А с платформы говорят…
Шрифт:
Надо отдать должное моему товарищу Максу: вел он себя крайне деликатно. После того, как мы «погудели» у меня дома вместе с Ирой и Лехой, который к тому времени уже стал ее мужем, и еще парочкой каких-то незнакомых ребят, он не стал пытаться «выйти из френдзоны», а продолжил относиться ко мне просто как к хорошей подружке. Мы иногда по-простецки забегали друг к дружке в гости, ходили в кино, а недавно сбылась моя давнишняя мечта, которую я не успела осуществить во время своего прошлого путешествия: я, потягивая коктейль вместе с «Зингером» в «Сайгоне», увидела самого Гребенщинкова.
— Это Гребень, — небрежно махнув рукой, сказал Макс, когда, спев пару песен, будущий легендарный исполнитель, одетый очень оригинально — в большую рубашку на манер балахона и с фенечками на шее и руках — присел к нам за столик.
— Борис, —
— Даша, — немного смущаясь, сказала я…
Тут музыканта кто-то окликнул, очевидно, кто-то из знакомых, и Борис отошел за другой столик. Он сидел, улыбаясь, шутя и непринужденно общаясь с компанией неизвестных мне парней и девушек, а я задумчиво глядела ему вслед… Пройдет тридцать и больше лет, и преданные любители «Аквариума» будут приезжать с других городов и даже стран куда угодно, только чтобы послушать своего любимого «Гребня». Он, конечно же, постареет, пополнеет, поседеет, успеет несколько раз жениться и развестись, уже постоянно будет носить очки и бандану, но останется таким же легендарным…
В нашей коммунальной квартире все было по-прежнему. Лаврентий Павлович по-прежнему трудился в НИИ и разрабатывал какие-то свои химикаты, в которых я ровным счетом ничего не понимала. По химии у меня в аттестате была «тройка», нарисованная учителем из чистой жалости. Хоть убей, но я не понимала, что такое «валентность»…
Антонина Семеновна готовила к выпуску издание своей очередной книги про тайны Ленинграда, Вера с Власом работали, а Лидочка училась в школе и в свободное время беззаботно играла во дворе. Игры дворовой детворы были самые что ни на есть распространенные, знакомые каждому ребенку семидесятых: казаки-разбойники, салки, пятнашки, «вышибалы», «горячая картошка», «съедобное — несъедобное», «десяточка» — это когда десятью разными способами пытаешься словить мяч, отскакивающий от стены…
Пацаны рубились в «ножички» — чертили на земле круг и с помощью броска «отвоевывали» себе новые территории. Как ни странно, с ножиками ходили почти все мальчишки, и ни у кого это не вызывало удивлений или опасений. А уж полазать по стройке — и вовсе излюбленное занятие пацанов… Стройки в нашем районе было навалом. Удирать от сторожа, бегущего за тобой с битой — конечно, то еще удовольствие, но почему-то пацанов тянуло на стройку, как магнитом.
А еще у каждой уважающей себя девчонки имелась резиночка. Нет, не яркая резинка для волос, а самолично сшитая большая резинка, сшитая из маленьких. У меня тоже в свое время была такая резиночка, сшитая из резинок от старых детских колготок. Игра в «резиночку» требовала определенной физической подготовки, хоть и казалась на первый взгляд простой. Две девочки, стоя на некотором расстоянии друг от друга, держали на ногах резиночку, а третьей предстояло через нее прыгать. После каждого прыжка резиночка поднималась чуть выше. Заденешь при прыжке — уступаешь ход следующей, а сама встаешь держать резинку, и так по кругу. Особо прыгучие девчонки могли подпрыгнуть чуть ли не выше своего роста… Мне, признаться, этого никогда не удавалось.
