Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

— Такъ необозженные? Ну, я очень радъ. Вопросъ ршенъ, — сказалъ онъ, улыбаясь, отходя отъ него.

Священникъ опять вышелъ. Клиръ заплъ псаломъ, въ которомъ Левинъ услыхалъ слова: «и узриши сыны сыновъ твоихъ», и опять на него нашло прежнее чувство съ такой силой, что, входя съ невстою на коверъ, онъ, столько разъ слышавши объ этомъ примчаніи и не думая объ этомъ, и не замтилъ, кто прежде ступилъ и какъ вс заговорили, что ступилъ онъ.

Священникъ спросилъ ихъ о желаніи ихъ вступить въ этотъ бракъ, потомъ спросилъ, не общались ли они. Какъ будто нечаянно, раздался его голосъ, нарушившій торжественность службы, и потомъ ея, показавшійся Левину страннымъ, голосъ, еще боле нарушившій ея торжественность, когда она сказала эти слова. Левинъ оглянулся на нее и, увидавъ ее, понялъ, что забылъ про нее.

И опять началась служба, [1418] по мр которой Левинъ чувствовалъ медленное совершеніе.

Сначала онъ слышалъ слова о томъ, что просили Бога за него и ее, какъ за желающихъ сочетаться, напоминали о томъ, какъ Богъ сотворилъ жену изъ ребра Адама, просили, чтобы Онъ далъ имъ плодородіе и благословеніе, какъ Исааку и Ревекк, Іакову, Іосифу, Моисею и Сейору. Просили, чтобы Богъ внушилъ раб Божьей Екатерин повиноваться мужу, а мужу быть во главу жен, и чтобъ жили по вол Бога и чтобъ далъ плодъ чрева, доброчадіе, единомысліе душъ и тлесъ.

1418

Зач.: которая вся необыкновенно

Потомъ онъ чувствовалъ, когда надли на нихъ внцы и Щербацкій, дрожа рукою и улыбаясь, держалъ его надъ [1419] прической съ цвтами Кити и когда его шаферъ щекоталъ его волосы внцомъ, онъ чувствовалъ, что уже на половину совершилось. И опять слова службы соотвтствовали его чувству: «Сего ради, оставитъ человкъ отца своего и матерь и прилпится къ жен своей, и будетъ два въ плоть едину. Тайна сія велика есть».

Какъ ни серьезно и высоко думалъ о брак Левинъ, онъ теперь только съ ужасомъ началъ обнимать все, прежде только предчувствуемое, его значеніе.

1419

Зачеркнуто: головой

Но когда, посл поднесенія вина и воды изъ общей чаши, Священникъ, взявъ ихъ за руки, повелъ вокругъ аналоя и клиръ заплъ «Исаіе ликуй», Левинъ зналъ, что все уже совершилось, и вмсто страха радость и спокойствіе наполнили его сердце.

Когда Священникъ произнесъ послдніе слова: «и всхъ святыхъ, аминь» — послдней молитвы и вс двинулись къ нимъ, онъ въ первый разъ взглянулъ на свою жену, и никогда онъ не видалъ ее до сихъ поръ такою. [1420] Она была его. И она была прелестна тишиною и спокойствіемъ того выраженія, съ которымъ она смотрла на него.

1420

Зач.: Она была все также прелестна какъ прежде, но она была его.

Левину хотлось теперь одного: поцловать ее, но онъ не зналъ хорошенько, правда ли то, что онъ слыхалъ когда то, что посл внчанія молодыхъ заставляютъ поцловаться, или это обычай только у народа. Но Священникъ вывелъ его изъ затрудненія: онъ улыбнулся своимъ добрымъ ртомъ и [1421] тихо сказалъ: «поцлуйте другъ друга» и самъ взялъ у нихъ изъ рукъ свчи.

Для Левина сбылось то, чего онъ ждалъ. Чмъ больше онъ любилъ свою жену, тмъ дальше онъ чувствовалъ себя отъ той гршной любви къ ней, которую онъ испытывалъ къ другимъ женщинамъ.

1421

Зач.: мигнувъ,

Онъ поцловалъ [1422] съ осторожностью и сдержаннымъ восторгомъ и не спуская глазъ смотрлъ на нее, какъ на что то совершенно новое и даже непонятное для него, не смотря на то, что это былъ онъ самъ.

—————

Посл ужина у Щербацкихъ молодые въ ту же ночь ухали въ деревню.

