Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Онъ вернулся, само собою разумется, безъ доктора и съ увреніями доктора, что выздоровленія, судя по свденіямъ мстнаго доктора, быть не можетъ, а тянуться жизнь можетъ неопредленно, отъ часа до мсяца.

По возвращеніи изъ Москвы прошло еще трое мучительныхъ сутокъ. Левинъ отдыхалъ только, когда спалъ. Когда же не спалъ, то имлъ одно поглощавшее вс другія желанія — желаніе чтобы онъ умеръ, умеръ какъ можно скоре. Это чувство, которое онъ испытывалъ и которое спокойно раздляли Катя и Марія Николаевна, и лакеи гостинницы, и хозяинъ ея, и вс постояльцы, — это же чувство не могло не быть въ больномъ. Это видно было. Не было положенія, въ которомъ бы онъ не страдалъ, не было мста, члена его тла, которые бы не томили, не мучали его желаніемъ избавиться отъ этого мучительнаго тла, не было мысли, воспоминанія, вида чего бы то ни было, которое бы не возбуждало страданія въ больномъ и желанія избавиться, также какъ отъ тла, отъ воспоминаній, впечатлній и мыслей.

Хуже или лучше для Левина — уже онъ самъ не зналъ что — было то, что на 10-й день ихъ прізда Катя сдлалась больна. У нея сдлалась головная боль, рвота, и она все утро не могла встать съ постели.

Докторъ объяснилъ, что болзнь произошла отъ усталости, волненія, а между прочимъ можетъ быть и другая причина, и общалъ прислать вечеромъ свою помощницу. Посл обда однако Катя встала и пошла, какъ всегда, съ работой къ больному. Катя точно также, какъ и вс, измучалась въ эти 10 дней и желала скоре конца несчастному; но Левинъ видлъ, что она спокойно, съ знаніемъ того, что она знала, переносила это положеніе. Въ это послобда она послала за священникомъ, и дйствительно наступила столь желанная всмъ кончина.

Цлый день умирающій былъ въ томъ же положеніи, какъ и прежніе дни. Онъ говорилъ рзко и укоризненно, также, какъ и прежде, но въ лиц его была робость, и руками онъ безпрестанно хваталъ что-то на себ и какъ будто хотлъ сдерживать. Онъ обиралъ себя, какъ назвала это Марья Николаевна, прибавивъ, что это врный признакъ близкой смерти.

Священникъ читалъ отходную. Умирающій протянулъ руку и не успокоился, когда Левинъ подалъ ему свою. Онъ проговорилъ: «Катя» и взялъ об руки и посмотрлъ на нихъ робкимъ взглядомъ, за который, если бы они могли въ чемъ нибудь упрекать его, они все бы простили. Марья Николаевна поцловала его руку, но онъ уже закрылъ глаза и не обратилъ на нее вниманія.

Потомъ открылись глаза и остановились. Священникъ, окончивъ молитву, благословилъ его крестомъ и постоялъ молча минуты дв. Больной былъ неподвиженъ и мертвъ. Священникъ еще дотронулся до похолодвшей и посинвшей руки.

— Кончился, — сказалъ онъ торжественно шопотомъ, — закройте глаза.

Левинъ почувствовалъ вдругъ опять весь приливъ прежней нжности и, сдерживая рыданія, подошелъ, чтобы закрыть глаза. Передъ нимъ уже лежалъ не братъ, а то, что осталось отъ него. Онъ взялся за холодный лобъ и остановился. Откуда то изъ глубины трупа послышались звуки рзкие, опредленные. Губы шевельнулись.

— Не-со-всмъ. Скоро.

И черезъ минуту это былъ трупъ.

—————

Докторъ подтвердилъ свои предположенія. Нездоровье Кити была ея беременность, и ей надо было беречь себя.

* № 132 (рук. № 83).

