Рассказ

А здоровье Герасима не только не улучшилось, – становилось день ото дня хуже, и въ послднее время Герасимъ ужъ. не пытался вставать, – въ лежку лежалъ. Лежитъ и слышитъ иногда: жена войдетъ въ горницу, постоитъ, посмотритъ на него, заплачетъ, – прочь пойдетъ; работникъ Сидоръ за чмъ ни на есть сунется, тоже поглядитъ на него, какъ на покойника, покачаетъ головой, прочь пойдетъ. Телгу разъ услышалъ, какъ подъхала, колеса застучали… Спросилъ потомъ у брата, что за телга была, – сказывалъ тотъ будто…

…Синие бусы лежали на пульте курсографа. Далеко внизу тень от машины скользила по тропе, которая упиралась в вывеску: «База Активного Отдыха № 101. Погружение в далекое прошлое. Заповедный Самодельник приглашает попробовать свои силы в создании Первого Топора, Первой Корзины, Первой Подковы… Массовый праздник. Разжигание Первого Костра…» Вечером он подарит бусы жене. Она сумеет понять, как они ему достались… Сложная профессия Синтезатора не просто требовала отдыха. Она…

Но как я был застенчив и боязлив! Смех и восклицания босоногих девок, попадавшихся мне на дороге, заставляли меня краснеть до ушей, и я не решался обернуться и посмотреть еще раз на их пестрые сарафаны, тайно меня пленявшие. А какие незабываемые бессонные ночи я проводил тогда! Неясные, смутные предчувствия волновали мою кровь, и все казалось, что вот откроется дверь и кто-то войдет сейчас в комнату и скажет тихо волшебное слово – люблю. Я дрожал, ожидая свидания с неизвестной, таинственной,…

Витя заскочил домой вымыть руки и уже через пять минут звонил в сорок седьмую квартиру. Дверь открыла Идеальная Жена. Ее непривычно накрашенные глаза сияли. Короткая юбка не скрывала восхитительно стройных ног. – Прошу к столу, Витя. * * * Десять миллионов долларов – это всего-навсего пять «дипломатов». Или один холщовый мешок. Босс, правда, ворчал: «На хрена столько скопили… Не могли хотя бы по лимону вывозить…» Но Грек предпочитал одну опасную ездку десяти менее волнительным. Он любил получать…

— Гамадрила, лисица, тетерев — они тоже пляшут, — упорствовал пастор, — чем порядочней тварь божия, тем она меньше пляшет. — А наука, — капал в душу пастора молодой бортмеханик. — Их карманные телепатические устройства связывают каждого с каждым. — Враки, — бормотал пастор. — Или вот мы. Появились с треском, грохотом, на ракете. Но они ведь не перестали верить в своего бога — Великую Пчелу. И пожалуй, пастор, на Голгофу тут никто за вами не проследует. — Умолкни, богохульник! — взревел пастор…

Он говорил, стараясь сделать выражение своего лица строгим, но глаза под седыми нависшими бровями смотрели доброжелательно. Когда я очутился в лаборатории, профессор посадил меня в кресло, некоторое время грозно смотрел на меня и, наконец, произнес: — Ты хочешь знать мою тайну? Всё хочешь знать? Зачем подглядывал? Ну, отвечай! Я поспешно поддакнул, еще не совсем оправившись от страха, который нагнал на меня Рукс. Профессор замолчал, внимательно разглядывая меня. Я не мог усидеть спокойно…

Меан медленно приподнялся и, словно глыба, навис над своим огромным столом: — Этому можно доверять? Лаэр пожал плечами: — С той же степенью вероятности, как и любым другим подобным данным. — Я спрашиваю, — резко повторил Меан, — достаточно ли достоверно ваше сообщение? Если да, то необходимо принимать соответствующие меры! — На ваш вопрос я могу ответить только как математик. Если хотите, точно подсчитаю вероятность… — К черту вероятность, — загремел Меан. — Необходимо действовать, и немедленно!…

Эк, Эк, чер-ровек, Р-ротом р-ровит бер-рый снег! — Ртом, — машинально поправила мама. — А тогда нескр-радно пор-ручится, — не согласилась Руженка. — И так ни складу, ни ладу, — съехидничал Экки, и мама укоризненно качнула головой: — Экки! Зачем ты обижаешь младшую сестру? — А пусть не дразнится. — А ты… А ты… Макар-рона с гр-разами — вот ты кто! В это время захныкал Джоник. Отец сразу сделался суетливым и беспомощным, а мама, оттеснив всполошившуюся электронную няню, выхватила…

Мне никогда не приходилось наблюдать Орзириса в таком состоянии, но для Мельванея это, очевидно, не было новостью, и он придавал происходившему серьезное значение. Пока Орзирис бормотал, схватившись за голову, Мельваней шепнул мне: – С ним это всегда бывает, когда уж слишком его муштруют эти младенцы, которых теперь делают сержантами. Нечего им делать. Иначе не могу объяснить. – Ну что же. Ничего страшного. Пусть выскажется. Орзирис начал петь пародию на песню «Рамдорский корпус», полную намеков…

