А с платформы говорят…
Шрифт:
В это время за окном раздался шорох. Кинувшись в комнату, бабушка увидела в открытом окне какой-то красный куст, из-за которого торчала чья-то голова.
— Воры! — заорала бабушка. — Воры! Грабители! А-а-а!
И, схватив тяжеленную вазу, которая была приготовлена дедушкой для цветов и стояла на столе, она что есть силы начала лупить «грабителя».
— Клара, ты че? Дура, что ли? Ох ты, больно-то как! — заорал «грабитель» хорошо знакомым голосом и кулем свалился на землю.
Выглянув в окно, бабушка поняла две вещи: первую — то, что она поступила совершенно правильно, двадцать лет назад сказав в ЗАГСе: «Да!», и вторую — надо вызывать скорую.
На грязной земле под окном в праздничном костюме, весь усыпанный лепестками красных
А сейчас пятидесятилетняя Галя в другом обличье стояла вместе с бабушкой под окнами травматологического отделения больницы и на пару с ней скандировала:
— Вла-ста Мат-ве-ев-на!
— Вла-ста Мат-ве-ев-на!
Глава 18
Однако ни на первый, ни на второй призыв нам никто так и не ответил. Орали мы с бабушкой до тех пор, пока не охрипли, но все без толку, разве что редкие прохожие начали на нас оглядываться.
— Обход у них вечерний, наверное, все по койкам… А Колю моего звать бесполезно: глуховат, да и пока допрыгает до окна на костылях. Ох, елки-палки, курить-то как хочется… — вздохнула бабушка. — И вечереет, холодно уже… — она потерла озябшие руки и достала из кармана перчатки.
— Так покурите, — сделав вид, что ничего не знаю, вежливо сказала я. — Я, хоть сама и не курю, но постою рядом с Вами. За компанию, так сказать… Я к дыму терпимо отношусь.
— Нетушки! — отрезала Клара Ефимовна. — Потерплю, негоже некурящую дымом травить. Я, может, вообще скоро брошу. Сейчас пока раз в два дня себе по сигарете позволяю. Целый блок «ВТ» импортный соседу Вите отдала, который по случаю достала. Коля-то у меня тоже курит, конечно но другие, «Космос», а «ВТ» называет: «Бычки тротуарные», не нравятся они ему. Иногда курить тянет — жуть как! Сама не замечаю, что постоянно что-то в рот тяну. Каждую ночь снится, как закуриваю. То карандаш грызть начну, то ключи, то даже собственный палец… В метро уже люди на меня косятся, наверное, думают, что с приветом. А что делать? Я же, как после института на работу устроилась, так и закурила. У нас как было? Обед — все идут в курилку. Я раз попробовала дрянь эту, два попробовала, а потом и сама не заметила, как пристрастилась. А Вы, Дашенька, молодец. Вы все-таки, как-никак, завуч, а это значит, что учителям и младшему поколению должны пример подавать. Негоже, если Вас какой-нибудь пионер или преподаватель за этим занятием застукает… Вы педагог, и сами, наверное, знаете, наверное, что лучший пример — это личный пример…
— А почему собираетесь бросить-то? — снова притворно полюбопытствовала я, вежливо выслушав лекцию о вреде курения. Да уж, если бабушка, курившая почти двадцать лет, пожертвовала целым блоком болгарских «ВТ», видать, она и впрямь была настроена серьезно. — Событие какое-то ожидается?
— Да больненькая немножко внучка у меня родилась, — сообщила бабушка мне то, что я, в целом, и так хорошо знала. — Одна ножка короче другой. Медсестра в роддоме одна была, хабалка, чтоб ее… Невестку мою обрабатывала, чтобы та Галочку не забирала, отказ написала. Мол, вырастет инвалидкой. Я тогда как раз передачу принесла с едой, под дверью стояла…
— А Вы? — я еле сдерживала улыбку, гордясь за тогдашний бабушкин поступок, который очень четко характеризовал ее отношение ко мне. Однако бабушка, видимо, решив так сразу не раскрывать все карты новой приятельнице, выдала мне другие варианты развития хорошо знакомых мне событий:
— Ну а что я? — с притворной скромностью пожала плечами бабушка. — Я промолчала, чего уж там… Да и забылось все уже. В общем, Маргошка у меня есть, подружка с работы. Так вот, она одного костоправа детского знает, он в Купчино живет. К нему весь
Ленинград детишек своих возит. В общем, два месяца я уже к нему с Галочкой, как на работу, езжу. К апрелю полугодовой курс массажа закончится, ножки сравняться должны. Невестка-то моя здоровье после тяжких родов поправляет, тяжело ей в такую даль мотаться с коляской. В общем, слово себе дала: если поправит это светило науки внучку, брошу курить. Пока на поправку внучка идет, дай Бог врачу здоровья и жену хорошую. Но беда, как говорится, не приходит одна… Коленька мой ногу сломал. Перелом лодыжки со смещением. Теперь вот на костылях ходит.— Как же так получилось? — снова притворно удивленно спросила я. Уж кто, кто, а я историю попытки дедушки освежить отношения после двадцати лет брака знала досконально, не зря каждую годовщину слушала его тосты.
