Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

* № 125 (рук. № 80).

Это все было серьезная и тяжелая сторона его жизни; но много было и счастливыхъ минутъ; онъ ожидалъ и предвидлъ, но во всхъ лучшихъ минутахъ было отсутствіе спокойствія, было излишество.

Въ начал великаго поста случилось, какъ это постоянно бывало между ними приливами и отливами, вышелъ особенно счастливый и нжный періодъ ихъ жизни. Это былъ настоящiй медовый месяцъ. Самый же медовый мсяцъ, т. е. мсяцъ посл свадьбы, былъ самый тяжелый мсяцъ, оставившій имъ обоимъ, и особенно ему, такія тяжелыя, ужасныя воспоминанія, что они никогда во всю жизнь уже не поминали про нихъ. [1437]

1437

Рядом с первыми двумя абзацами на полях написано. [1] Л[евины] — медовый мсяцъ. Онъ занимается, она сидитъ, и они думаютъ, что это настоящая жизнь. Извстіе о Никола. Отъздъ. Она съ нимъ. [2] Другъ на друга глядятъ, какъ кончилось. Докторъ, беременна.

Они только что пріхали изъ Москвы и рады были своему уединенію. Онъ сидлъ въ кабинет у письменнаго стола и писалъ. Она въ томъ темно-лиловомъ плать, которое она носила первые дни замужества и нынче опять надла и которое было особенно памятно и дорого ему, сидла на диван, на томъ самомъ кожанномъ старинномъ диван, который всегда стоялъ въ кабинет у дда и отца Левина и на которомъ родились вс Левины. Она сидла на диван и шила broderie Anglaise. [1438] Это было ея занятіе, когда она бывала съ нимъ и занята имъ. Она шила и улыбалась своимъ мыслямъ. Онъ писалъ свою книгу. Занятія его и хозяйствомъ на новыхъ основаніяхъ и книгой, въ которой должны были быть изложены эти основанія, не были оставлены имъ; но какъ прежде эти занятія и мысли показались малы и ничтожны въ сравненіи съ мракомъ, покрывшимъ всю жизнь, такъ теперь это занятіе, это дло, въ сравненіи съ той облитой яркимъ свтомъ счастья необъятностью жизни, казалось еще меньше и ничтожне. Онъ продолжалъ заниматься имъ, потому что видлъ, какъ и прежде, что это было дло новое и полезное, но онъ чувствовалъ теперь, вновь взявшись за него, что центръ тяжести его вниманія перенесся на другое и что не такъ, какъ прежде, когда онъ чувствовалъ, что безъ этаго дла онъ жить не можетъ; онъ чувствовалъ, что можетъ заниматься и можетъ не заниматься этимъ. Онъ занимался теперь этимъ преимущественно потому, что ему хотлось показать ей, что онъ трудится и длаетъ дло. Онъ писалъ теперь главу о томъ, что бдность Россіи происходитъ только отъ неправильнаго размщенія поземельной собственности и направленія труда и что вншнія формы цивилизаціонныя, какъ-то: банки, желзныя дороги и телеграфы, которыя являются нормально только тогда, когда весь нужный трудъ на земледліе уже положенъ, у насъ явились искуственно, преждевременно, прежде чмъ опредлилась правильная форма пользованія землей, прежде чмъ сняты преграды разумнаго пользованія, какъ то: община и паспорты, и что потому эти содйствующія развитію богатства орудія цивилизаціи — [1439] кредитъ, пути сообщенія — у насъ только сдлали вредъ, отстранивъ главный очередной вопросъ устройства земледлія, и отвлекли лучшія силы.

1438

[английскую вышивку.]

1439

Зачеркнуто: банки

— Да, это справедливо, — пробормоталъ онъ, остановившись писать, и, чувствуя, что она глядитъ на него и улыбается, оглянулся. — Что? — спросилъ онъ, улыбаясь и вставая.

— Нтъ, я сказала, что не хочу отвлекать тебя.

— Да вдь я не могу, я чувствую, что ты на меня смотришь. Что ты думала?

