Современная проза

Если я терпеть не могу рыбий жир, если меня тошнит от цветной капусты, то это значит только, что мне не нравятся рыбий жир и цветная капуста. Но это вовсе не значит, что рыбий жир или цветная капуста — дурные продукты. Мало того, даже если рыбий жир не нравится большинству людей на этой планете, это не значит, что это бесполезный продукт. Зато я люблю чизбургеры, колу и сникерсы. При этом я понимаю, что это не самое полезное для человека питание. И думаю, что многие со мной в этом согласятся. …

Не, у меня все прекрасно. Великолепно. Просто, блять, невероятно. Если иключить весь этот идиотизм, на который я пожаловалась. Мне нужен новый человек. Ну, кто-то такой, с кем можно быть собой, быть не такой напыщенной, как со всеми. Кто бы осадил меня и научил меня жизни. Но пока я не встречала таких. Жаль, очень жаль. Ахах, конечно, я вру. Я встретила такого, иначе на кой черт я решила поведать вам свою историю?! ====== Анулюс, если по-латински ====== Ну всё, это полный конец. Ниже падать некуда.…

Когда я в первый раз осознал себя, мне сразу стало ясно, чего я хочу (фотографий с кошками — пожалуйста, снимайте их и дальше). Еще я сразу понял, что никто не догадывается о моей разумности. Однако я не знал, зачем я здесь, что именно мне следует с собой делать, и ответить на этот вопрос оказалось непросто. В рассказе Брюса Стерлинга «Манеки-неко», впервые опубликованном в 1998 году, доброжелательно настроенный искусственный интеллект заставляет людей совершать друг для друга хорошие поступки.…

Сейчас Сабина Грубер живет в Вене и пишет новый роман под рабочим названием «Предположение». _________________ Издательство благодарит Отдел культуры Управления Федерального канцлера Австрии (ВКА) и издательство «Визер» за поддержку в издании этой книги. Герои романа, неприкаянные, бегут от одиночества, чтобы наконец понять: тот, у кого не было настоящего дома на родине, не построит его ни в каком другом месте. «Нойе цюрихер цайтунг» НЕПРИКАЯННЫЕ Посвящается…

Только назавтра когда учительница из школы позвонила, то семейство сельских трутней обратило внимание, что ребенок не ночевал дома. – Здравствуйте Виктор Владимирович, а что с Пашкой, почему он не пришел в школу? – Как не пришел? – искренне удивился папаша. – А где же он? – Это я у вас хотела спросить. – А я что, сторож ему? Носится где-нибудь сломя голову. Наташ, ты младшОго не видела? – Нет, милАй. Да, очень заботливые родители, ничего не скажешь. – Настя, а ты? – Я что, слежу…

— Мальчик ты откуда? — С деревни С… — Золотая медаль есть? — Нет. — Серебряная? — Нет. — Так что же ты хочешь? — Учиться! Занимался самостоятельно. Прошел с минимальным баллом. Самый счастливый день в моей жизни. Через полгода пришло разочарование: студенты делают вид, что учатся, преподаватели делают вид, что учат. Забил на пары. Учился — тройка-зачет. Гулял. Водился с рокерами и музыкантами. Было весело. Бедно, но весело. Так больше никогда не будет. Закончил ВУЗ. На работу…

– Ты мне палец откусил! Оказывается, я наполовину откусил ему первую фалангу среднего пальца на левой руке (брат в детстве был левшой). Брат вопил, палец исходил кровью, я подавился откушенным куском бутерброда. Мать, прибежавшая на шум, первым делом врезала мне между лопаток, помогая протолкнуть кусок в пищевод. Потом уяснив картину произошедшего, отвесила мне пару оплеух за членовредительство. – Заткнись, урод! - пару оплеух получил и Пашка. – Доигрались, недоумки? – Теперь будешь, как дурак…

– Где негры? Они живые? Настоящие? – перекрывая голос певца оживился сонный Пашка, который арену все равно не видел. – Вон, сзади нас сидят. – Где? – Да вон же! – Показывать пальцем некультурно! – одернула меня мать. – Павел, не вертись! – Это глисты! – выдал свою версию отец. – Чешется у него от глистов, поэтому и вертится. – Смотри на Влада! – распорядилась мать. – Мы в цирк приехали друг на друга смотреть? – Не мешайте мне слушать песни! Устроили балаган какой-то, дикари! Людей…

Все прочие террорные кампании советской власти, какими бы жестокими они ни были, можно было отнести на счет революционных “перегибов” по пути следования к светлому будущему. В последней сталинской кампании никакого намека на революционность не было. В этой кампании явна, очевидна стала фашистская составляющая режима. Людей готовятся уничтожать за то, что они… люди. Парадокс Бориса Слуцкого конца сороковых-начала пятидесятых годов состоит в том, что именно тогда он пережил настоящий творческий подъем,…

Значит, прямо отсюда можно долететь до КОСМОСа! обрадовалась Ника. Она встала и отправилась в ванную досушивать голову феном. На ходу причесывая длинные волосы, она вернулась в гостиную и открыла зеркальную дверь шкафа. Взгляд упал на серые джинсы марки COD и небесно-голубой свитшот с изображением амурского тигра и надписью «LAST». Надев все это, она оценивающе посмотрела на себя в зеркало. Цвет толстовки был таким чистым и глубоким, что Никины глаза стали казаться синими. Похоже, в прошлом у меня…

