Современная проза

О созидании настоящего Можно не верить в Рай - и пребывать в нем. Можно отрицать Ад - и пребывать в нем. Подлинный Ад и Рай есть Ад и Рай настоящего. О созидании мировоззрения Сложно принять то, что изменяет картину мира. Невозможно принять то, что разрушает ее. Недешево купить новую. Только творец способен создать свою собственную. О ненормальности нормальных Слепые называют себя прозревшими. Глухие называют себя услышавшими глас. Мертвые называют себя нормальными. Найдется…

Околачиваясь возле них, Лизка была наконец замечена сестрами. Раз за разом стала она у них бывать, и вскоре они уже и обходиться без нее не могли. Она у них и убирала, а когда у сестер случались выходные и в доме куска хлеба не было, тайком от невестки таскала им еду. Но главное — Лизка оказалась незаменима в компании. Уж очень она была смешная: тонкогубая, с огромными выпуклыми глазами, с тонюсенькими ногами и крупной грудью. К тому же она была неистощима на выдумки — что в пленного фрица нарядиться,…

— Да я так, болтала. — А что это за «песней»? — улыбается Федор. Девочка досадливо вздыхает: — Ф-фу, ну разные песни! Иногда Аленка проходит мимо отца, не замечая его. Федор ловит ее за руку, шлепает тихонько. — Мы в некотором роде родственники, а родственников положено замечать! Шлепок отца и смешит Аленку и сердит — это слышно в ее смехе, немного нервном… У Аленки свои дела, у Феди — свои. И все-таки он сохранил их друг для друга, занятых своими делами отца и дочь… Профессор…

«Если он решит продать тебя, пусть мне позвонит, — сказал Бонг–ил. — Может, я подыщу кого-нибудь получше, когда ты немного войдешь в форму». Она вышла из машины и хлопнула дверью. Когда Бонг–ил постучал, дверь открыл крестьянин с обветренным лицом: симпатичный подбородок, интеллигентные глаза, маленькая бородавка возле носа, слишком много родинок. Большие руки Янг–шика были черными от грязи, но он пожал мягкую влажную руку Бонг–ила (Бонг–ил потом вытер руку о шелковый платок; Янг–шик высушил…

– Извините, кто это? – она имела в виду военного. Бригадирша обтёрла руку о подол и, заправив под косынку тёмную с проседью прядь, чётко, со значением, проговорила: – Оперуполномоченный энкэвэдэ Ерёмин Василий Матвеевич. А другой – начальник нашей колонны. Колоннами назывались подразделения, на которые делился трудотряд. * * * Мать и дочь, идя за Кунцманом, миновали цистерну, у которой солдат охраны наполнял водой поставленное под кран ведро. Расход воды – её возили издалека – строго контролировался,…

В общежитии между собой ребята часто пользовались блатным жаргоном. Когда Олег только явился в училище и сидел на своем самодельном деревянном чемоданишке, ожидая обустройства в общежитие, к нему вразвалочку подошел паренек в серой гимнастерке и в таких же серых брюках. Уставился на новичка: — Че ты, б…, здесь расселся? — Тебя не спросил, — ответил Олег. — Че, че?! — тот подошел ближе, провел рукой по его лицу. Олег встал, дал по морде. Тот охватил лицо, охнул: — Это ты, б…! Ты поднял…

* * * Зачем тебе моя любовь — Она крылом тебя не тронет. Я буду ждать тебя — но вновь Скажу тебе — не надо трона. Зачем тебе моя печаль — Она тебе не станет светом. Ты снова убегаешь вдаль — Моей строки смешным сюжетом. Зачем тебе мои слова? Зачем тебе мои ответы? И пусть была я не права, Но я познала счастье света. * * * Сгореть в паре фраз вселенской тоски… Не тронуть твоей знакомой руки… И только во сне — хотя б иногда Взорвётся вселенской…

Прошло немного времени, и мне показалось, будто вокруг дома кто-то бродит. Я прижался к Ямуне, по спине у меня пробежал мороз; только демон мог вот так кружить вокруг дома, неслышно пятясь в кромешной тьме. Потом два раза хлопнула задняя дверь. Неужели там он, чьи стопы повернуты назад? В сахарном тростнике завыл шакал. Зашуршали листья манго. Осторожно разомкнув мои руки, Ямуна встала. Я тоже вскочил. «Спи, — шепнула она. — Если там демон, я брошу в окно метлу. Это их отпугивает». Я зажмурился,…

— Мама! Меня Лена с Надей в принцессы не принимают… — В принцессы? И где же они принцесс изображают? — поинтересовалась мама. — Ну, там, за шкафчиками, около туалета… Мама смеется: — Доченька! Ты уже большая девочка, у тебя скоро экзамен по музыке, а ты страдаешь оттого, что тебя в туалетные принцессы не принимают. Это была правда. Музыке меня начали учить очень рано, когда еще в музыкальную школу не брали. Ко мне приходила учительница из «Мерзляковки», и вот — мой первый экзамен: я буду…

— Венецианская красная, — пролепетала она. — Я согласна, пусть будет венецианская. Я робко заметил, что в переплетах цвета венецианской красной у нас имелось только собрание сочинений по этнографии и сборник трудов по философии. — А сколько метров таких книг можете вы нам предложить? — спросила графиня, не обратив никакого внимания на мои слова. «Альберто, — сказал я себе и на мгновенье закрыл глаза, чтобы предостережение проникло в самую глубь души, туда, где таятся силы, которым подвластны…