— Я? я думала, что у тебя на затылк волосы расходятся и косичка на бекрень. [1440] Вдь вотъ посл тебя сестра. Какъ бы я желала... [1441] Нтъ, нтъ, иди, пиши, не развлекай меня, — сказала она, показывая на свое шитье. — Мн надо свои дырочки вышивать.

1440

Зачеркнуто: Посл тебя братъ или

1441

Зач.: ее узнать.

Она взяла ножницы и стала прорзывать.

— Нтъ, скажи же, что? — сказалъ онъ обидвшись. — Брось свои дырочки, и я свои брошу. Что ты бы желала?

— Узнать твою сестру. Золовка. Какъ ты думаешь, мы сойдемся съ ней?

— Наврно, она прідетъ лтомъ. Такъ какое же ты наблюденiе длала надъ моимъ затылкомъ? У кого косичка, то дочь. А у тебя косичка.

— Косичка. И была бы сестра. Ну, разскажи мн, что ты писалъ.

Онъ сталъ разсказывать, но косичка ея больше занимала его. Онъ разсмотрлъ эту косичку и поцловалъ ее.

— Ну вотъ ты все и испортилъ, — сказала она, взявъ его руку и цлуя ее.

— Какъ мы хорошо занимались. И я такъ ршила, что не буду теб мшать. Иди, иди, пиши, — повелительно шутливо говорила она ему.

Но писанье уже не продолжалось, и они, какъ виноватые, разошлись, когда человкъ вошелъ доложить, что чай поданъ.

* № 126 (рук. № 80).

Левинъ ничего не могъ сдлать для брата. Онъ не могъ даже спокойно смотрть на него, не могъ воздерживаться отъ слезъ, которыя душили его, какъ только онъ входилъ въ комнату, и эта безпомощность его въ отношеніи брата, и не только безпомощность, но даже вредное вліяніе, которое онъ имлъ на него, мучали его. Онъ видлъ, что ничего нельзя сдлать нетолько для сохраненія жизни, но даже для облегченія страданій, и чувствовалъ, что однаго желаетъ теперь и для него самаго, и для Кити, и для себя — это того, чтобы онъ какъ можно скоре умеръ. И это желаніе, которое твердо и непоколебимо съ сознаніемъ своего права установилось въ его сердц и которое онъ не могъ изгнать, раскаяніе и отвращеніе къ себ мучало его. Онъ входилъ и выходилъ изъ комнаты, придумывалъ невольно себ дла — то разобрать вещи, то послать за докторомъ, то пойти къ хозяину поговорить о лучшемъ для больнаго номер.

* № 127 (рук. № 80).

Но Кити думала, чувствовала и дйствовала совсмъ не такъ. Она помнила Николая Левина еще изъ Содена. Еще тамъ онъ въ соединеніи съ ея тогдашнимъ поэтическимъ воспоминаніемъ о Константин своей поразительной и странной фигурой и пристальнымъ взглядомъ, устремленнымъ на нее, произвелъ въ ней странное впечатлніе страха передъ нимъ и влеченія къ нему, какъ будто она чувствовала въ немъ что то близкое и родственное. Разсказы ея мужа про любимаго брата въ томъ смысл, что онъ былъ человкъ съ золотымъ сердцемъ и пылкими страстями, хорошій самъ по ceб, но негодившійся для этой жизни, усилили въ ней это влеченіе къ несчастному брату. Когда она вошла и онъ улыбнулся ей, она тотчасъ же почувствовала, что ей всегда бы было легко и просто съ нимъ и что она любитъ его; а любовь къ нему въ теперешнемъ его положеніи была жалость.

* № 128 (рук. № 80).

Левинъ не одобрилъ этаго всего, онъ не врилъ, чтобы изъ этаго вышла какая нибудь польза для больного. Боле же всего онъ боялся, чтобы больной не разсердился за то, что его тревожатъ, но онъ не могъ не любоваться той простотой и увренностью, съ которой жена его длала этo дло, и тмъ врнымъ тономъ, который непереставая держала: тонъ оживленія, дятельности, дятельности тяжелой, но необходимой постояннаго тихаго сочувствія страданіямъ и вмст отсутствія отчаянія и никогда неистребимой надежды въ облегченіи. Она видла жалкое, безпомощное состояніе своего мужа и, чтобы помочь ему, постоянно давала ему порученія, посылая его то къ хозяину выхлопотать другой номеръ, то въ городъ искать квартиру, то къ Доктору узнать, что длать отъ пролежней, то въ аптеку.