Рипа привязали, и здоровье бедняги пострадало. Поэтому леди полковница послала за мной: ведь было известно, что я понимаю толк в собаках. Она и спрашивает, что с ним такое? «Просто, – отвечаю я, – ему скучно, и он нуждается в свободе и обществе, как все мы, остальные. Вероятно, одна-две крысы скоро оживили бы его. Крысы, мэм, вещь низкая, – говорю я, – но такова уж собачья натура, ему нужно также погулять, встретить одну-другую собаку, побеседовать и подраться с ними, как подобает доброму христианину».…

И вот что я хотел сказать. Когда я был капралом, моим сержантом был Мак-Кенна, человек тоже женатый. Его жена, Бриджет, была из одной со мной деревни. Когда она попала к нам в роту, мы прозвали ее Шариком за толщину. Со всех сторон была она круглая, как пушечное ядро, так и прозвали ее Шариком. Хотели прозвать ядром, да те бывают твердые. Бриджет же была мягкая такая, ну и настоящие шарики бывают мягкие. Вроде мячиков из ваты и шерстяной материи… Упокой, Господи, ее душу, хорошая была женщина, действительно…

– Да я не умею плавать, – говорят двое из них. – И это я слышу от молодца, который учился в школе! – говорю я. – Схватитесь за кусок дерева, а мы с Коноли переправим вас, как красных девушек на пароме. Мы достали сгнивший древесный ствол и спустили его в воду, подталкивая тесаками и винтовками. Ночь была – хоть глаз выколи, а как раз в ту минуту, когда мы благополучно спустились в воду, позади нас раздался голос поручика, который звал меня. Я крикнул ему: – Тут омут, сэр, но я уже чувствую…

Меллинс – молодой и женатый сержант, его манеры отчасти результат врожденной резкости, отчасти плод плохо переваренного образования в закрытой школе. Он перешел через мост и грубо спросил Орзириса, что он делает. – Я? – переспросил Орзирис. – Да жду офицерского чина. Не видали ли, не идет ли он сюда? Меллинс побагровел и прошел мимо. С того гласиса, на котором лежал Леройд, донесся звук легкого смешка. – Меллинс надеется, что его когда-нибудь произведут, – объяснил Орзирис. – Да спасет Господь…

Она дотронулась до его руки указательным пальцем и склонила голову набок, чтобы лучше видеть. Тут нянька обернулась и дёрнула его со строгим видом. – Не следует говорить с чужими девочками, мистер Джорджи. – Она не чужая. Она очень милая. Она мне нравится, и я показал ей мой порез. – Что за глупости! Поменяйтесь местами со мной. Она пересадила Джорджи так, что закрыла от него девочку, а взрослый позади него возобновил свои бесплодные объяснения. – Я, право, не боюсь, – сказал мальчик,…

Открытое и явное поклонение всякого мужчины, каков бы он ни был, приятно всякой женщине, какова бы она ни была; но м-с Ландис-Гаггерт, как светская женщина, никак не могла взять в толк поклонения Ганнасайда. Эгоист по природе, он не жалел никакого труда, чтобы предупредить малейшее её желание. Любое её слово являлось для него законом; и не подлежит сомнению, что он находил подлинное удовольствие в её обществе, пока она разговаривала с ним на общие темы. Но стоило ей перейти на личные взгляды и…

Через каждые пять шагов он смотрел на официальную телеграмму в руке, словно освежая себе память, и повторял свои слова. Мечтательное выражение лица моего спутника – он унёсся вдаль с Тессом – исчезло с быстротой молнии. Со свойственной его соотечественникам способностью быстро приспосабливаться к обстоятельствам, он оказался на высоте положения, сбросил с сетки свой мешок, открыл его, и я услышал звон пузырьков. – Узнайте, где этот человек, – отрывисто проговорил он. – Я нашёл тут средство, которое…

Он резко рассмеялся. Дееса плакал и кричал. – Даю тебе сроку ещё одну минуту. Смотри, тебе будет плохо! – сказал плантатор. – Ступай работать! – Теперь я скажу истинную правду, – задыхаясь, в порыве вдохновения, сказал Дееса. – Я не был пьян в течение двух месяцев. Я хочу уйти отсюда и напиться как следует, вдали от этой благословенной плантации. Таким образом я не причиню никакого беспокойства. Улыбка мелькнула на лице плантатора. – Дееса, – проговорил он, – ты сказал правду, и я сейчас…

Она дотронулась до его руки указательным пальцем и склонила голову набок, чтобы лучше видеть. Тут нянька обернулась и дёрнула его со строгим видом. – Не следует говорить с чужими девочками, мистер Джорджи. – Она не чужая. Она очень милая. Она мне нравится, и я показал ей мой порез. – Что за глупости! Поменяйтесь местами со мной. Она пересадила Джорджи так, что закрыла от него девочку, а взрослый позади него возобновил свои бесплодные объяснения. – Я, право, не боюсь, – сказал мальчик,…

— Лейтенант, служба есть служба. Иногда и нас она тревожит, хотя электроны справляются с ней не хуже и днем и ночью. Сегодня опять твой выход на сцену. Счастливчик. Представляю, как подскочит индекс твоего счета в банке. Да, чуть не забыл, нужно доложить начальнику штаба, что я тебя везу… а то еще и Джимми притащат. Ты вчера не пил? Медицина не привяжется? Сегодня этот педант Крофт, он уж все выполнит по инструкции, по всем параграфам и пунктам… — Это тот, о котором ходят легенды? — Ничего…