Русская классическая проза

Том не менее, когда на исходе 50-х годов новый царь Александр II предписал рескриптом виленскому генерал-губернатору Назимову задуматься над этим вопросом и над его скорейшим решением, когда стало ясно, что отмена крепостного права не за горами, вдруг обнаружилось, что в среде правящего класса и образованного общества она, эта будущая отмена, никакого возмущения не вызывает, что с необходимостью ее почти все согласны, что принципиальных, непоколебимых противников этой отмены не так уж много, они…

Accu are et amare tempore uno Ip i vix fuit Herculi ferodum. Petron. Satyricon. Среди кровавыхъ смутъ, въ т тягостные годы Заката грустнаго величья и свободы Народа Римскаго, когда со всхъ сторонъ Порокъ нахлынулъ къ намъ и онмлъ законъ, И поблднла власть, и зданья вковаго Подъ тяжестію зла шатнулася основа, И свточь истины, средь бурь гражданскихъ бдъ, Уныло догоралъ – родился я на свтъ; Но правда и боязнь порока и разврата Въ утробъ матери со мной была зачата. Съ…

Тяжело в степи в эту пору, тяжело зверю-скотине, а всё-таки горе их пока полугоре, — горе впереди, горе, когда дедушка Буран сам за своею старухою следом пожалует. Словно не в воздухе, не по земле, а далеко где-то, под землею, гул и гром идут перекатами. Несметный табун белых коней мчит Бурана-дедушку, в распашных санях везет его, старого да пьяного. Кони дикие, разнузданные, ржут и фыркают; разметали по ветру гривы белые, жмутся кучею, рвутся в стороны. Сам буран высоко в санях стоит, головою…

Стад хан народом править, как следует, унялось его сердце злобное, смирились враги, отдохнул народ… А всё ж таки Даура, словно тяжелое, загробное проклятие, тяготит завещание Магомфта-Тузая, — всё нет ему ни покоя, ни радости. Пошел хан Даур за город, поднялся на курган, оставил богатую свиту внизу, а сам смиренно вошел под свод священного мазара. И свершилося чудо. Едва только хан склонил на пороге колена, как сами собою заиграли литавры Магомета-Тузая. Звук победы, звук торжества любви над…

Здесь, в этом селе, тоскует по нем у самой воды под красной лапчатой сосной кривая, как бы обугленная, хибарка с банькой сбоку и, вгрызшийся в его клочок земли, огромный камень — проклятый, выпивший у него все соки, но такой теперь родной, любимый. Жарка была последняя схватка с «валкие гарты» (белыми). Много пало их — белых — пергеле шатене… Все же они — «пуна…» (красные) сдали, как травимых зверей, гнали… остервенелые, вместе с германскими касками за В… сары (Белоостров). Их вышибли за пределы……

— Ладно, уж чего сама, вместе погибать… Пойдем на Бессарабию румын, цыган этих самых, мамалыжников колошматить. 1920

За десять лет сколько полетов ввысь, в голубое небо, совершила Мария Александровна и сколько тысяч пудов антрацита и кардифа выгрузила она. Она работала с зари до последнего гудка, и все время среди сотен кадок, взлетающих как качели над угольными трюмами, можно было видеть ее круглое, красивое лицо купчихи и веселую ямочку. А сейчас Мария Александровна отдыхает. Она лежит возле всякого хлама в агентстве, недвижимая. Она не работает давно и с тоской глядит большими карими глазами в голубое небо,…

Ефрем говорил через силу, — его трепала застарелая одышка, нажитая им в каменоломнях. Отдышавшись, он обвел рукой вокруг и блаженно улыбнулся. — Н-да… можно сказать — божье благословение. Не воздух, а мед липовый… Это какая же пташка разливается. Не соловей ли. Ишь ты… Чивит-чивит. Фьюить, тр-тр-тр-тр… Он вдруг скривил лицо, заморгал глазами и шмыгнул носом. — Чего ты, — спросил Чубар. — Как же, — ответил плаксиво Ефрем. — Двадцать семь лет, как крот живу, копаюсь в минах. Ни света божьего,…

Лакей угрюмо смотрлъ въ уголъ и пичего не отвчалъ. — Васъ я спрашиваю, Порфирій Петровичъ, — продолжалъ баринъ. — Извольте отвтить, какое подавать платье… — Не желаете отвчать, стало быть? Извините, что побезпокоилъ. Коричневый фракъ подать мн, голубой бархатный жилетъ и срые брюки. Лакей пошелъ. — Порфимка! — крикнулъ баринъ. — Чего изволите? — Чтобы я не видалъ больше постной рожи твоей. Слышишь? Я не люблю этого, пора теб знать. Ты это о Лизк все скучаешь, я знаю, такъ брось, будетъ.…

