Современная проза

Начальник был весел и преисполнен энергии. Тоскин подумал, что он, может быть, после долгого перерыва получил наконец в свое распоряжение руководимые массы и мог предаваться привычному делу руководства. Во всяком случае, он начал свою речь со вкусом и с удовольствием: — Итак, товарищи педагоги, — я всех вас называю педагоги, потому что партия всем нам доверила большое воспитательное дело, — итак, начнем, пожалуй, как говорил наш командир полка. Надо всем и каждому составить план работы и вручить…

Глава 1 Жизнь — это как потеряться. Чем больше сопротивляешься, тем больше запутываешься в направлении. Томоко Хаякава. Семь обличий Ямато Надэсико Я вышла на трассу и подняла руку. Если честно, безумно страшно и до сих пор не верится в происходящее — я сбежала из дома, никому ничего не сказала, мать меня убьет. Точнее, сказала Ярику. Ярик так разоралась, что я решила больше никому ничего не говорить, потому что если Птица визжала, как потерпевшая, то чего ждать от остальных? …

Глава 1 — Да что у вас здесь творится?! — Ты что, не видишь? Творится любовь… [1] Мне оставалось до верха от силы метра полтора. Позади — пропасть. Вверху — победа над собой и собственными страхами. Я преодолею себя, справлюсь с боязнью высоты, со слабостью в руках и вскарабкаюсь на вершину. Я смогу. Пальцы в тальк, чтобы не скользили по гладкому камню. Еще рывок. Покрепче ухватиться за небольшой выступ. Нога на захват. Опля! Давай, Птица, держись! Под тобой двенадцать метров пустоты.…

Происходили взрывы примусов, сколько из-за них было пожаров! Кроме примусов были керосинки, паровые утюги, самовары, на кухнях стояли плиты, их топили дровами, на них варили, жарили, пекли. В комнатах стояли печки, топить надо было осторожно, чтобы не было угара. Эта минувшая жизнь имела множество бытовых правил, которые навсегда исчезли. Исчезли горшки, горшечники, гончарные изделия, не стало мужчин-почтальонов, раньше это была чисто мужская профессия. Кто стучится в дверь ко мне С толстой…

К 1958 году стаж Томаса в ЦУИ насчитывал уже четырнадцать лет. Он пришел сюда в 1944 году, когда ведомство еще называлось Министерством информации, а ему самому было восемнадцать. Сначала Томаса взяли курьером. Он продвигался по службе уверенно, но больно уж медленно, пока не добрался до теперешней должности младшего копирайтера. Так что на сегодня ему было тридцать два, и большую часть своего рабочего времени он занимался составлением брошюр по здравоохранению и безопасности жизни — например, советовал…

— Именно потому и рассказать-то могу только тебе. Ты ведь ещё в студентах слыл прагматиком. — Сергей помолчал. — Даже жене невозможно… — Понимаю… — Между прочим, обезумев, слепой Врубель просил у Бога новые глаза из чистого изумруда. — Но не получил. — Откуда ты знаешь? Я как раз считаю наоборот. — Сергей внимательно посмотрел на друга. — Ладно, — Новосёлов поднялся. — Слушай, пойдём прогуляемся, что ли, пока солнце не село. Да расскажи-ка мне ещё раз, и сначала. Что-то уж совсем невероятное.…

Но откуда здесь возьмутся лошади? Разве нормальная лошадь сможет скакать сквозь пургу? Словно в ответ на невысказанный вопрос в снежной стене образовалась дыра — будто прорезали холст с нарисованной метелью, — и из этой дыры появились всадники на лошадях, которых Алиса уж никак не назвала бы нормальными. Дело в том, что все лошади были совершенно белыми, без единого пятнышка, пышные гривы их казались вырезанными изо льда, а глаза сияли синим безмятежным блеском, напоминая безжизненный драгоценный…

Десь уже на німецькій території нам трапилася військова колона, що розтяглась на добрих два десятки кілометрів. Тягачі та джипи мляво котилися собі зі Сходу на Захід, у просторих кабінах сиділи стрижені контрактники й незадоволено реаґували на загальну до себе увагу. Вздовж колони літали бойові гелікоптери, розганяючи припухлих від такої кількості бронетехніки печальних баварських ворон. Ґашпер, до якого повернулася природна зухвалість, сидів тепер за кермом і весело сигналив сонним сержантам, котрі…

Потім він заходився збирати ягоди й так набрів на незвичайні місця. Вони були мертві особливим змертвінням, укриті кількома шарами зотлілості, наче чорно-зеленою шкірою, котрою гидували кроти, крізь яку виступали велетенські ребра зогнилих колод, де отруйна гнилизна ряхтіла на ґрунті. У цих фортецях погибелі чотиритижневий розповзлий труп здавався пікантною свіжиною, вибриком молодої напруженої смерті, що випадково потрапила у володіння Смерті іншої — древньої, ненаголошеної, впевненої. Щось тягло…

Поэтому тигрица неподвижно лежала в выгоревшей траве, наблюдая, как приближаются к ней ни о чем не подозревающие люди. Солнце стояло высоко в небе, на африканской равнине становилось все жарче. Люди в своих бесконечных поисках пищи двигались вперед, набивая рты орехами и личинками; в воздухе раздавалось чавканье и хруст, изредка — урчание или членораздельное слово. Тигрица выжидала. Все дело было в терпении. Наконец, какой-то ребенок, неуклюже переступая ногами, отстал от матери. В одно мгновение…

