Современная проза

Рахм. Мне светило солнце, я был молод, влюблен, полон сил и веры… я видел себя опорой несчастной матери и непутевого отца… Не вышло ни черта! Моя любимая стала женой друга детства, моя музыка замолчала, я ноль, забытый эпигон Чайковского. Моя любимая и ее сестры купили мне в складчину теплое пальто — я имел низость принять его. Я так намерз, что у меня не гнулись пальцы, а я ведь живу уроками. Голос. Зачем же ты ушел от Сатиных? Рахм. Сколько можно паразитировать на чужой доброте? Чувствуешь…

— Согласен. Отдыхать так отдыхать, — при этом посмотрел он на меня каким-то странным, затяжным взглядом. Каюсь, тогда я не придал этому особого значения. Мы отправились после обеда. Вцепившись в баранку, Игорь непрерывно бормотал ругательства, продираясь по забитым машинами улицам. Перед московской кольцевой дорогой мы уже едва ползли и наконец встали: впереди шел ремонт полотна. Вокруг нас в своих машинах томились от безысходности такие же пленники. — Это уже не пробки, а полный тромбоз, — беспомощно…

Под часами, что раскачиваются на стене в моей каюте, которая, опять же, непрестанно раскачивается над волнами Атлантики, сидит Пигафетта, прислушиваясь к ходу времени. Однажды — когда именно, для его собственного исчисления времени не играет роли, — наскучило ему все, что творилось на суше, и он отправился в море. Открываю дверь — смеется. Он сразу меня раскусил, понял — я еще никогда в жизни не бывала на корабле. А теперь вот угодили мы с ним в западню, в буквальном смысле плывем в одной лодке…

«Я каждый день молюсь Господу, чтобы он забрал его к себе, но Господь меня не слышит!» — об этом молились в ту пору даже самые преданные его сторонники, в том числе бабушка Рамоны, еще верившая в Бога. Последним и единственным желанием народа было пережить не только революцию, но и самого великого лидера, и то-то бы народ отпраздновал это радостное событие на гаванской площади Революции, но это желание все не исполнялось. Да и Маринелли этого не застал. Так уж повелось, что мы умираем, не успев…

Повоображайте еще: вообразите двенадцать коробочек и в каждой из них – человека, с которым вы знакомы. Вас быстро предупреждают, что вы видите образ исчезновения каждого из этих людей и что двенадцатая коробка касается вас. – В этой коробке будущее? – Нет, только настоящее. – Значит, если когда-нибудь я увижу себя мертвым, заглянув внутрь, я тотчас умру, не так ли? – Именно. Мысль погружена в бесконечность. Она любит фабулы, не увлекающие читателя в одном направлении.…

О Фаргестане, расположенном на противоположном берегу Сиртского моря, в Синьории мало что известно. Под действием почти непрерывных волн завоеваний, накатывающихся на него со времен античности, — последним было монгольское завоевание — его население напоминает находящийся в постоянном движении песок, каждый слой которого, едва образовавшись, покрывается, сметается другим слоем, а цивилизация его похожа на варварскую мозаику, где поразительная изысканность Востока соседствует с дикостью кочевых…

Гранжу вовсе не улыбалось ужинать в противотанковой роте; захваченный этим маховиком войны, который тихо вращался, оставаясь на мертвой точке, он и не помышлял о том, чтобы роптать на возможную работу, но от добровольного участия отказывался — инстинктивно, всякий раз, когда мог, он обособлялся и отстранялся. Когда его сундучок поставили в небольшой грузовик, который должен был отвезти в Фализы и его самого, он заказал себе яичницу с ветчиной в дешевом рабочем кафе на улице Басс, где уже закрывали…

— О принцесса, вы дивно прекрасны, но прыщик на носу портит вашу красоту. Дайте мне десять золотых, и я напишу вас без этого изъяна. Другой он говорил так: — О принцесса, вы прекрасны, подобно луне, но луна была бы стократ красивее, если бы не косила. Дайте мне десять золотых, и я… А третьей так: — О принцесса, я в жизни не видел такой красоты, но не кажется ли вам, что ваш носик был бы куда лучше, будь он покороче? Ну и так далее. Всем девушкам так хотелось выйти замуж за…

— Если мне встретится хоть один из них и помешает пройти, я сокрушу его кулаком. Он внимательно оглядывал все закоулки улицы. И сразу же успокоился. Он правильно выбрал время. В этот послеполуденный час деревня вымирает. Улицы были безлюдны. Ставни закрыты. Собаки — и те исчезли. Это был час сиесты, и начнись хоть землетрясение, никто и не выглянул бы наружу. В деревне ходила одна легенда: якобы однажды в такой час один человек немного задержался в поле и шел через деревенскую площадь. К тому…

Но его не занимала больше парикмахерша и все, что с ней связано. Только лишь слабый отголосок раздражения где-то далеко-далеко в памяти умещался, затихая. Богатиков вышел из парикмахерской, думая теперь только о работе, о новом «деле», которое ждет его. Пройдя немного по улице, он увидел чугунную решетку и угол многоэтажного дома, покрашенного в палево-желтые тона: родное учреждение располагалось невдалеке от парикмахерской. Он предъявил охране пропуск, перешел двор и поднялся на свой этаж. …

