Рассказ

Девушка судорожно прижимает к себе корзинку – и из пятнышка покойницкого света идет к огням большого проспекта. Выходя на тротуар, она начинает высоко выкликать, как малахольная: «Купите бублики! Купиииите бублики! Горячи бублики!» Она не знает, что из темноты следят за ней. Что сама темнота протягивает к ней свои влажные от измороси и липкие от желания лапки, что белое, и черное, и желтое кружатся под качающейся фонарной лампой в немыслимом танце – не видя друг друга и не чувствуя. Фасетчатые…

Сколько всего прошло ночи, Тарх не сказал бы: время вроде и тянулось, а вроде и бежало. Он, крадучись, прошел мимо Тёрских столбов: давным-давно Старый Тёр с братьями поставил, когда со степи приходили набегами. Тогда и леса поменьше было, аккурат до этих столбов вроде. А за них степняки заступать боялись – разок сунулись за сбежавшими из веси, так даже следов не осталось. Парень рядом со столбами почувствовал себя уверенней: для защиты ставили, и его прикроют. Он, как-никак, родственник Тёру,…

Нет для них ада. А я пока что есть. И квартира у меня есть. Имеется также окно, потоки воды на нем и бутылка коньяка на столе. А гостей у меня нет и не планируется, пусть даже и Рождество на носу. И телевизора нет, потому что не люблю. И звонок надо бы отключить, потому что скоро начнут ломиться посевальщики или щедровальщики, или как там их… Говорят, мысль бывает материальной. Наверное, так оно и есть, потому что не успел я эту мысль додумать, как звонок мой задребезжал. Именно задребезжал –…

Одевшись в рабочее, раздраженно хлопнул створкой гардеробной и открыл соседнюю, оружейно-медицинскую. Некоторое время с профессиональным интересом рассматривал ячейки с оружием, останавливая взгляд то на файдере, то на игломете, то на спире… Нет, к черту! Еще паранойи не хватало для полного счастья, поэтому берем транк, выпиваем и аккуратно закрываем нишу. Пока закрываем. Тем более ниш таких на корабле – в каждой секции. Успеется. Что он, в самом деле, предчувствиям каким-то доверяет больше, чем…

– Сережа, у меня к тебе есть небольшая просьба, можешь выполнить? – Ну, это смотря какая! – отвечает Сережа. – Что это значит «смотря какая»? – удивляется начальник наглости инженера. – Попроси любого из отдела, вон, например, Кита, о маленькой просьбе, он выполнит. Ну-ка, Кит, у меня к тебе маленькая просьба? – Кого нужно убить, шеф? Все смеются, а Сенька сидит и злится. Мало того, что теперь все точно знают о его проблеме, так еще и дали прозвище Густой чувак. День ото дня проклятый обрусевший…

И жадно протянув руки и блестящими глазами впиваясь в глаза Али, Айша ждала. Раб усмехнулся злой и торжествующей усмешкой, но смиренно поклонился до земли и сказал: – Госпожа, – дай мне одну крупинку гашиша. Как ужаленная вскочила Айша и крикнула: – Подлый раб! Как смеешь ты мечтать о рае Магомета!.. Не довольно ли и для тебя того счастья, которое перед тобою, на земле!.. Али ответил: – Ты обещала, госпожа, исполнить мою просьбу. Дай же мне одну крупицу гашиша. Дрожащими от гнева…

Тяжёлым гнётом ложилось на душу это множество наносных, искажённых слов в речи простого русского человека. Я понял, что Илья имеет пристрастие к мудрёным словам, которые с завистью ловит и старается запомнить, искажая и понимая их по своему и очень гордится тем, что он знает мудрёные слова. «Бедный Илья!.. – думалось мне, – что, если бы его любознательность была направлена по хорошему руслу?» Ехали несколько минут молча. Дорога шла полем. – А вона деревня моя, – огоньки-то светятся!.. Пожар был…

Он закричал. Полный ужаса крик далеко отозвался эхом, а на берегу, совсем близко, вскрикнула от испуга женщина: она верхом возвращалась домой, обогнав кавалькаду. Молодой человек увидел на берегу её, за мечту о которой он гибнет, – и крикнул: – Спасите!.. – Разве вы не умеете плавать?.. – Умею… Меня тянет в омут… Бросьте мне что-нибудь… – Нужно верёвку… Но где же взять?.. Ей было жаль этого красивого молодого человека, который тонет; ей было страшно и хотелось помочь. Но где взять верёвку?…

– Нет… Я хотел бы слышать… 20-ю прелюдию Шопена. Вещь эта не написана для скрипки. Но сестра больного села за фисгармонию, а скрипач взял свой инструмент, чтобы играть на скрипке мелодию этой прелюдии, созданного в могучих, дивных аккордах. Больной опять забылся, но он слышал музыку. И казалось ему, что вот подошла бледная красавица женщина, – та, которую когда-то любил он своей первой любовью, та, которую он давно потерял из виду, – и она говорит ему; – только не словами, а как-то особенно,…

Мать фармазонов, под аккомпанемент рояля, запела приятным голосом старинный романс:    Кого-то нет, кого-то жаль…    К кому-то сердце мчится в даль… [1] Дрошевский вышел из парикмахерской с гладкими щеками и запахом духов сомнительного качества. – Вот, сейчас мы и придём к нашему инженеру, – сказал он очень довольный собою, – и выпьем и закусим… Славная у него настойка из липовых почек… Вслед за Дрошевским направился Лукошин к подъезду инженерской квартиры, но остановился, чтобы…