Накатывало, конечно, иногда желание тряхнуть стариной и попрыгать вместе с девочками во дворе, но я, конечно, себя сдерживала. Можно себе представить лица пятиклассниц, когда на прогулке в школьном дворе завуч Дарья Ивановна возжелает к ним присоединиться вместо того, чтобы отчитывать старшеклассников, курящих за школой. Эх, правду, видимо, говорят: «Нет ни одного ребенка, который не хотел бы снова стать взрослым, и ни одного взрослого, который не хотел бы снова стать ребенком»…
Правда, с каждым днем все больше холодало, и детворы во дворе становилось все меньше. Вот скоро начнутся настоящие холода, выпадет снег, зальют хоккейную «коробку» во дворе, наступят каникулы — и настанет пора баталий. Все пацаны от мала до велика стащат с антресолей свои коньки и клюшки, любовно сдуют с них пыль и выскочат во двор играть в хоккей. Мобильных телефонов и планшеты еще не придумали, игровые компьютерные клубы — тоже, «видаков» почти ни у кого нет… О навороченных приставках детвора и не слышала. Поэтому ребятня просто ходила друг к другу в гости — играть в настольные игры, клеить модельки машин и смотреть детские передачи… Лидочка, например, почти ежевечерне забегала
ко мне с кружкой чая и пакетом ирисок, запрыгивала на диван, и мы почти до поздней ночи читали с ней «Тома Сойера», пока сердитая Вера не загоняла девочку домой.Несмотря на то, что сейчас, во время своего четвертого путешествия в СССР, я жила в своем любимом городе, я очень скучала по Москве: катку возле ГУМа, прогулкам по Красной площади, набережной Москва-реки… А как красиво украшали Москву к Новому Году! До сих пор нет-нет, да и вспомню, как зимой пятьдесят шестого года мы с моим тогдашним молодым человеком Ваней выписывали пируэты на катке… Ваня лихо рассекал по льду на мощных «Норвегах», а я, взяв его за руку, скользила за ним на своих «Снегурках»… Как тепло было в объятиях этого простого заводского парня молоденькой хрупкой Даше…
Но это все было больше двадцати лет назад. А сейчас я, взрослая, зрелая и вполне самодостаточная женщина с кучей забот, проблем и обязанностей, сосредоточенно шла по Литейному проспекту, направляясь к Мариинской больнице. В эту больницу больше месяца назад попала с переломом наша учительница Власта Матвеевна — строгая, высокая дама, преподававшая алгебру и геометрию. Уж и не знаю, почему, но Власта Матвеевна пользовалась у наших учеников огромным авторитетом. Ее и любили, и уважали, и одновременно боялись.
Нет, Власта Матвеевна, в отличие от некоторых советских учителей, никогда не повышала на учеников голос, не обзывала их, не унижала и уж тем более не била указкой по рукам. Однако она могла утихомирить целый класс орущих и дерущихся подростков, попросту строго нахмурив брови. Что же касается оценок, то тут Власта Матвеевна была и строга, и справедлива. Распространенной «болезнью» многих учителей той поры, любящих ставить двойки по преподаваемому предмету из-за плохого поведения на уроке, она не страдала, и оценивала исключительно знания.
А когда мой одноклассник Сеня Зайцев заболел и провалялся дома целый месяц во время третьей четверти, Власта Матвеевна ходила к нему домой каждый день после уроков и объясняла сложный материал, чтобы ученик не отстал. Надо сказать, что парень не забыл ее доброту. Сеня, получив по окончании десяти классов золотую медаль, после вручения аттестатов преподнес Власте Матвеевне огромный букет роз и поцеловал руку, невольно заставив строгую учительницу смахнуть слезу.
В нашей школе она проработала почти до двухтысячного года, пока силы ее не оставили совсем, и она не засела дома, выходя оттуда только раз в пару недель… Думаю, что секрет любви к учеников к самой строгой школьной преподавательнице был прост — к каждому ученику вне зависимости от внешнего вида и успеваемости она относилась с уважением и обращалась исключительно на «Вы», даже если это был пятиклассник. Порой забавно было наблюдать, как высоченная Власта Матвеевна отчитывает за невыученный параграф какого-нибудь лопоухого малыша, а тот одновременно и стыдится, что не подготовился к уроку, и гордится, что ему «выкают»…
К сожалению, в палату к Власте Матвеевне меня не пустили.
— Карантин, — лениво жуя яблоко, сказала мне в регистратуре суровая служащая. — Объявление висит. Читать, женщина, надо… И передачи сейчас не берем. Говорю же: краснуха у нас. Через месяцок приходите…
Расстроившись, я уже хотела было идти домой, как вдруг услышала знакомый голос:
— Здравствуйте! Мне бы Прянику пакет передать…
Я обернулась и заулыбалась. Да неужели мне так повезло? Нет, ошибки быть не может!
Глава 17
Я стояла, как вкопанная, не имея возможности вымолвить ни слова. Ошибиться было невозможно. Да, это была она: моя любимая бабуля, Клара Ефимовна Пряник, родившаяся в тридцатых годах и большую часть жизни прожившая в Петербурге-Ленинграде. Та самая бабушка, с которой у меня связано столько хороших воспоминаний… И бежевый плащик на ней — тот самый, в котором она запечатлена на фотографии, где держит меня, совсем маленькую, на руках у фонтанов в Петергофе.
Надо же! А я, замученная хлопотами на работе и разборками с невесть откуда нарисовавшимся хамоватым бывшим «мужем» Никитой по фамилии Гвоздик, и не вспомнила, что по одним улицам со мной ходит такой родной и близкий человек… Как здорово, что именно сегодня, а не в другой день мне пришла в голову мысль навестить в больнице строгую Власту Матвеевну… А так бы мы разминулись. Жаль, конечно, что учительница сломала ногу, но, как говорится, нет худа без добра…