Древний поэт сказал, что любое повествование подобно ткани, растянутой на лезвиях точных прозрений. И если мои прозрения в оркскую душу точны — а они точны, — то в этом не моя заслуга. И даже не заслуга наших сомелье, век за веком создававших так называемую «оркскую культуру», чтобы сделать ее духовный горизонт абсолютно прозрачным для надлежащего надзора и контроля. Все проще. Дело в том, что я проделал значительную часть работы над этими записками, когда Грым волею судьбы оказался моим соседом…

Сильвия приподнялась на локте: — Да никаких. Напечатала девяносто семь писем, только и всего. — О чем же, милочка? — спросила Эстелла, приглаживая волосы щеткой Сильвии. — О господи, ну о чем, по-твоему, они могут быть? Шорты нашей фирмы верой и правдой служат виднейшим деятелям науки и промышленности. — Ну-ну, милочка, не злись! Ума не приложу, что это на тебя находит. Ты так злишься. Ой, отчего ты не купишь новую щетку? В этой полно волос. — Главным образом…

Становилось темно для работы. Мистер Шеффер сладил части своей кукле и, держа за ручки, усадил ее к себе на колени. Скрутил цыгарку; сосны были синие от заката, дым цыгарки висел в холодных прохладных сумерках. Он видел, как по двору шел капитан. Немного поотстав, за ним шел светлый парнишка, новенький. Он нес гитару, утыканную бриллиантами из стекла, они лучисто мигали, и арестантская одежа была ему велика; как балахон маскарадный. — Вот Шеффер, знакомься, — останавливаясь у барачного…

Тут вдруг до него дошло, что даже про себя он называет жену по имени-отчеству. Да ладно, чего уж там! А как ее еще называть, если спят они давно в разных комнатах огромной квартиры, и близость случается только тогда, когда Екатерина Степановна его позовет. А может, это и неплохо? Ведь когда все-таки зовет, его и в самом деле переполняет желание. Она как женщина вовсе не надоела ему за двадцать прошедших лет. Все так же екает в груди, когда видит ее ладную, аккуратную фигурку. Все так же хочется…

Тот не любил хозяина — от него пахло табаком, а иногда и спиртом. К тому же он мучал его. Стиснув рукой морду, хозяин раскачивал ее из стороны в сторону. Молодые острые зубы впивались в щеки, а жесткая рука мешала дышать. Фокер — такую кличку позднее дали щенку по названию известных в прошедшую войну стремительных боевых самолетов, поразивших воображение столяра, — убегал под навес и прятался за дровами. Но хозяин выманивал его оттуда и опять таскал за морду или, хуже того, мыл едким хозяйственным…

Доктор Кюллинан из Библейского музея в Чикаго не сомневался, что его встретят. Много лет он мечтал вскрыть один из молчаливых холмов на Святой земле. Может, ему удастся найти недостающие звенья в истории людей и богов, которые обитали на этой древней земле; и, пока пароход швартовался, он рассматривал Акко на другом берегу залива, блистательную драгоценность этого побережья, в волнующую историю которого он был готов углубиться. Финикийцы, греки, римляне, арабы и, наконец, Ричард Львиное Сердце…

— Юрка! — позвал Степан соседа. — Иди-ка, глянь! Мешков отложил приятное занятие и поспешил к товарищу. Потехин тем временем закатал по локоть рукава камуфляжной куртки, сорвал пучок травы и, присев на корточки, стал протирать лицо статуи, улыбаясь своим воспоминаниям. Но грязь за долгое время слишком прочно присохла к гипсу и никак не желала оттираться. Тут нужны были тёплая вода и тряпка. — Что, дипломат с деньгами нашёл? — Мешков был уже рядом и, увидев находку, присвистнул. — Ильич, что…

Ремизов оставил машину во дворе дома школьных учителей, а Валентина Ивановна — добрая душа — пригласила на ночлег, если вдруг появится такая необходимость. Ремизов знал, что дом Ананьевых всегда открыт для учеников, и многие из них, при необходимости, принимали такое гостеприимство. Принял и он. — Мы-то с Виктором Аркадьевичем всё лето в доме по привычке ютимся, а тебе постелю в беседке… Как хорошо в саду, на свежем воздухе! — сказала Валентина Ивановна, потряхивая золотистой причёской. — Mer…

Но сегодня меня подстерегал совсем другой окрик. Точнее, не окрик даже, а тихий стук каблучков от входной двери и нетерпеливый голос дружбана по совместным гулянкам Дениса Забродина – Дэна, – чья клетушка сообщалась с центральным входом: – Кирюха! Ты все еще никак не въедешь? Тут к тебе… Я вынырнул из угрюмого оцепенения, посмотрел сначала на соответственно помятую после вчерашнего физиономию Забродина, а потом… Я еще толком и не понял, кто стоит в дверном проеме, как внутри сначала все замерло,…

— Менты! — крикнул кто-то. Гопники, на ходу собирая павших товарищей, бросились в сторону «Пентагона». Хиппаны и панки тоже кинулись в разные стороны. Подбежавшие менты сграбастали лишь подбирающего сумку меня и ничком лежащего Дымсона. Заодно прихватили кого-то из дринч-команды, шатающегося с «розочкой» в руке и безуспешно пытающегося дойти до драки. Повели в «пятачок». Меня прямо колбасило — адреналин, видать. В голове прокручивалась драка, я нервничал, что не уклонился тогда, не врезал…