Андрей Белый, Алексей Петровский. Переписка

— Д-да? Это — грустная истор1я.. . ему стало досадно, что он мог забыть ее.

— Не правда ли? О, я тогда плакала целую неделю. Но знаете, что самое главное? Мне было ее очень жалко все время, и я не могла ей этого сказать. Дело в том, что... я много думала об этом, вы не находите, что в сущности, это должно быть очень унизительно, если в вас любят только одну какую-то_сторону, греческ|й нос или волосы, и они может быть нравятся некоторым, но еслибы вы за моими волосами меня не видели, я бы... выбросила вас.. . Вы должны меня любить всю с моими порывами, муками, болтовней и с моим талантом, если верите в него, а не мои глаза, или пальцы, или цвет кожи только!—стала она почти кричать, заглушая коротк1й порыв ветра.

— Хорошо Лида, вы хорошо говорите! . . Он ее легко обнял.

— Я права? А может бьггь, — и девушка стремительно вскинула голову, — смотрите мне прямо в глаза, слышите? Если бы я была настоящей красавицей, может быть, я думала бы иначе?

— Вы должны были бы быть иным человеком, чтобы думать иначе, моя милая. Это очень ценно, все, что вы только что говорили, и что вы чувствуете.

?— Да? .. Спасибо, — сказала она тихо.

Они продвигались все глубже в лес, две фигуры в синеющей нише вечера, навстречу медленно поднимавшемуся острому и светлому лунному серпу.

Он думал о том, как странно, что эта девушка, несмотря на ее двадцатитрехлетн:й возраст, сохранила такую удивительную первично-свежую чистоту порыва и чувства, и еще о том, что как все дети и полудети, она живет в М1ре, где цент-

№ 2.

1924

«Б а л т I й с к I й Альманах»

39

ром является она сама, в д-Ьтской, замкнутой пре-Д'Ьлами ея порыва и воображен1я, и все, что приносится к ней из-за сгЬн ея датской, из широких просторов взволнованнаго м1рового океана, существует только в отражен1и этого ограниченнаго комплекса чувств. Ей также трудно, представилось ему, выйти из этого заколдованнаго круга, как трудно было бы нарциссу, склоненному над озером, не видЪть на переднем планЪ собственна-го образа...

Они шли теперь, держась за руки, и еще один символ, грустный и ироническ1й, прищел ему в голову. Дв1ь параллельныя прямыя никогда не сходятся между собою. Дв-Ь параллельныя. . .

—• Как ваша работа? Извините, пожалуйста, я все время хотЪла спросить.. .

— Моя работа? он оживился,—о да, спасибо! Я вам говорил, она меня радует и очень мучает.

— Мучает?

— Да. Потому что я прихожу к очень жестоким и безнадежным выводам.

Уже два года, как Леонт1й Александрович у.да-лился в тихое уединен1е н'Ьмецкаго ун»1ве[>ситет-скаго городка, чтобы вдали от сутолоки города— великана написать свой большом труд; «Соц1ало-г1я разлагающихся эпох». Несколько появившихся в печати отрывков повлекли страстные и про-тивор'Ьчивые отзывы и сдЪлали имя молодого уче-наго сразу изв-Ьстным.

— Я сейчас углублен в в^.к трех сир1янок, трех Юл1Й, из которых самая интересная — Юл1я Домна, жена императора Септим1я Севера. Эта женщина была окружена в своем дворцЪ сонмищем очень тонких людей, и зд'Ьсь из под пера одного из них возник образ мага и искупителя, Аполло-н1я Т1анскаго, который мог бы конкурировать с 1исусом Христом, если бы. ..

— Что?

— Если бы он не был слишком литературен. , . Но как бы то ни было, сочинен1е Филострата называли много в1Ьков спустя языческим евангел|ем, и оно, конечно, доказывает, как сильно люди тогда хот-Ьли обновлен1я, и как страстно они его искали. ..

— Почему вы пришли к таким, как вы сказали, — жестоким или ужасным выводам? ..

Он посмотр'Ьл на нее и засм-Ьялся вдруг так странно, что ей стало жутко.

— Вы когда-нибудь видали челов-Ька, который гн1ет? — сказал он очень тихо. — Так вот, вы нмЪете сейчас перед собой гн1ющее челов'Ьчество! На корню гн1ющее, не с поверхности, — кровью гнилое! Да, это — ужасный вывод. . . Из вс'Ьх фо-мадных потрясен1й, которыя человечество переживало до сих пор, оно выходило возрожденным, потому что жива была Неопалимая Купина Духа, являлась в'Ьра и являлось искуплен!е. А те-

перь? он схватил ее за руку, теперь — мы вещи, понимаете? Я, вы, всЪ люди, наша жизнь, государство, наука. .. Наш мозг создал в этом м1р'Ь безконечное количество по-разному комбинированных кусочков матер1и, но, как в сказк1Ь, этот б'Ьс побЪдил нас своей силой. Мы заразились его гибельным ядом и теперь мы сами стали такими же кусочками матер1и. Мы уже не властны над этим м1ром машин, они двигаются сами, они сами создают себ'Ь расписан1я и направлен1Я. . . И вм-ЬстЬ и вперемежку безцЪльными и хаотическими толчками. .. Мы сами, маленьк1я и больщ|я вещи, люди и государства. В нас есть ощущен1е этого хаоса, но мы больше ничего не в состоян1и сд'Ь-лать, понимаете, ничего!