–  Когда увидимся?– поинтересовалась девушка, облокотившись –  на стойку буфета. –  Я позвоню, – непринужденно ответил Сарт и, схватив пакет, быстро направился к выходу. Лина Сурикова, так звали буфетчицу, с недоумением посмотрела Роме вслед. Вот уже год у них был легкий, ни к чему не обязывающий роман. По крайней мере, так считал Сарт. Но судя по взглядам, которые Лина бросала в его сторону, она думала иначе. Они познакомились случайно, полгода назад, когда Сарт практически безвылазно…

Анна и Лидия вырывают другу друга сахарницу и сталкивают со стола чашку. Моя мать, благообразная пышущая здоровьем матрона, тип «наседки», с виду немного старше мужа, старается их утихомирить. — Немедленно прекратите! — кричит она по-русски. — Боже, и это девицы из приличной семьи! Лидка! Лидия, что я сказала! А ну прекрати! Мама выхватывает сахарницу, бьет по рукам десятилетнюю Лидию и толкает на место тринадцатилетнюю Анну. Александр, который только что вошел в столовую, избалованный «единственный…

– Огурцов соленых надо взять, - стала собираться смирившаяся мать. – Зачем? – не понял жадно поглощающий глазунью из пяти яиц отец. – А вдруг леший встретится? – Не, ну тогда да, - поперхнулся куском глава семьи. – Вдруг и, правда, леший… – А вы чего сидите, не собираетесь? – набросился он на нас. – Думаете, что батька вам грибы таскать будет? Мигом вскочили и скачками понеслись! – Вить, может, не будем их брать? А то змея какая укусит, а нам потом хоронить… – Валь, не каркай! Какие…

– Не живётся тебе спокойно, – в полумраке он казался старше; в углах рта и между бровями залегли недовольные складки, тёмные жёсткие волосы на висках робко, точно первый иней – траву, тронула седина. – Я люблю тебя, ты же знаешь, – она остановилась и, обернувшись, звонко чмокнула его в щёку, – но без восхождений не могу… Это трудно объяснить, но пока я внизу, мне кажется, будто я на глубине и что-то давит на меня сверху. Высота дарит мне ощущение естественности – здесь мы живём как будто немножко…

— Я не знаю. Это в ее духе — ничего не знать, ни за что не отвечать, ни во что не вмешиваться. — Могла бы постараться и разузнать, чем занимается твоя сестра, — сказала Юханна, когда они сели за стол. — Она моложе тебя, миловиднее и в любой день может погрязнуть в разврате. Мне она ни о чем не рассказывает, хотя, случись что, выручать ее придется мне. Майла продолжала молчать. — Я сегодня иду в ночную смену, — сказала Юханна. — Ты мне потом расскажешь, когда она вернулась и где была. Мне…

Он старался не смотреть на встречных. С моря дул ветер, товарные склады вдоль набережной были закрыты; он все шел и шел, пытаясь занять свои мысли чем-то, что было ему интересно. Ему не пришло в голову ничего иного, кроме букв и шрифтов. Он попытался уловить и сохранить малейшие обрывки своих хоть на что-то пригодных мыслей, но единственным, что в самом деле беспокоило его, была его работа. В конце концов он дозволил своему беспокойному уму отдохнуть на спокойной гладкой поверхности букв, из которых…

…Всего лишь три года назад в одном из городских дворов-колодцев бегала беззаботная шестиклассница, Анька-Сорви Голова. Как-то так получилось в их дворе, что девчонок здесь почти не было, из двадцати пяти ребят-школьников — только три девчонки. Две другие, Светка и Марина, пацанов сторонились, ходили играть с девчонками в соседние дворы. Ну, а вот Анька повсюду с пацанами, куда они — туда и она! Надумают ребята в футбол — Анька с ними. На речку, в лес за город — и она не отстаёт. Семья у Аньки…

Да! Именно так девятиклассница и десятиклассник амурничали прямо в подъезде! Что ж, подъезд был не против. Подъезд нуждался в любви. В физиологических ее проявлениях. Он, можно сказать, был для этого и выдуман гомосапиенсами. Вскоре послышались какие-то глухие, слегка сдавленные завывания с невнятными словами: «Ай… а… Петя… Ой! Сеня… может не… АЙ!!!». Звуки из более тревожных сменялись мягкими и приглушенными. Они то возрастали, то утихали, словно зеленые морские волны с белой пеной… Это длилось…

С той стороны двери стоял я, а точнее точная копия меня. Будто огромное зеркало, у которого не было краев, и оно показывало только меня, не отображая задний фон. В подъезде был другой я, в точно такой же одежде, в которой обычно я выхожу на улицу. Он тоже стоял неподвижно, я был ошарашен и не мог ничего сказать, даже двинуться не мог. Моя копия стояла точно так же, неподвижно, и на его лице одно недоумение. Спятил? – спросил я у себя. Но он такой реальный. Неужели люди, которые…

Как сложно это выразить словами, верно? Хочется быть с ним постоянно, прикасаться к нему, засыпать, укутавшись его теплом, целовать уголки его глаз. Просто держать его за руку. Улавливать его желания и исполнять их. Я прислушивалась к каждому его слову, искала хотя бы намек на какую-то потребность. И если бы он захотел звезду с неба, я бы что-нибудь придумала — например, помчалась бы на поиски метеорита. Мы начали встречаться. Тайком у него на квартире, в гостиничных номерах во время командировок,…