Проза

В Фиолетовых закатах тихо протаивают дни, и душно пахнет сиренью. В комнату, где мы заживо замуровали себя, приглушенно доносится Волга, сипловатые голоса пароходов, вечерние шорохи притомившегося города. Мы подгоняем дни, досрочно сдаем экзамены, и наши сны разрывают вулканы. Вот здесь-то и заявился к нам Николай Басков, громоздкий и шумный, и тесно ему в студенческой комнатушке, словно бульдозеру среди керамики. — Что-то нас много стало, — прищурился Витька. — Камчатка,…

Он прибегнул к обычному лечению — прыгнул в автомобиль и с ревом понесся прочь, к коктейль-барам, мотелям, кегельбанам, стилизованным сувенирным магазинам и пиццериям порта Хайаннис, к деловому центру Кейп-Кода. Там он скинул свое раздражение на миниатюрной площадке для гольфа под названием «Страна Игр». В то время площадка эта обладала прискорбной особенностью, типичной, однако, для южного побережья Кейп-Кода, вернее для кошмара, в который превратили Кейп-Код, чтобы выжать из туристов побольше денег.…

Не меньший успех у французской критики, а затем и у критиков других европейских стран имели одна из самых лиричных и отмеченных особым изяществом книг Кадарэ «Хроника в камне» и роман «Крепость». В каждой национальной литературе есть свои любимые эпохи. Для Албании это — борьба Скандербега против османского ига. Роман «Крепость» обращен к этой легендарной странице родной истории. Крепость у Кадарэ становится образом-символом, призванным воплотить дух сопротивления, стойкость албанцев перед лицом…

Но факт оставался фактом: Берджесс и Маклин исчезли; и снова неубедительность версий Конноли по поводу того, «почему» и «куда» они испарились, может послужить хорошим уроком. Быть может, пропавшие дипломаты пустились в алкогольное путешествие, подобно Верлену и Рембо. А может, полетели в Москву, чтобы помочь положить конец Корейской войне, — аналог знаменитой миссии Рудольфа Гесса. Они могли быть и агентами, отозванными в Москву для ликвидации, но тогда зачем им понадобилось «самим себе подписывать…

Рот, глаза, уши, ноздри и прочие «дыры» человеческого тела подлежали постоянному контролю. Особо значимыми считались глаза и рот, поскольку через них не только могла войти нечисть в тело, но и человек посредством взгляда, голоса, поцелуя и мог влиять на окружающий мир. Громкий сильный голос помогал отпугивать нечистую силу, так как граница воздействия человека на нее проходила там, куда достигал его голос. Так, при рождении ребенка, при отпугивании весенних змей, зверя, града, холода, злого человека…

    І, урэшце, апошнім учаснікам «контэрфратэрніі» быў сярэдніх гадоў вучыцель гарадской школы, які цікавіўся галоўна мясцовай гісторыяй да прыняцця хрысціянства крывічамі.     Перазнаёміўшыся, расселіся мы за сталом на выгодных т.зв. клубных крэслах, глыбокіх і мяккіх, з шырокімі поручамі. На стале вясёла шумеў самавар, і красавалася бутэлька, запарушаная пылам і плесню, з водкай «старкай». На талерках панадна была параскладана ўсякага гатунку дымляніна: кумпячына, сальцісона, каўбасы, якія не…

Вучылася Вольга да сёмага класа нішто сабе, а ў восьмым класе, калі ўжо хлопцы былі ў галаве, двойкі пачала прыносіць. Цяпер Ляновічысе хацелася, каб дачка пайшла ў навуку, стала культурнай: час змяніўся, дзеці многіх камароўскіх старажылаў канчалі інстытуты. Чым жа яе дзеці горшыя? Спрабавала прымусіць Вольгу вучыцца — усё той жа дзягай, бацькавай папругай. Нічога не памагло, Вольга сапраўды-такі ўпартасцю ўдалася ў маці і пасля восьмага класа школу кінула. Год гандлявала разам з маці, пасля пайшла…

После смены ефрейтор направился к палатке. Под беэмпешкой послышалось тихое поскуливание. — В чем дело, Комиссаров? Кто это? — спросил прапорщик Нияжмаков. — Собака моя пришла. Нашла меня все-таки. Смышленая, товарищ прапорщик. — Как это пришла? Откуда? — Обыкновенно! — пожал плечами Комиссаров. — Из дома. От Казани до границы всего тыщи три верст по карте. А уж от границы и вовсе близко. — Что за ерунду вы говорите? Как это собака могла знать такой маршрут? — Я ей все подробно написал,…

— И что, сколько на твоем счету беличьих шкурок? На шапку-то настрелял? — Николай Михайлович явно оживился. — Двадцать, — не без гордости выпалил Коля. Знает штабс-капитан, о чем спросить. Белка — зверек шустрый и мелкий, а чтобы шкуру не попортить, выстрел должен быть очень метким. Не зря же говорят: «он за сто шагов белке в глаз попадет». — Фью, — Николай Михайлович уважительно присвистнул, — Хорошо, если так-то. А зверя покрупней брали? — Раз довелось, — скромно сказал Коля, хотя это было…

Та познакомила с бойфрендом, третьим после развода — удачным . Уже сделал предложение; вот кольцо. Красивое… Когда свадьба? Серьёзно, так скоро? Обязательно пришлю подарок. Что? Когда кто остепенится? Я??? Сразу после тысяча первого мужика, зуб даю! После этих её слов жених, служивший задником разговора — тёмный дворец в ночи — на секунду ярко осветился всеми до единого окнами. Ему было велено отвезти её в гостиницу. У входа он галантно поцеловал ей руку; они попрощались: пока-пока! …

