало душевного равновесия хозяина пансиона, которого все звали сеньор Браулио. Он-то и начал разговор с Онофре Боувилой: – По правде говоря, будь это место побойчее, наш пансион…