Проза

Вот и пятнистая коза, точно Анжела, наматывала круги у трибун стадиона. Может, и у нее было бешенство. Так что если боднула – наблюдай десять дней, а коль сдохла – секи голову, вези в районную СЭС. На экспертизу. Чтобы тебя спасли. Там, в кабинете с перхотными стенами и пустыми шкафами, будет сидеть злая баба, взопревшая, с лицом цвета спелого буряка, которая отправит обратно домой, потому что нет финансирования, не до козьих голов, тут хоть бы с иксодовыми клещами справиться. Мысленно серфингуя…

Когда я проснулся сегодня утром, думая об этом сне, я задал себе вопрос: "Как стала Россия такой большой страной?"

Однажды ночью на привале Он песню веселую пел… Брозовский начал подсвистывать, громко и немного фальшиво. «Это Вальтер!» — подумал он с нежностью. Он вошел в раздевалку. Электрическая лампочка без абажура слабо освещала узкое, длинное помещение. Вдоль стен стояли деревянные скамейки. На крюках рядами висело серое тряпье — спецодежда шахтеров: потрепанные куртки, рваные, затвердевшие от рудничной пыли брюки. Пыль залепила маленькие слепые окна раздевалки; пыль покрывала скамейки и стены;…

Как-то вечером, в 17.27, когда Септимус уже закрывал папку с последним иском, его непосредственный начальник, заместитель управляющего, пригласил Септимуса на короткую беседу. Из-за этого необдуманного шага Септимус вынужден был задержаться на службе до начала седьмого. Хотя машинистки уже ушли, Септимус в силу привычки махнул пустым столам и бросил безмолвным машинисткам неизменное «До завтра, девочки». Спускаясь в лифте, он, как всегда, мурлыкал знакомую мелодию. Едва Септимус вышел из «Большого…

Случалось, он не мог приехать, и тогда радость улетучивалась из всего до следующего понедельника, когда можно было снова начать дожидаться пятницы. Он никогда не мог предупредить заранее, потому что мы жили в такой дали от цивилизации, что у нас не то что телефона, но и телеграфа не было, поэтому оставить всякую надежду я могла не раньше полудня в субботу. В таких условиях триста миль— не шутка. К тому же Дон был стеснен в деньгах и иногда подрабатывал по субботам и воскресеньям сверхурочными. …

Но, как ни верти, все действительно кончилось, он ушел навсегда, мы остались одни — и дело с концом. Мать билась, чтоб одеть и прокормить нас, и это давалось ей с трудом. У нас никогда не бывало много денег, может быть, тютелька в тютельку, — те несколько фунтов, что посылал нам отец. Но мать боролась со своей безалаберностью, своим страхом и невинностью, забывчивостью, пустыми страхами и незаметно подкатывавшейся все ближе волной долгов. А к тому же со вспышками сумасбродной расточительности, блистательно…

Познакомился Майлс с Элизабет в Оксфорде. Оба они изучали английский язык и литературу. Тот факт, что он по окончании университета получил диплом первой степени, а она — лишь второй, некоторые их друзья — отнюдь не по доброте душевной — объясняли тем, что Майлс умел схватывать на лету выражения и словечки модных критиков, а не тем, что он от природы был способнее Элизабет. Майлс был блестящим оратором, а для многих это свидетельство блестящего ума. Она же была куда сдержанней и говорила с людьми,…

Сначала Королевский пони думал, что попал в руки местных разбойников; время от времени они заводились в королевстве. Но его всё везли и везли – сначала на машине, потом на большом корабле, потом на поезде… В конце концов Королевский пони очутился в далёкой чужой стране, в цирке, где его стали заставлять бегать по кругу и делать множество других дурацких трюков. Время шло, и пони совсем отчаялся. Другие звери в цирке недолюбливали его, считая трусом. Естественно, львам, тиграм и медведям казалось,…

Мне было восемнадцать лет, когда любовь открыла мои глаза своими волшебными лучами и огненными перстами впервые коснулась моей души. Сельма Караме стала той первой женщиной, красота которой разбудила мой дух и привела меня в рай возвышенных чувств, где дни проходят, как грезы, а ночи — как свадьбы. Любящая, прекрасная Сельма научила меня боготворить красоту, открыв тайну любви. Это она прочла мне первый стих из поэмы духовной жизни. Кто не помнит девушки, которая нежностью своей впервые пробудила…

Ирод, узнав о беспорядках, возникших на Храмовой площади, послал туда дежурного офицера во главе караульного отряда. Однако вид вооруженных людей лишь распалил молодежь. Вооружившись, в свою очередь, камнями и палками, молодые люди бросились на стражей порядка. Те, прикрывшись щитами, ринулись в толпу, умело рассекли ее на мелкие группы, не способные к сопротивлению, и, захватив около сорока подростков вместе с Матфием и Иудой, вернулись во дворец. Ирод, не поднимаясь со своего ложа, спросил офицера:…