* № 129 (рук. № 80).

Вмсто того чтобы найти на лиц брата недовольное выраженіе, какъ онъ того ожидалъ, Левинъ увидалъ, что Николай, когда его одли въ теплую рубашку, поднявъ воротникъ около его неестественно тонкой шеи, подозвалъ Кити и, взявъ ея руку, [1442] хотлъ поцловать, но раздумалъ, вроятно боясь, что ей это непріятно будетъ, и погладилъ ее другой рукой.

Онъ что то сказалъ, обращаясь къ брату, но Левинъ слышалъ только послднія слова — «твоя Катя» и понялъ, что хлопоты его жены нетолько не непріятны были, но доставляли единственно возможное счастіе больному. Когда она подходила къ нему, въ особенности когда длала что нибудь около него, большіе блестящіе глаза больнаго съ выраженіемъ страстной мольбы и упорной надежды слдили за нею.

1442

Зачеркнуто: улыбаясь

* № 130 (рук. № 80).

Видъ брата и близость смерти возобновили въ душ Левина то чувство ужаса передъ неразгаданностью смерти, которое охватило его въ тотъ осенній вечеръ, когда умеръ старикъ дядька и онъ убгалъ отъ бшеной собаки. Чувство это теперь было еще сильне, чмъ прежде; еще мене, чмъ прежде, онъ чувствовалъ себя способнымъ познать смыслъ смерти, но теперь, благодаря его любви къ жен и ея близости, недоумніе это не приводило его въ отчаяніе: онъ видлъ возможность жить если не для себя, то для нея, не думая о смерти, и, что боле всего утшаетъ его, онъ видлъ, что его жена смотрла на смерть, обходилась съ ней безъ отчаянія, стало быть, это можно было.

* № 131 (рук. № 80).

Послали за докторомъ. Докторъ сказалъ, что агонія можетъ продолжаться еще часовъ 10. Въ эти 10 часовъ Левинъ просидлъ у него, изрдка выходя къ жен. Но посл 10 часовъ къ утру наступила не смерть, а больной понемногу оживалъ и пришелъ въ прежнее состояніе. Онъ опять сталъ садиться, кашлять, сталъ говорить и попросилъ молока и выпилъ.

Прошелъ день, два, три, прошла цлая недля. Больной опять пересталъ думать о смерти, опять сталъ надяться, придумывать средства и сдлался еще боле раздражителенъ и мрачен. Никто, ни братъ, ни Катя, не успокоивали его. Онъ на всхъ сердился и всмъ говорилъ непріятности, всхъ упрекалъ въ своихъ страданіяхъ и требовалъ, чтобы ему привезли знаменитаго Доктора изъ Петербурга.

Катя на 4-й день уговорила мужа, положеніе котораго, она видла, было мучительно, хать въ Москву за докторомъ, чтобы или привезти его или привезти его совты. Левинъ похалъ. Онъ былъ радъ ухать. Онъ боялся сойти съ ума. То величественное, торжественное чувство смерти, которое онъ испыталъ, когда братъ призвалъ его, было разрушено. Человкъ умиралъ, и ему давали изъ стклянокъ лекарства, искали лекарствъ, докторовъ, и вс только однаго желали — чтобы онъ умеръ, умеръ какъ можно скоре. Помочь ему въ жизни Левинъ не могъ, въ смерти также. А присутствуя тутъ, потворствуя ему, онъ чувствовалъ, что кощунствовали надъ религіей и надъ таинством смерти. Страданія больнаго, въ особенности отъ пролежней, которые уже нельзя было залчить, все увеличивались. Кром того, онъ не зналъ, что ему длать. Жена его, молодая жена, чужая по крови этому человку, убивала себя, мучалась, губила свое здоровье и, можетъ быть, жизнь будущаго ребенка, а увезти ее нельзя было. Она не хотла этаго, а насильно увезти — значило самому ухать.