Современная проза

Небо темнело, хотя далеко еще было до заката, и ветер усиливался. Все чаще бил барабан на корме, и гребцы, чьи спины не знали бича надсмотрщика, круче налегали на весла. Они шли за своим, и если бы кто-нибудь посмел им помешать — разобрались бы и без капитанского приказа. Сам капитан стоял у борта, оставив Тиугдала у рулевого весла, напряженно вглядываясь в ту сторону, где ожидал увидеть «Рарог». И он его увидел. Джерред хрипло завопил от радости и начал отдавать приказы матросам и воинам. …

Но к генералу это, конечно, не относится, генерал меня очень любит, можно даже сказать: он души во мне не чает. Я ем кашу с генеральского стола, пью прямо из генеральских губ, живу в его, генеральском, кабинете, и он же, генерал, меня лично охраняет. А раньше, когда я жил в Главном государственном зале, прямо под личным генеральским штандартом, то при мне, как я уже говорил, денно и нощно стоял караул — четверо грозных гвардейцев с начищенными до блеска карабинами. Тогда, кстати, и клетка у меня…

Вслепую от блеска заката И, выудив, бросить два-три медяка В коробку у ног музыканта. И — прочь через площадь в закатных лучах В какой-нибудь Чехии, Польше… Разбитое сердце, своя голова на плечах — Чего тебе больше? 2004. Взлетка Бабченко Аркадий Аркадьевич родился в 1977 году в Москве. Окончил Современный гуманитарный университет. Журналист, прозаик, лауреат премии “Дебют”. Печатался в журналах “Новый мир”, “Октябрь”. Живет…

Не ошибаемся ли мы, прилагая теорию автора к его жизни? Вряд ли. Так или иначе, я хотел бы подчеркнуть, что благодаря экскурсу Элиаде к своим истокам выявляется органическая связь между его личным опытом и позднейшими штудиями философа. С самого детства особенность восприятия настраивает его на то, чтобы видеть во всем сущем открытие и откровение, прозревать тайную символику мира, поддаваться очарованию судьбы, невидимо теплящейся в обыденном. От этого стержня личности ответвляется потом как страсть…

И вот еще что. Любимым своим произведением Горенштейн считал пьесу «Бердичев». Речевой основой ее был тот «местечковый» говор, о котором идет разговор. Но этот говор Горенштейн в своей пьесе превратил в замечательно выразительный литературный язык высокого искусства. И здесь я осмеливаюсь без всяких оговорок сравнить «Бердичев» с тем, что проделал в «Одесских рассказах» с языком этого города Бабель... А теперь возвращаюсь к той моей первой встрече с Горенштейном. Вот что еще меня тогда поразило.…

Вплоть до восемьдесят пятого года, когда началась перестройка, я жил вне общественной, социальной, политической жизни из соображений гигиены. По той же причине я, как мог, избегал литературной среды, хотя у меня было немало друзей — приятеле#среди писателей. Я человек без стадного чувства, поэтому всегда избегал толпы, собраний, обсуждений и, даже будучи членом редколлегии некоторых журналов, никогда не мог высидеть заседания до конца, что неизменно портило мои отношения с главным редактором и коллегами.…

Генка вышел, пиная каштан, к сетчатому забору, спрятался за деревом, оглядел школьный двор. Вокруг футбольного поля бегала какая-то девчонка в топике и спортивных штанах, бегала и трясла всеми недостатками фигуры. Сиськи, как у коровы, отметил Генка, хихикнув. На самом поле, что удивительно, никого не было — видно из-за дождя в футбол не играли. Мокро. Роса. На карусели, возле турников, Генка заметил какое-то черное пятно и, протерев очки, узнал в пятне Горика — дебильного армянчика из 6-го «Д».…

И был день, когда события человеческой жизни потребовали немедленного ангельского вмешательства. И предстали ангелы пред лицом Господа, между ними явился и я. Все мы были в одеждах одного сияния. Нас ждало новое служение. Нам поручалось пасти народы, которые уходили из Вавилона. И я спустился к человекам, которые не хотели жить ни правдой от Господа, ни в Его любви. Наше служение заключалось в том, чтобы, не нарушая свободы человека, отвращать стопы его от наибольшего зла. В человека по имени Мосох…

– Кирилл, вы нам очень нужны, – пропела Серафима. Кирилл обреченно вздохнул и, сев на маленький стул, стоявший возле телефона, чуть слышно спросил: – Когда? – Завтра утром. В Елизово. – Что?! Завтра утром?! В Елизово?! – вдруг закричал Кирилл. – Нет, это невозможно! Это абсолютно невозможно! У меня съемки на «Мосфильме». – Кирилл, вы нам очень нужны, – ласково и певуче повторила трубка. – Да мало ли кому я нужен! На «Мосфильме» я тоже нужен. Почему вы считаете, что я должен ехать именно…

Уже и заграница Цуговой рыбкой заинтересовалась. Переговоры ведут о покупке лицензии. Да только Климыч — ни в какую. Я, говорит, соль души русской, бабьей, никогда проклятой Антанте не продам. Я, говорит, и Родину-то в своё время не продал, хотя допуск имел. И на том, говорит, — баста. Вот такая история. Не вру ни разу. Лобовой удар Чёрная морда мощного "Ленд Крузера" оскалилась навстречу, грозно рыча, возвышаясь над жалкой синей "десяткой", в которой стремительно искажался и серел…

