7 Заклинатели

– Не кощунствуй, ушастый нетопырь!

...

– Филипп, - пригляделся Пиктор, - Мы едем на новое кладбище? Тогда налево.

– Нет, на старое.

Дорога к старому кладбищу давно заросла. Когда умирают и те, кто помнит покойных, кладбище закрывают, а пути к нему оставляют во владение духов места. Здешние вырастили сухой лужок с короткой травою, где змеям было бы неудобно. Мула тронули, он пошел вперед. Путники, на всякий случай обмотав ноги тряпками, пошли за ним.

– Лесистый холм у горизонта - упокоище епископов. Река - за ним. Нам нужен ближний ельник.

В этом ельнике, у самой его границы, стояло сооружение, сделанное очень древним способом - так когда-то хоронили покойников на земле, сберегая их от поглощения. Стены его выстроены из вертикальных кольев, крыша, то ли коническая, то ли двускатная, покрыта дерном и усыпана рыжей хвоей. Именно здесь ожидали смерти самые благочестивые. На лугу все трое то и дело начинали судорожно хихикать, а здесь - как будто их кто тряпками заткнул.

Внутри было только место для очага и алтарный камень. Из круглого отверстия над очагом лился серый свет.

Богиню вынули из корзины, обмахнули и поставили на алтарь. Мула распрягли и выпустили. Он отправился прямиком на лужок.

– Эй, Вечерок!
– позвал Филипп. Мул вернулся к нему и топнул. Жрец вынул из рукава какой-то плоский кусочек, дал ему и потрепал по морде. Вечерок сжевал подношение, послушал, какой он умница, и ушел щипать травку.

***

Свита возвратилась к своей богине.

– О, смерть, приятельница всех шутов!
– изрек Филипп, - Когда ты видишь всех нас, каждый чувствует, что взгляд твой направлен только на него, и он против воли стремится к тебе! Начнемте, друзья!

Филипп опустился у очага и сел на скрещенные ноги. Он направил взгляд в львиные глазки, напрягся и перестал моргать. Двое повторили его движение, не слишком точно: Шванк присел на пятки чуть справа, а Пикси сел на корточки слева, оперся о стену и плотно обнял колени. Но моргать перестали все.

Шванк чувствовал, что Филипп хочет сделать так, чтобы богиня встала. Жонглер не знал пока, что нужнее - поддерживать Филиппа или же соединиться с ним и мысленно заклинать богиню. Но богиня влекла, и сохранять связь с нею было куда проще. Последнее, что он заметил - Пикси сморгнул и отвел взгляд.

После этого Гебхардт Шванк непонятно как очутился на лужке. Вялые, тусклые тени серого дня были готовы выцвесть и исчезнуть. Спокойно пасся вороной мул, предвещая наступление ночи. И к нему, глупому, ползла черная львица, высоко задирая локти, и ее не было видно в низкой траве. Шванк взвизгнул, моргнул и снова оказался в хижине. Пикси, казалось, уснул, а Филипп все так же сидел столбом.

Он заговорил речитативом на высоком старинном наречии жрецов, не отводя взгляда:

– Ты, обволакивающая! Все боги так, как и мы, заперты в пределах этого мира.

– И нет им исхода, - пропел Шванк, набирая голос.

– Исхода нет, - слабо вступил и Пиктор.

– Боги боятся, они уязвимы, и есть у них цитадель.

– От мира не защитить!
– Шванк привычно сжал струны своего горла, и голос ушел высоко-высоко, в дымовое отверстие.

– Они уязвимы!
– странно торжествовал Пикси.

– Только ты одна даешь учуять, будто бы есть нечто - или ничто - за глухой стеною жизненной суеты.

– Возможно ль такое?
– это снова Шванк, нежнейше, тишайше.

– Нерушима стена, бесплодна надежда, - плакал Пиктор.

– Возлюбленные твои надеются покинуть лабиринт.

– Устоят ли перед тобою и миром, покинут ли?

– тревожно вопросил Шванк, не совладав с голосом.

– О, надежда!

– Восстань же, ленивая, покинь свой трон! Ответь мне!
– Филипп, возможный епископ, правил теперь.

Но сила львицына взора, притягивающая троих, вдруг исчезла, и наступила очень знакомая непроходимая скука.

– Хорошо же!
– сказал Филипп, встал и быстренько отряхнул зад, - Пойдем же, осмотримся. Потом обустроимся - если ей нужны жизни, пусть посмотрит, как мы живем. О видениях подождем рассказывать, хорошо?

Пиктор решил прогуляться на лужок, Филипп ушел в лабиринт мелких сосенок, а Шванк отправился на кладбище.

Сначала был выстроен этот храмик, прежде его часто обновляли и укрепляли. В ногах покойника садят ель, и здесь, у границы, росли самые замшелые и старые. Шванк ступал на сплошной рыжий ковер, хвоя скользила и пружинила. Но, чудно - все ели стояли, ни одна не была повалена. Из хвои глядели овальные камни, каждый - величиною с небольшой кирпич. Камни глядели тысячей глаз кладбищенской земли. Шванк подходил, приседал, обметал камни - на самых ранних были вырезаны сложные знаки: вероятно, родовые или означающие забытые имена.

"О, ветерок!
– подумал странник, - Поблизости есть вода, очень хорошо"

Он пошел на этот ветерок. Ельник становился моложе и реже, и хвою постепенно замещали травы, сначала очень короткие, потом - все выше и выше. Знаки на камнях сменились именами и цифрами. Некоторые могилы уже подмыла и потянула на себя река. Живая, текущая, она виднелась чуть впереди, а перед Шванком была только узкая старица. Он повернулся и ушел.

Почти одновременно с ним вернулись и остальные. Пиктор устало отчитался:

– С мулом все в порядке. Он ест. На лугу растут клевер и зверобой - пить будем.

– Да, - продолжил Шванк, - за кладбищем есть река. Даже в старице вода чистая.

Филипп завершил:

– В сосняке грибы, кольцами, но мелкие - созреют дня через два. Но! Там змеи, одну я видел, она от меня убежала, - он вошел и сбросил немного хвороста в очаг. Остальные встрепенулись и ушли за дровами. Всяких обломков и ветвей было много, и гости храма свалили найденное невдалеке от входа. Тем временем Филипп разжег очаг. Пламя требовалось невысокое, возможно, дымное. Но пока нужно было немного света и тепла, только и всего.

Очаг стал круглым центром креста. В глубине восседала богиня, а напротив, спиною к двери - Филипп, словно блокируя выход. Справа присел на пятках Шванк, слева обнимал тощие колени Пиктор. Выглядят они так. Львиная голова черной и груди ее сливаются с темнотою, и блеском темного железа отсвечивают голени и ладони, спокойно лежащие; Филипп подобен дорожному столбу, так прям - лишь голову чуть склонил, будто богиня слепит его. Тельце Шванка все еще напоминает грушу, он, щеголь, сменил ржавую одежду покаяния на старую белую рубашку, и обозначились вислые груди; лицом он более обычного напоминает свинью, а волосы его отросли в короткую косичку толщиною в веточку. Вот он сильно закрутил косичку на пальце, и она превратилась в совершенный поросячий хвостик. Пиктор протянул руки к огню, согревая, растопырил длинные пальцы и отогнул их как мог назад. Его глазки-орешки не принимают света, не блестят и тонул в складках век; уши прижаты, нос и рот тонки, незаметны, и сейчас он - вылитый черный нетопырь.