Он глубоко вобрал в себя несколько раз воздух, закутался плотн-Ье в плащ и продолжал.

— Когда умирала Римская Импер1я, были гали-лейск1е рыбаки, и были германск1е варвары. Его ждали, и потому Он пришел. Он мог творить чудеса потому, что Ему верили. Он мог дарить благодать, потому, что она разливалась еще до прича-щен1я. . . Потом было средневековье. Люди верили иначе, но они сильно и простодушно верили. Они жили большими и любили труд и свободу. Во все, что выходило из под их рук они вкладывали столько жара, столько радости и гордости, что эти не-мнопя вещи носят на себе еще сейчас более отпечаток Божества, чем потомки тех, которые их творили. Их улья были для них священны, в них они рождались, жили и умирали, от них получали свое обличье и чудесно-спокойный и радостный ритм жизни, все равно — назывались ли эти улья рыцарскими орденами или ремесленными цехами... Но выше всех была Святая Церковь, в нее верили одинаково все, во славу ея сооружались эти соборы, непокорный Император валялся в пыли перед ней, она была, как купол, над всем этим м1ром.

Полтысячи лет назад человек решил, что он может жить один в М1ре и может сам диктовать законы жизни. Он разрушил все, что прежде связывало людей и провозгласил то, что с тех пор называют свободой. Он создал — с глиняными ногами — государство и науку, и так как и тут и там были законы, он и решил, что самое важное — закон, об'явил его непогрешимым. Еврейск1й Бог тоже об'явил когда то закон священным, но то был Его закон. В этот же люди не могли по-настоящему поверить, потому что, прежде, чЬм его создали, нужно было разрушить веру.

вера, это — Дух, понимаете? С тех пор, как, так называемый. Ренессанс возмутился против Духа, мы прожили несколько ужасных веков. Мы не создали ничего вечнаго, потому что ни во что не могли верить. Мы окружили себя призраками нашего тщеслав1Я — государствами, искусствами, наукой, большими городами. Мы хотели установить наш собственный порядок вещей, он должен

«Балт1Йск1й Альманах»

№2.

1924

был держаться Разумом, Законом, но для этого Закона суком должна была быть в1Ьра. Это поняли уже посл1Ь того, как сук срубили. И вся гнилая постройка послЬ того, как она просуществовала в неустойчивом равновЪс1и несколько в1Ьков, теперь рушится... рушится... Теперь мы — перед концом. М1ровая война была порывом в-Ьтра, понимаете? Только — порывом в-Ьтра!..

Полубезсознательно, но с каким то мучительным напряжен1ем, Леонлй Александрович стиснул руку Лидочки так сильно, что она почти вскрикнула.

— Бол1Ье умные сознавали, что людей нужно чЬм-нибудь об'единять. И в'Ьру стали зам'бнять так-называемыми идеалами. Но для идеалов нужно было бы то же смирен1е, котораго у людей не стало. Самым наивным в-Ьком был восемнадцатый. Он называл себя в'Ьком разума, но был очень нелоп!-чен, потому что требовал поклонен1я тому, что уничтожало корень поклонен1Я. Посл1Ь того, как революц1я разрубила этот Горд1ев узел и разочаровала н1Ьсколько поколЬн1Й, возникло два новых жупела — нац1ональность и демократ1я. Эти жупелы, к которым присоединился трелй и самый главный, — соц1ализм, почти сто лЪт обманывали опустошенных людей, которые не зам-Ьчали этого, настолько они привыкли к тому, что всЪ эти разговоры не им-Ьют никакого отношен1я к их личной жизни. Их личная жизнь была совершенно дика, она была наполнена ни чЬм необ'единеннымимгно-вен1ями, лихорадочными механическими сц'Ьпл€Н1я-ми, в которых можно было угадать глухую борьбу. Они внушили себЪ, что самое лучшее — быть похожими на тЪ машины, которыя они создали, и очень мног1е достигли этого... Когда возникла м1ровая война, вс-Ь три теченья не уставали говорить, что теперь они поб^Ьдят. И самые наивные еще вЪрили некоторое время. Но теперь — все кончено. Теперь вс1Ь, решительно всЪ обмануты. М1р теперь не в состоян1и тЪшить себя даже этими жалкими ублюдками в1Ьры. Он покончил с Богом, но его никчемная автономная нравственность покончила с ним. Она оказалась Фатумом, она превратила челов-Ьчество в стадо волков...