* № 113 (рук. № 76).

Левинъ [1423] чувствовалъ, что вс его мысли о женитьб, его мечты поэтической любви, его соображенiя о томъ, какъ онъ устроитъ свою жизнь, — все это было ребячество и что теперь только, въ эту торжественную минуту, открылось для него значеніе того, къ чему онъ приступалъ. Онъ чувствовалъ, что значеніе этаго акта не заключается въ наслажденіи, въ счастіи въ настоящемъ, ни въ какомъ личномъ счастьи, но что онъ и она въ своей слпой любви другъ къ другу невольно и безсознательно составляютъ часть этого вчнаго и великаго таинства продолженія рода человческаго, которое началось съ Адама и Евы, съ Исаака и Ревекки, какъ говорили слова молитвы, и что участіе въ этомъ таинств вн воли человка, а во власти необъяснимой и таинственной силы, къ которой въ лиц Бога теперь прибгаетъ церковь.

1422

Зач.: ее концами губъ

1423

Зачеркнуто: начиналъ понимать, что, кром хорошей или дурной партіи, которую длаетъ этимъ бракомъ коллежскій ассесоръ Левинъ и дочь тайнаго совтника Шербацкаго, кром того, что онъ влюбленъ въ нее и она любитъ его, тутъ есть другое, гораздо боле важное и общее таинственное, чего онъ не понималъ до сихъ поръ; она же не понимала и не думала ничего этого: она знала только то, что она уже два мсяца какъ вся отдалась и не могла не отдаться этому человку и что то, что теперь только освящаетъ, разршаетъ это полное отданіе себя другому, и потому она радовалась тому, что совершалось надъ нею, и потому, читая въ выраженіи ея лица, ему казалось, что она понимаетъ все также, еще лучше, чмъ онъ.

* № 114 (рук. № 77).

Вронскій никакъ бы не ожидалъ, что онъ такъ обрадуется Голенищеву, но онъ нетолько обрадовался, онъ умилился отъ этой встрчи. Онъ забылъ вс непріятныя впечатлнія послднихъ встрчъ. Его сердце переполнилось любовью къ бывшему товарищу, и такое же умиленіе и добродушіе замнили тревожное выраженіе лица Голенищева.

Вронской еще не понималъ всего могущества того божества, во власть котораго онъ отдался, оставивъ полкъ, Петербургъ, родныхъ, свтскихъ и холостыхъ знакомыхъ и связей и захавъ одинъ съ своей любовью въ чужія, ненужныя, безсмысленныя для него условія жизни. Голенищевъ давно уже отрекался по благородству вкусовъ своей природы отъ всхъ пошлыхъ условій жизни, даже отрекался отъ жизни въ Россіи, давно уже служилъ этому божеству, что и видно было по его тревожному, несчастному, хотя и достойному выраженію, и зналъ его могущество. Божество это была скука гордости.

* № 115 (рук. № 77).

Анна поразила его своей красотой, простотой и необыкновенной смлостью, съ которой она принимала свое положеніе. Она покраснла, когда Вронской ввелъ Голенищева, и эта дтская краска, покрывшая ее открытое и красивое лицо, особенно выигрывавшее отъ невольно оригинальной прически буколь, которыя она усвоила вслдствіе короткихъ, не отросшихъ еще волосъ, и эта застнчивость чрезвычайно понравилась ему. Но особенно понравилось ему то, какъ она тотчасъ же, какъ бы нарочно, чтобы не могло быть недоразумній, при чужомъ человк назвала Вронскаго Алексемъ и сказала, что они перезжаютъ съ нимъ въ вновь нанятой палаццо. Это еще больше понравилось Голенищеву. Онъ не зналъ того, что она торопилась высказывать свои отношенія къ Вронскому по тому соображенію, что, отказавшись изъ великодушія къ мужу отъ предлагаемаго ей развода, она считала себя вполн законной женой Вронскаго. «Если бы я приняла самопожертвованіе Алекся Александровича, я бы вышла замужъ за Вронскаго и была бы его женой и была бы спокойна и права передъ свтомъ; а мужъ пострадалъ бы. Теперь же я избавила мужа отъ униженія, и неужели эта жертва съ моей стороны не лучше освящаетъ нашъ бракъ, чмъ внцы, которые бы на насъ надли?» думала она. И вслдствіе того она считала себя женой Вронскаго и не стыдилась этаго. Всего этого разсужденія не могъ знать и не зналъ Голенищевъ, но ему казалось, и онъ длалъ видъ, что онъ вполн понимаетъ и цнитъ, и потому имъ было пріятно съ нимъ.