После этих строк я знал, что никогда больше не будет спокоен мой сон, никогда не поверю я звенящей тишине и летнему покою – потому что «все бы хорошо, да не хорошо». Каждую ночь стану вслушиваться – не скачет ли с черными новостями вестник, чьи приметы навеки сделались известны: «Конь – вороной, сабля – светлая, папаха – серая, а звезда – красная.  – Эй, вставайте!  – крикнул всадник.  – Пришла беда, откуда не ждали. Напал на нас из-за Черных Гор проклятый буржуин. Опять уже свистят пули,…

Слезы потекли из ее глаз, она принялась нащупывать платок, чтобы промокнуть их. Маша сидела рядом и чувствовала, как дрожать начинала и она. Маша оглядывалась по сторонам, стараясь понять, кто из соседей мог пристально следить за сестрой, но так никого и не приметила рядом. В коммунальной квартире было тихо: квартира оживала лишь вечером, когда на заводе давали гудок, да по утрам, когда все собирались на работу. Она чувствовала, как солнце освещает ее лицо. В первую половину дня до полудня солнце…

«Присядь, успокойся, – приказывает она себе. – Еще ждать и ждать, купи газету, выпей кофе – что угодно, но отвлекись!» «Как же я могу сбросить с себя напряжение, если я ждала этого дня всю жизнь?..» Она садится на скамью, стараясь унять дрожь. Женщина средних лет, стареющая хиппи, с выгоревшими на солнце волосами, вся в веснушках, с бирюзовыми бусами, побрякивающими на плоской груди… Узнают ли они друг друга по фотографиям? Дыши глубже. Вспомни занятия йогой, сосредоточься на том, что видишь…

Они и не лезли, наши мужики. Да и с чего бы, если все и так неплохо. Романтика, а ответственности никакой. Меня это тоже очень устраивало. Я с трудом могу представить себя внутри какого-нибудь сложного выматывающего романа. Спасибо, кушайте сами, а я уже сыта. Так сыта, что и вспоминать не хочется. Я бы и не вспоминала, если бы не сегодняшний инцидент, в процессе которого я последовательно отреклась от всех своих годами выработанных заповедей. Не доверяй, не ведись, не влюбляйся. Не рассчитывай,…

Таковы были представители воздухоплавательных классов своего времени: восторженный любитель-англичанин, ничуть не обижавшийся на прозвище «Баллунатик» и готовый втиснуться куда угодно, лишь бы оторваться от земли, самая знаменитая актриса эпохи, совершившая полет на воздушном шаре в целях саморекламы, и профессиональный аэронавт, для которого запуск «Гиганта» стал коммерческим предприятием. Первый полет аэростата привлек двести тысяч зрителей, а каждый из тринадцати пассажиров заплатил по тысяче…

У нас в предместье Перипери сеньор Алберто Сикейра считается кладезем премудрости и образцом высокой культуры. Это он Второго июля произносит речь на площади, а Седьмого сентября — у школы, не говоря уже о других, менее значительных датах и о тостах на именинах и крестинах. Вечерним беседам с ним на улице перед его домом я обязан многим из того немногого, что знаю, и я преисполнен к нему уважения и признательности. Когда судья не допускающим возражения тоном и подкрепляя свои слова солидными…

Иногда вот к соседу забреду, но разговоров душевных у нас не получается: всё больше про погоду. Ну, погода здесь одна и та же на каждый день, и когда еще Дождевой Ао до нас доберется, а своих дождей здесь пока не завелось. Ао придет, когда тут всё хорошо укрепится, потому что сквозь дождь видится всё неясно, может и совсем размыть. Так вот и иду себе, смотрю по сторонам. И Мэри моя кудрявая следом увязалась. Я и не против: пробежится, травки свежей пощиплет. Утомится — отстанет. Тут у нас без обид,…

– Конечно, мы ведь четыре года за одной партой просидели!. – Положим, за одной партой ты сидел с ним только на английском, а на всех остальных уроках он садился с другими… – Неважно, – прервал размышления товарища Матвей, – я хочу, чтобы он пошел с нами. – Как знаешь! – Михаил попытался произнести эти слова с максимальным безразличием. Друзья вышли из актового зала и сразу увидели Антона, стоявшего в группе родителей, учителей и выпускников. – Ладно,…

Какое впечатление произвело на француза это объявление, неизвестно. Известно только, что войсковой атаман Павел Иванович Мищенко на своем экземпляре «Гражданских новостей» (он получал их в 7.30 утра) прямо на объявлении Кутейникова написал огромными буквами, синим карандашом «Тю!!!» и послал на Атаманскую, 14 дежурного вахмистра с конным отрядом. Разумеется, никакого издательства ни в доме № 14, ни в соседних домах вахмистр не нашел. В рапорте атаману он, однако же, доложил, что ему «удалось обнаружить…

Теперь можно будет изредка навещать собственную могилку. Цветочков принести да полюбоваться на свою самую удачную прижизненную фотографию. У меня на ней прическа красивая, и свет хорошо лег. Почти фотомодель. Бредятина. Никуда не пойду. Потому как нельзя. Уговор дороже денег. Раз жизнь закончилась, остается только вспоминать, с чего все началось. Хотя история моя мутная, как и все истории про глупых дурочек, которым кажется, что они-то точно знают, где собака зарыта. И отрывают ее, не спрашивая…