Говорил. И, в общем, не сомневался: что-то действительно существует. Но записаться в верующие без прозрения, без убеждения, на всякий случай, не мог. Он же не баран какой, чтобы в стадо. Впрочем, отделяться от коллектива также было не в его традициях, да и жена Татьянка, младше на десять лет и крещёная при рождении, с тех пор как нашла у него в кармане куртки левые презервативы, спала и видела с ним обвенчаться. Зачем это надо, гарантий и так полно, недоумевал Лёха, но Татьянку любил, разводиться…

Кстати, если б не их дурная привычка поминать его, Вседержителя, к месту и не к месту, заповедей было бы на одну меньше. Ибо третью: Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно; ибо не оставит Господь без наказания того, кто употребляет имя Его напрасно, он вписал для себя, для собственного спокойствия. Он ведь, вот незадача, видел и слышал абсолютно всё, что происходило везде и со всеми: вообразите, каково, если отовсюду несётся: боже-боже-боже, господи-господи-господи, спаси-помоги-сохрани……

И вот он, накинув на плечи плащ, сидит у открытого окна, наблюдая, как там, за вагоном, разгорается утро, как по земле рассыпается под первым лучом солнца росное серебро. Не верилось, что это он едет в поезде — вчерашний курсант военно-политического училища, что это на его гимнастерке, если поднять руку и потрогать петлицы, холодят пальцы два квадратика, а на рукаве горит красная звезда с золотыми серпом и молотом… Да, теперь он уже не рядовой, а политработник, младший политрук. И не будет больше…

Единственное, что было у всех странников — и богатых, и бедных, — это ткацкий станок из гладких досок, штанг и веревок. — Да благословенно будет имя Иисуса Христа! — так приветствовали крестьяне и крестьянки проезжих. — Куда это вы едете, люди? Чужаки не отвечали на приветствия и не говорили, куда едут. — Гутен таг! — только и говорили они. — Грюс Готт. Польские крестьяне не понимали ни слова и плевались. — Язычники! — злобно ворчали они и крестились. — Языка католиков не понимают. …

— Да, — спокойно продолжал говорить старик, выгодно ли тебе убивать меня, Егоров? Полиция нынче быстро находит следы… — Это моё дело. Не убью — донесёшь. А как приехал я издалека сегодня вечером и на дело сразу пошёл, никто на меня и думать не будет. Да и в первый раз я это … Ну, профессор, меня прости, а за себя помолись, деньги нужны. Ну, что ещё? Чего ты? — злобно сказал он. — Егоров, — заговорил профессор, — дай пять минут — книгу дописать. Давно я уже…

Всадник в казацкой шапке знал лишь, что его спутника зовут Павлом Степановичем, что прозвище его — Белый-Туренин, что он — боярин, родом из Москвы. Бородатый же всадник знал про своего путевого товарища еще меньше — только лишь, что его зовут Григорием. Одно они оба хорошо знали — то, что, как одному, так и другому, нужно было удалиться в глубь Литвы, подальше от русского рубежа. По каким причинам нужно это было каждому из них — они не старались допытываться. Путники долгое время ехали молча.…

— Продвиньтесь, гражданин, дайте прицепиться! Будьте настолько сознательны! Гроздь человеческих тел повисла было, но от сильного толчка вдруг рассыпалась, вагоны поползли с нежданною быстротою, и только один счастливец остался-таки во мраке площадки, сел на свой мешок, буграстый от картошки, и погладил ушибленную ногу. При этом он обнаружил, что он упирается ею в чье-то бородатое и неподвижное лицо. — Pardon, — сказал он и отдернул ногу. Кто-то рассмеялся над ним во мраке. — Mon ieur…

Посылка ДЕСЯТАЯ. У Пошехонскаго мщанина Бывалова ночуютъ постоемъ солдаты; описаніе, какъ весело провели они сію ночь и какой прекрасной оставили Бывалову за ночлегъ подарокъ Посылка ОДИННАДЦАТАЯ. Какимъ образомъ Пошехонцы поминали умершихъ своихъ родителей, сродниковъ и друзей; также удивительный ихъ способъ кормить коровъ травою, и странное произшествіе по случаю находки ими Серпа Посылка ДВЕНАДЦАТАЯ. Загулявшіе въ Пошехонье коновалы научили тамошнихъ жителей варить похлебку изъ воды и камня…

Вкусъ. — Вкусы суть разные: иной любитъ свинину, а другой осетрину. Взятки. — Встарину у Приказныхъ были: Масштабъ для измренія правоты челобитчиковъ. Воздержаніе. — Добродтель всми похваляемая, но нын не всегда исполняется. Война. — Искуство и счастіе убивать другъ друга. Войско. — Въ немъ пхота суть руки, конница ноги, средина войска туловище, а Полководецъ голова. Воображеніе. — Огромный магазинъ, въ которомъ хранятся разнаго рода мысли. Вопросъ. — Самой глупой можетъ удобне его сдлать,…

— Для меня молъ безразлично: убитъ тебя, или оставить въ живыхъ, но такъ какъ ты самъ на это напрашиваешься, — я тебя убью. Раскатовъ выстрлилъ. Волынскій упалъ навзничь и судорожно повелъ всмъ тломъ. Мы съ Брунновымъ бросились къ нему — онъ былъ мертвъ: пуля пробила ему сердце. Раскатовъ приблизился къ мертвецу, взглянулъ ему въ лицо, поморщился, отвернулся и быстро зашагалъ за кусты, къ своей коляск. Дорогою, онъ вспомнилъ о пистолет, оставшемся у него въ рукахъ, и возвратился къ намъ; отдалъ…