– Вы не верите в предопределение?.. Очень хорошо-с!.. Но тогда я попрошу вас объяснить мне следующее… происшествие. Начальник маленькой железнодорожной станции, Пётр Иванович Булыгин, обвёл компанию испытующим оком и остановил взгляд на «скептике», сельском учителе Загряцком. – В сотне саженей от станции есть переезд, а у переезда – будка. А в будке этой жила лет двадцать целая семья сторожа Вахряка. Он был мужик работящий и скопидом; летом полоску землицы запашет, а зимой починкой сапог занимается;…

– Владимир Петрович!.. А-у-у!.. Зовёт Эмма Карловна. – А-у!.. – ответил Владимир Петрович. Молодая девушка подошла. Стройная, в лёгком белом платье блондинка с раскрасневшимся смеющимся личиком, Эмма Карловна казалась скорее женщиной, чем девушкой: было в её голубых глазах что-то вызывающее, слишком смелое для девушки. Она села на траве рядом с Владимиром Петровичем, близко к нему. – Пойдёмте завтракать. Вас ждут. Как вы здесь не боитесь пчёл?.. Могут укусить. – Я пчёл не боюсь… А…

Но маленькая женщина с сеткой улыбается. Она все-таки победу над стариком одержала. И не малую. Он не дает пришлым людям молока… Если даже остается, – когда цинковые кадочки наполнены и готовы к отправке, – не дает, и конец. Не то что хозяйка, сам дьявол не заставит его, если он упрется… А вот художнице, с которой он даже и здороваться не хочет, оставляет каждый день литр. Она покорно садится рядом с хозяйкой на эвкалиптовый пень и ждет. И вдруг видит, в первый раз видит: старик смачивает свои…

Свежий ветер. Моторная красного дерева лодка. На корме, хрупко облокотясь о стеганую пеструю подушку, сидит какая-нибудь мисс Кис, романтическая спаржа со светло-сиреневыми глазами… Пузатый штофик с джином, граненая рюмка столбиком. Девятая рюмка. Темно-фиолетовые глаза… Девятый вал… Толчок! Мисс Кис летит от двух бортов в середину в объятья коренастого механика, подушка – в море… До подушки ли ей и ему, да хранит их Господь на море и на суше… Мы встаем. Как дотащить бесценный груз до нашего холма?…

«Отчего ты такой симпатичный и такой несправедливый? Я ведь один из дому в виноградник не бегаю. Только с тобой. Ты идешь за водой, а я пасусь. Почему сороки клюют виноград? И осы его едят? Почему вчерашняя гостья, от которой пахнет желтыми папиросами, отщипнула самую толстую виноградину, а ты видел и промолчал? И коза сегодня натянула веревку и слопала целую кисть вместе с листьями и букашками?.. У ферм я никогда не трогаю, прохожу мимо, даже стараюсь не смотреть… А здесь на холме виноград общий.…

Одна из фигур – тощая коза, отдаленно похожая на вымоченную в уксусе старую деву, – подошла к морю. Зачерпнула ладонью воды, полила себе на затылок. Изогнула коричневую кисть вбок, повернула ее египетским жестом вокруг оси и отошла в дюны. Это она купалась. Выцветший дылдообразный блондин, весь состоящий из ключиц, лопаток и сухожилий, торжественно распростер девушку на песке, склонился над нею. Усыплять он ее будет, что ли, или скальпировать? Вытянул ей руку, промассировал мелкими щипками, потом…

…Злодей торжествовал. Но в эту минуту я увидел человека, который пристально устремил глаза свои на счастливца. В сих неподвижных глазах я видел благородную злобу и ненасытное, неумолимое, но высокое мщение; его взоры до костей проникали счастливца; они поняли все, всю глубину его низости, исчислили все беззаконные трепетания его сердца, угадали все нечистые расчеты ума… грозная улыбка была на устах незнакомца… он не оставит счастливца, нигде преступный не укроется от ядовитого острия, образ нравственного…

– Ну, полно же, ну, Христос с тобой, окстись. – Но я не крестился; углы губ моих вздрагивали, и, кажется, это особенно его поразило. Он протянул тихонько свой толстый с черным ногтем, запачканный в земле палец и тихонько дотронулся до вспрыгивавших моих губ. – Ишь ведь, ай, – улыбнулся он мне какою-то материнскою и длинною улыбкой, – господи, да что это, ишь ведь, ай, ай! Я понял, наконец, что волка нет и что мне крик «Волк бежит», померещился. Крик был, впрочем, такой ясный и отчетливый, но…

И я подал ей одиннадцать рублей... Она взяла и дрожащими пальчиками сунула их в карман. – Merci, – прошептала она. Я вскочил и заходил по комнате. Меня охватила злость. – За что же merci? – спросил я. – За деньги... – Но ведь я же вас обобрал, черт возьми, ограбил! Ведь я украл у вас! За что же merci? – В других местах мне и вовсе не давали... – Не давали? И не мудрено! Я пошутил над вами, жестокий урок дал вам... Я отдам вам все ваши восемьдесят! Вон они в конверте для вас приготовлены!…

Но я их все равно люблю. Пашка тем временем торопит: – Вставай, деда, уже полдесятого! Мама завтрак нам готовит. Ага. Значит, Василиску, правнучку мою, этот деятель уже поднял, а ведь та – весьма совиного образа жизни девица. До сих пор полночи по дискотекам шляется да прыгает под теперешний бум-бум. Причем почему-то только по педовским клубам – натуралов ей, что ли, мало? А муженек ее хоть бы хны, уткнется в свой терминал и коды тасует. Есть жена рядом, нету ее – лишь бы мелкий был накормлен…