* № 116 (рук. № 77).

Вронской, слушая его, [1424] сначала совстился, что онъ не зналъ и первой статьи «Уроковъ жизни», про которую ему говорили какъ про что то очевидно извстное. Но онъ несправедливо обвинялъ себя въ этомъ невденіи, такъ какъ и большинству читающихъ людей «Уроки жизни» были неизвстны. Но потомъ, когда Голенищевъ сталъ излагать свои мысли, Вронской могъ слдить за нимъ и, не зная «Уроковъ жизни», интересовался тмъ, что говорилъ Голенищевъ, такъ какъ это все было очень учено, умно и прекрасно изложено. Но кром интереса самаго содержанія разговора, Вронской чувствовалъ, что душевное состояніе Голенищева невольно приковываетъ его вниманіе и возбуждаетъ его сочувствіе какъ бы къ такому состоянію человка, въ которое онъ самъ долженъ скоро вступить.

1424

Зачеркнуто: съ большимъ участіемъ, въ которомъ онъ не могъ дать себ хорошенько отчета,

И врный инстинктъ не обманывалъ Вронскаго. Точно также какъ онъ самъ теперь началъ подъ могущественнымъ насиліемъ скуки гордости и извстной возрастной потребности душевной дятельности заниматься живописью, такъ точно Голенищевъ гораздо раньше его началъ заниматься литературой, не потому что ему было что необходимо высказать, но потому, что онъ былъ празденъ, гордъ и любилъ и понималъ литературу и считалъ это занятіе благороднымъ. И Вронскій, не зная подробностей о томъ, какъ Голенищевъ пожертвовалъ и жертвовалъ всми простыми благами міра для своей недостижимой цли высказать что нибудь новое, тогда какъ онъ не имлъ въ этомъ потребности, а только желая этаго, не зная всхъ попытокъ обманыванія себя въ томъ, что мысли его новы и велики, тогда какъ онъ, зная въ глубин души, что он стары и малы, не зная того долгаго самообманыванія, состоящаго въ томъ, что, зная слабость взллянной мысли и чувствуя, что, какъ только мысль будетъ выражена, слабость обнаружится, онъ нарочно уврялъ себя, что мысль не созрла, что онъ вынашиваетъ ее, что онъ готовитъ матерьялы, не зная всей той зависти и злобы на міръ и судей за то, что они такъ высоко цнятъ сильную, энергически, отъ сердца высказанную, хотя и ложную и въ грубой форм, мысль, а не цнютъ 10-лтній исключительный трудъ его; не зная всего этаго, Вронскій чувствовалъ однако, что этотъ человкъ стоитъ на томъ самомъ пути, который онъ избралъ теперь, но только впереди его, и что путь этотъ привелъ его къ несчастію. Несчастіе, духовное несчастье, почти умопомшательство видно было на этомъ хорошемъ, умномъ лиц.

* № 117 (рук. № 77).

— У него большой талантъ, — сказала Анна. — Я, разумется, не судья, но судьи знающіе тоже сказали тоже.

Анна съ даромъ провиднія любящей женщины знала лучше всякаго судьи, что у ея теперешняго мужа (такъ она его мысленно называла) не было дара. Она знала это, хотя сама себ не говорила этаго. Она видла, что, хотя онъ и любилъ ее настолько, насколько онъ способенъ былъ любить, онъ уже испытывалъ то чувство пресыщенія любовью, котораго она боялась тмъ боле, чмъ мене понимала это чувство. Она видла приближеніе того страшнаго и могущественнаго божества скуки, которое начинало овладвать ими, и боялась того неизвстнаго, куда можетъ направить его эта новая сила. Любовь его къ живописи, всегда и прежде бывшая въ немъ, усилившаяся пребываніемъ въ Италіи и собираніемъ картинъ и перешедшая въ аматерство, успокаивала ее. Она чувствовала, что онъ слишкомъ много говорилъ про это, слишкомъ много готовился, не такъ длалъ, какъ длаютъ все то, что любятъ, прямо безъ приготовленія, безъ обсужденія, безъ заботъ о вншнихъ побочныхъ условіяхъ бросающіеся на любимое дло, и потому въ глубин сердца она знала, что онъ разочаруется, но всми силами поддерживала его.