Вдруг как запрыгают светлые капли, как засверкают. То-то потеха! Набросились на зеленое, шумят, шебаршат: буйную какую-то школу ребятенок выпустили на перемену – и они подняли веселый содом. И опять смотрит солнце – еще яснее: умылось. Апрельские слезы – недолги. Дома. В передней – противные Алексевны калоши глубоченные и шугайка висит, рыжая. Значит… Мать вышла Насте навстречу – с низким поклоном: – Пожа-алуй, дочка дорогая, пожалуй, любезная! И начинается. Все, до последнего – и как…

Через месяц наших постоянных встреч я заметил, что она стала тоньше. Но не так, как когда люди худеют. Не оставляло ощущение, что она тает. Но меня это не беспокоило: когда она была рядом, я чувствовал её тепло, которое постоянно перетекало в меня. Всё остальное время я ждал нашей встречи и меня дурманили мысли о ней. Однажды вечером она, как обычно, сидела рядом со мной и гладила моё плечо. «Я хочу, чтобы…» — сказала она, и осеклась. Я отвлёкся от работы. Она смотрела мне в глаза, будто видела…

15 июля 2007 Ветерэ Идя сквозь выжженные поля – не принимаешь вдохновенья, только внимая, как распускается вечерний ослинник, совершенно осознаешь, что сдвинутое солнце позволяет быть многоцветным даже там, где закон цвета еще не привит. Когда представляешь едва заметную точку, через которую возможно провести три параллели – расходишься в безумии, идя со всего мира одновременно. «Лицемер!», – вскрикнула герцогиня Саванны, щелкнув палец о палец. И вековое, тисовое дерево, вывернувшись наизнанку…

Вот только любил Семен один по грибы ходить. Что тут удивляться: иной раз от такого внимания да забот хочется остаться одному. Летом дело было. Есть в нашем лесу озеро русалочье. Мы русалок очень даже уважаем: они девки порядочные, а если кого и дурят или к себе затащат — так это уж, извиняйте. На то и русалка в озере, чтоб у мужика на плечах голова была. Вот и попал на то озеро в одиночестве Семен. Он и раньше туда заглядывал (хорошо там с удочкой посидеть на зорьке, когда русалки шалить перестают),…

— Ну а какие варианты? Ты-то сюда зачем пришел? — Да мне Тёма позвонил, г-говорит, приходи. Я и пришел. Ты же знаешь, если Тёма зовет, отказываться опасно. Это может стать роковой о-ошибкой. Герман тоже учился в МАРХИ. Недолго. Теперь работает на телевидении. На госканале, разумеется. Он режиссер, продюсер, в общем, тот еще кот в мешке. Если врет, то только окружающим. Себе — никогда. При этом его обаяние достигает таких высот, что любая высказанная им ложь приобретает вид невинного розыгрыша.…

В воскресенье с утра дождь впервые за это время. Опять не найду палатку, а звать громко не хочется; пошел к домику, открывают, бабушка лепешки печет, Миша провел в комнатку, накурено, сидят все четверо, Ольга с двумя молодыми людьми в карты играют, и двоюродная сестра в кровати. Я еще с ночи придумал занять их стихами, как император содрогался и вблизи его конец и, не сводя с Авроры глаза, себя в руках держал боец, как будто вчера им приготовил; посмеялись. Ночью я строил планы, как Ольга в Москву…

Еще одна популярная — до сониковой тошноты — шутка: обращенный к нему вопрос, не в жанре ли миниатюры он работает. Обошлось пока без убийств, хотя иногда чувствуется, как опасно шутник балансирует на краю жизни. Соник улыбается скрипящей улыбкой железного дровосека и в очередной раз дарует пощаду очередному ничего не подозревающему юмористу. Работает Соник монументально. Никогда не режет холсты вдоль, а только поперек — отрезает от рулона нужную длину, метра три или четыре, или, был случай, семь.…

– Не, это не то… – Опаньки, а это еще что? Из-за угла выкатился экипаж – натуральная черная карета, чистенькая, запряженная крепенькой пегой лошадью, с извозчиком на козлах. Извозчик, впрочем, вполне современного вида мужчина, обыкновенный, в темных очках, в рубашке и джинсах. Карета остановилась. – Прокатиться не желаете, молодые люди? – Гы, мы ж не с телками. – Так и без женщин, для души? – И сколько денег? – А, пустяки – по двадцаточке. – Грина?! – Обижаете, рублей. Только лошадке…

Мы жили на одной и той же улице, и дома наши стояли друг против друга. Все дома на нашей улице — по правой ли, солнечной стороне, по левой ли, которая всегда оставались в тени, — были одинаковые. Две комнаты наверху, две внизу, ни ванной, ни сада, только позади каждого дома дворик. Комната Бенджамена была как раз напротив моей, и в иные вечера, если мы ложились в постель, не задернув занавески, нам было видно друг друга, а сколько раз мы даже переговаривались в окно через узкую улочку. Однажды вечером,…

Ногі яе яшчэ ўскінутыя, яны ўздрыгваюць і ўсё цягнуцца ўверх, каб зачапіцца за вышыню, дзе, ападаючы, доўжыцца палёт, але рукі ўжо паслабілі абдымкі, і пазногці болей не ўпіваюцца ў спіну. Нарэшце яна пластылінава размякчаецца пада мной, раскідвае ногі і рукі, глядзіць на пазногці, пад якімі кроў мая і скура, і, нібыта прабачаючыся, шчасліва кажа: — Я зноў цябе ўсяго пашкамутала і падрапала... Яна, як перанароджаная, і я вачэй не магу адвесці ад твару яе — такі ён пасля гэтага натолена-прыгожы...…