— Да шторы вешать полез, оступился неудачно и с лестницы упал, неудачно-то как… И я его подхватить не успела, — соврала бабушка. Я ее не осуждала. И впрямь: не станешь же рассказывать новой знакомой, что именно ты отправила в больницу супруга, который лез в открытое окно с букетом цветов, потому что приняла его за квартирного вора.
— Ну да, ну да, — еле сдержав улыбку кивнула я. — Ну что, Клара, давайте еще разок для очистки совести покричим? Если и в этот раз не откликнется, тогда двинем по домам? А перед этим можем завернуть куда-нибудь выпить кофе с эклером… Вы как?
— С удовольствием, Дашенька! — согласилась бабушка. — Ежели не откликнется — так сами все съедим, не пропадать же добру! Ну, давайте! Три-четыре! Вла-ста Мат-ве-ев-на!
Тут вдруг внезапно раздался крик:
— Клара, ты, что ль? Во дела! А ты чего здесь? К нам же не пускают!
Мы обернулись на зов.
— Коленька! — обрадованно закричала бабушка. В окне третьего этажа торчала хорошо знакомая дедушкина голова, только вместо привычной лысины, на которую он с боков зачесывал остатки волос, на голове у него была лохматая рыжая шевелюра. Под мышками у него были костыли, а в руках он держал сигарету. — Ты как, дорогой?
— Как на курорте, — мрачно ответил дедушка. У него было своеобразное чувство юмора. Сколько я помню их с бабушкой, они вечно друг над другом подшучивали. — У троих из восьмой палаты краснуху нашли, нас на месяц закрыли. В нарды играем целыми днями и в города. Я уже, кажется, всю географию СССР повторил. Выйду из больницы — Витьку убью, соседа. Это он, зараза, меня подбил на то, чтобы я к тебе в годовщину с цветами в окно полез. Отношения освежить посоветовал. А ты еще этому советчику целый блок «ВТ» отдала… Лучше соседу отдать, да, чем родному мужу? Эта болгарщина носками воняет, конечно, но разбрасываться зачем? Ты бы еще ящик «Мальборо» ему подарила…
— Коленька, — чувствуя себя виноватой, засюсюкала бабушка. — Ты, может, кушать хочешь? Ну что для тебя еще сделать? Ты только скажи!
— Что ты, Галочка! — пафосно воскликнул любящий супруг. — Нас тут отлично кормят. На обед — капуста, на ужин — капуста. На полдник — пирог с капустой. А на завтрак — каша. Ну хоть не из капусты, и на том спасибо, хотя на вкус — один в один. Раз уж целый месяц отпуска неожиданно нарисовался, мог бы дома сидеть, диван пролеживать, кроссворды разгадывать, да «ящик» смотреть… А не хотят меня выписывать, сволочи! Сложный там какой-то перелом, говорят… Да, Клара, эту годовщину я навсегда запомню… Хотя нет, ты знаешь… Я этот день просто вычеркну из памяти.
— Коленька, — сокрушенно продолжала бабушка, готовая провалиться от землю от стыда. Она явно не рассчитывала, что ее новая знакомая узнает историю попадания супруга в больницу. — У нас просьба к тебе. Ты веревку где-нибудь раздобыть можешь?
— Конечно, любимая! — в тон ей ответил дедушка. — Уже почти нашел. Мыло и табурет уже есть. Нет, Клара, не надейся. Еще минимум двадцать лет тебе меня терпеть. Через неделю меня выпишут, и вот тогда ты от меня не отвертишься. С тебя праздничный стол на годовщину в качестве извинений. А кто это с тобой, кстати?