Утром проводил Олю до метро. — Приходи на обед. Мы будем дома. Под раскидистым деревом стоял молодой мужчина. — У вас есть спички? — спросил он Колю. — Нет, брат, курить я бросил. Услыхав такое обращение, мужчина внимательно посмотрел. Петров в черных очках, из-под очков на левой щеке выглядывает шрам. Мимо проходил парень с сигаретой. — Разрешите прикурить? — попросил Коля. Мужчина прикурил. — Что-то невеселый с утра, — сказал Коля. — Да-а, с женой поругались. — Так сделай…

Mein ganze Leben will ich Dir verraten, da wahrhaft er t begann mit dem Tage, da ich Dich kannte. Vorher war blo etwa Tr"ube [8] und Verworrene [9] . Al Du kam t, war ich dreizehn Jahre und wohnte im elben Hau e, wo Du jetzt wohn t. Du erinner t Dich wahr cheinlich nicht mehr an un – wir waren ja ganz till. Du ha t vielleicht nie un eren Namen geh"ort, denn wir hatten kein Schild auf un erer Wohnung t"ur, und niemand kam, niemand fragte nach un . E i t ja auch chon o lange her,…

Гостиная Сумароковых представляла собой просторное помещение с белыми стенами, кожаными диванами, большим обеденным столом и обязательной горкой, набитой антикварной посудой. Хозяин дома давно жил без жены, но в гостиной не было ни лосиных голов, ни холодного оружия, ни коллекции спортивных наград. Главной достопримечательностью здесь был настоящий камин, как в английском фильме, – с решеткой, экраном и специальными креслами, сидя в которых так приятно смотреть на огонь! На мраморной каминной полке…

Есть и ещё одна проблема. В этих байках присутствуют крепкие словечки и «солёные» выражения. Иногда и ненормативного характера. Всё, что можно, я смягчил, но порой вся «соль» байки выражена именно в этих двух-трёх грубоватых словах. Что тут сказать. «Здесь армия, а не институт благородных девиц!»  – говорил мой незабвенный начальник штаба майор Пономарёв на упрёки, что он вкручивает порой какое-нибудь острое выражение в воспитательную беседу с очередным разгильдяем. «Нет ничего скучнее…

«Ракета» (как справедливо назывались эти пассажирские дилижансы), шумно гремя колесами, свернула под арку и въехала во двор гостиницы; ее пассажиры, до сих пор не особенно интересовавшиеся своим молчаливым спутником, теперь с удивлением заметили в его руке трость с серебряным набалдашником. Некогда модно постукивавшая по Вестминстерскому мосту, она теперь отбивала такт по булыжной мостовой. Этот высокий мужчина с могучей грудью и широкими плечами в тесноте дилижанса вызывал, возможно, некоторую…

2 Поэтому я пошел на экзамен, сдал его, пошел на медкомиссию, прошел ее, и вот я – подменный доставщик. Начиналось легко. Меня отправили на участок Западный Эйвон, и все было совсем как на Рождество, только без траха. Каждый день я ждал, что меня трахнут, но меня не трахали. Бугор же был нормальный, и каждый день я, гуляючи обходил то один квартал, то другой. У меня даже формы не было, одна кепка. Я носил обычную одежду. Мы так с моей Бетти киряли, что на одежду едва ли оставалось. Затем…

Вышло так, что, будучи преступником для большинства англичан, в глазах друзей я остаюсь мучеником. Что ж, пускай: такое сочетание делает меня совершенным воплощением художника. У меня есть все необходимые ручательства. Я и Соломон и Иов в одном лице – счастливейший и несчастнейший из людей. Я познал всю пустоту удовольствий и всю реальность страданий. Судьба моя исполнилась до конца: после головокружительного взлета я испытал жесточайшее падение и ныне обрел свободу, присущую тем, чей путь развития…

Я отвечал тогда, что не собираюсь писать дальше ни слова, и что в своих книгах я сказал все, что хотел сказать. После того, как я некоторое время жил впроголодь, заложил свой автомобиль и все такое прочее, мне было приятно отдыхать, не работая до полуночи над черновиками. И все-таки, почти каждое лето я выкатывал свой древний биплан на зеленые поля лугов Среднего Запада Америки, катал пассажиров за три доллара за полет и опять начинал ощущать хорошо знакомое внутреннее напряжение: у меня было еще…

Лязгали сталкивающиеся железные буфера вагонов, наносило удушливый запах сгоревшего угля, шипел пар, куда-то вдруг устремлялись, бежали люди, перепрыгивая через рельсы; кажется, только он один не спешил на всей станции. Дважды сегодня отстоял он очередь на продпункте. Один раз уже подошёл к окошку, аттестат просовывал, и тут оказалось, что надо ещё что-то платить. А он за войну вообще разучился покупать, и денег у него с собой не было никаких. На фронте все, что тебе полагалось, выдавали так, либо…

Вначале Ковчег состоял из восьми судов: галеона Ноя, который тащил на буксире судно с припасами, четырех кораблей поменьше — их капитанами были Ноевы сыновья — и шедшего на безопасном расстоянии (поскольку члены этой семьи очень боялись заразы) санитарного корабля. Восьмое судно, сопровождавшее нас недолго, имело загадочное назначение; этот небольшой ходкий шлюп, вся корма которого была изукрашена филигранной резьбой по сандаловому дереву, угодливо держался поближе к ковчегу Хама. Очутившись с его…