«Но каким же чудом, – спросят нас, – внешнее, абстрактное заимствование чужого и искусственное перенесение его на родную почву, – каким чудом могло породить оно живой, органический плод?» – В ответ на это скажем то же, что уже говорили: решение этого вопроса, без сомнения, интересно; но нам нет дела до него: для нас довольно сказать, что так, именно так было, что это исторический факт, достоверности которого не может и подумать опровергать тот, у кого есть глаза, чтоб видеть, и уши, чтоб слышать.…

Это половина нового труда благонамеренного и неутомимого деятеля на поприще русского просвещения, Н. А. Полевого. Этим сочинением совершенно пополняется важный недостаток в нашей литературе: теперь юным поколениям беспредельной России есть средство, играючи, изучать отечественную историю и, следовательно, с пользою и удовольствием занимать свои детские досуги. Книга г. Полевого, как этого и должно было ожидать, написана просто, умно, без излишних подробностей и без сухой сжатости, хорошим языком;…

Но прежде нежели приступим к определению вопросного пункта, нам должно поговорить о предмете, который собственно чужд всякой внутренней связи с ним, но который, по причине общественного нашего образования, должен составлять приступ ко всякому рассуждению. Конечно, говоря о нем, мы будем иметь в виду совсем не тех людей, которые знают, что во всякой истине главное дело – сама же истина, а не повторение пошлых общих мест, которые все повторяют по привычке, не веря им. Нет ничего смешнее и нелепее,…

У нас часто слышатся жалобы на равнодушие публики ко всему отечественному и преимущественно на ее холодность к русской литературе. Кто прав, кто виноват: публика или те, которые на нее жалуются? Может быть, ни то, ни другое. Но вот вопрос: кто виноват – публика или литература? Это вопрос важный, обширный; его исследование привело бы к самым любопытным и поучительным результатам. У меня давно вертится в голове целая статья на этот предмет, и я очень жалею, что недостаток свободного времени не дает…

Чудный роман! Удивительный роман! Я, признаться, не дочел его второй части, не потому, чтобы он показался мне скучен, вял, бестолков и бездарен; но потому, что я люблю хорошего понемножку и всегда имею привычку дочитывать хорошие книги по листочку в день, вместо лакомства, вместо конфект. Но несмотря на то, что я остановился на половине третьей главы второй части этого романа, я могу вполне оценить его и дать понятие о его характере и достоинствах. Характер и достоинства «Довмонта, князя псковского»…

Между тем как англичане с таким участием и уважением говорят о нашей новой обсерватории, между тем как Купер пишет сатиры на политические теории, а г-жа Лебрен – портреты знаменитых людей XVIII века, – и мы, москвичи, не остаемся без дела. В первой июльской книжке «Московского наблюдателя» громко возвещена реформа… в русской просодии {1} . Автор остроумно решает некоторые затруднительные вопросы. Знаете ли, отчего замолкли поэты на Руси? – «Их нет», – скажете вы. Неправда! это тишина перед бурею;…

Наша литература, чрезвычайно богатая громкими авторитетами и звонкими именами, бедна до крайности истинными талантами. Вся ее история шла таким образом: вместе с каким-нибудь светилом, истинным или ложным, появлялось человек до десяти бездарных людей, которые, обманываясь сами в своем художническом призвании, обманывали неумышленно и добродушную и доверчивую нашу публику, блистали по нескольку мгновений, как воздушные метеоры, и тотчас погасали. Сколько пало самых громких авторитетов с 1825 года…

Новый поэт!.. Новое светило восходит на горизонте нашей поэзии: привет ему!.. Скорее трубку – что это такое: звезда первой величины, блуждающая комета или только воздушный метеор, который мигом рассыпается и утратит свой кажущийся, призрачный блеск?.. Итак, наблюдаем… Люблю я небо голубое, Когда безоблачно оно(,) И солнце пышное, златое, Как бы ныряет в нем одно. Хорошо ли?.. Постойте есть и еще лучше. Когда мы женщину душою пылкой любим И сердце полное ей в жертву пепелим, (?!..)…

Пьеса эта есть забавный, шутовской фарс. Музыка к куплетам взята из произведений знаменитых компонистов, и в этом отношении фарс имеет достоинство пародии для охотников до пародий на великое. В самом деле, не смешно ли слышать звуки «адского вальса» из Мейерберова «Роберта», [2] при таких словах: Губкин. Спешу на почтовых я в Харьков отсель И буду к вам снова чрез восемь недель. Все. Вам отпуск даем мы на маленький срок; Скорей посетите вы наш уголок! Служакин. Ты, друг, мне…

Вот другое дело литература XVIII века, она не так глубока и ужасна; она, напротив, очень весела и снисходительна к слабостям человеческим, но зато и убийственна для чувства нравственности, соблазнительна и развратна. Эти сцены сладострастия, набросанные игривою кистию с чувством самоуслаждения, эти невинные экивоки, от которых закипает молодая кровь юноши и волнуется грудь девушки, – вот она, вот ядовитая отрава нравов! Это хорошо известно многим, которые, еще бывши детьми, читали философические…