– Презренный раб божий, раб человеческий… дворовый человек Александр… вечный жидовин, Агасфер [1] треклятый… – О? Александр!.. Признаю, признаю, – говорит дедушка. – Обогреться, переночевать, поди, хочешь, изустал, чай?.. Место будет… Садись, Александр, садись, странник божий… – Дозволяешь, отец? – все еще спрашивает странник, робко озираясь кругом. – Не бойся, не бойся… Входи с богом, располагайся. И вот странник медленно и неуверенно начинает снимать с себя мешок и с тяжелым вздохом…

Родители Михаила, а позже и он сам, пытались наладить переписку с петрозаводскими родственниками, но время, обстановка в нашей стране не благоприятствовали общению. Не так давно мне посчастливилось познакомиться с Зинаидой Ивановной Филимоновой. Для нее творчество и судьба поэта — тема близкая и дорогая. Она сопереживала судьбе земляка. Познакомившись со статьей биолога из Петрозаводска, М.Г. Чехонин предположил, что Зинаида Ивановна — его родственница (в процессе переписки родственные связи…

Он увидел движение: со скоростью истребителя к нему приближается мутная стена, круша все на своем пути — еще секунда, и она сметет его, как даже не песчинку, как атом, частицу глупой материи. В тот момент, когда это неминуемо должно было случиться, перед Виктором словно вырос экран. Огненная клубящаяся волна натолкнулась вдруг на препятствие, обволакивая его, как морская гладь огибает нос корабля. Но Виктор видел, он смотрел, не в силах оторваться, как бешеная стена смерти обходит почему–то его…

А. А. Воейковой Раз в крещенский вечерок Девушки гадали: За ворота башмачок, Сняв с ноги, бросали; Снег пололи; под окном Слушали; кормили Счетным курицу зерном; Ярый воск топили; В чашу с чистою водой Клали перстень золотой, Серьги изумрудны; Расстилали белый плат И над чашей пели в лад Песенки подблюдны. Тускло светится луна В сумраке тумана — Молчалива и грустна Милая Светлана. "Что, подруженька, с тобой? Вымолви словечко; Слушай песни круговой;…

Ах, мороз, морозец, Молодец ты русский, Ходишь в рукавицах Да в овчинной шапке. Ах, мороз, морозец, Аленькие щечки; Тело познобишь ты, А душе тепленько. При тебе, мой милый, Вспомнишь про старинку, Как, бывало, с нею, Помнишь ли, морозец, На летучих санках Мы стрелою мчимся В сумрак одинокий!.. И она, красотка, Шепчет мне тихонько: «Ты озяб, мой милый! Положи головку, Я тебя прикрою!..» Распахнет, бывало, Теплую шубейку, – И у белой груди Мне тепло, привольно!..…

I. Англичане и Французы Нечестивому союзу С Туркой ревностно верны, Им душевно преданы, К нам свои пригнали флоты. Черноморски видят воды Побратавшихся врагов, Видят тучи их судов… И шумит, гневясь, волнами Геллеспонт меж кораблями Им непрошеных гостей: – Для каких пришли затей?.. Не добра же мне желая, Привалила эта стая? Англичанин и Француз Пушек вывез целый груз… Вывез, чай, не на продажу; Ведь не для, там, бон-куражу Он изволит разъезжать, На водах…

Сходитеся в Новгород братья! Сходитеся пир пировать, Вас древнего старца объятья Готовы радушно принять. Иди златоверхий наш Киев! Да будет твой первым привет: Крещением Русь просветил ты, К нам внес православия свет. Гряди светом веры венчанный, И в наших сердцах воскреси То чувство, с каким Первозванный Апостол явился в Руси! Пусть Ольги, Владимира тени Святые к нам придут в Новград, И Русских, из горних селений Священным крестом осенят. Иди ты родимая…

Сказка о золотом петушке Негде, в тридевятом царстве, В тридесятом государстве, Жил-был славный царь Дадон. Смолоду был грозен он И соседям то и дело Наносил обиды смело, Но под старость захотел Отдохнуть от ратных дел И покой себе устроить; Тут соседи беспокоить Стали старого царя, Страшный вред ему творя. Чтоб концы своих владений Охранять от нападений, Должен был он содержать Многочисленную рать. Воеводы не дремали, Но никак не успевали: Ждут,…