Алексй Александровичъ уже не вспоминалъ о томъ, что мучало его, былъ весь поглощенъ проэктомъ о духовенств и былъ относительно спокоенъ.

Возвращаясь изъ министерства, Алексй Александровичъ вышелъ изъ кареты на Невскомъ и пошелъ пшкомъ до книжной лавки, въ которой надо было спросить выписанныя книги. Это было дообденное время Невскаго. Онъ шелъ ни на кого не глядя, перебирая въ голов свои доводы противъ мнимаго опонента, когда молодой человкъ, недавно пріхавшій въ Петербургъ, поступившій недавно на службу къ нему, догналъ его и пошелъ съ нимъ, заговаривая, очевидно хвастаясь своимъ знакомствомъ съ важнымъ лицомъ. Все это давно знакомо Алексю Александровичу. Онъ извинялъ его и шелъ, слушая однимъ ухомъ, и глядлъ передъ собой. Вдругъ онъ почувствовалъ, [1443] что жизнь его остановилась. Ноги его шли, уши слушали, глаза смотрли, но онъ потерялъ сознаніе. Навстрчу все ближе и ближе шла дама подъ руку съ черноватымъ штатскимъ мущиной, сіяя улыбкой, и что то говорила. Это была Анна. Она не видала его, но вотъ она узнала, вздрогнула. Глаза Вронскаго устремились на него же. Алексй Александровичъ опустилъ голову и ничего не видалъ. Не видалъ, какъ Вронскій поднялъ руку и отнялъ, какъ выраженіе смерти и ужаса вдругъ показалось на всхъ лицахъ и какъ они также мгновенно исчезли, оставивъ только большое оживленіе, и оба прошли мимо другъ друга.

1443

Зачеркнуто: тревогу, подобную той, которая должна

Дома Алекей Александровичъ прошелъ к себ и долго ходилъ по комнат, длалъ жесты и потомъ, глядя въ зеркало и, то улыбаясь, то хмурясь самому себ, то выпрямляясь и смотря волосы, смотрлъ на себя.

Въ то время, какъ онъ хмурился, онъ поправлялъ прошедшее тмъ, что вмсто прощенія вызывалъ на дуэль Вронскаго; когда длалъ жесты, онъ убивалъ его, когда улыбался, онъ съ любовью умолялъ жену не покидать его и смотрлъ въ зеркало, чтобы знать, какое вліяніе могла имть на нее его умоляющая улыбка. Когда выпрямлялся и смотрлъ волоса, то спрашивалъ себя въ зеркал, очень ли онъ старъ. Но все это было сд[лано]. [1444]

1444

На этом слове рукопись обрывается.

* № 133 (рук. № 84).

Когда посл многихъ переговоровъ, пріздовъ, отъздовъ на половин своей жены, куда Алексй Александровичъ уже не входилъ, онъ очутился наконецъ одинъ въ дом съ сыномъ и гувернанткой, онъ ужаснулся своему положенію.

Съ той минуты какъ онъ понялъ изъ словъ Степана Аркадьича, что все его умиленіе, прощеніе и вся его христіанская любовь были для другихъ, для Анны въ особенности, безтактной помхой для ея счастія, онъ почувствовалъ себя потеряннымъ и виноватымъ и отдался совершенно въ руки тхъ, которые занимались имъ. Его такъ завертли и запутали, [1445] что онъ не отдавалъ себ отчета въ томъ, что будетъ, и только когда уже Анна ухала и Англичанка прислала спросить его о томъ, должна ли она обдать съ нимъ вмст или отдльно, онъ понялъ ясно, что жена съ любовникомъ ушла отъ него и что онъ остался одинъ съ сыномъ. Онъ въ первый разъ тутъ только понялъ свое положеніе, взглянувъ на него глазами другихъ людей, и ужаснулся ему. Трудне всего въ этомъ положеніи было то, что онъ никакъ не могъ соединить своего прошедшаго съ настоящимъ и предстоящимъ будущимъ. Не то прошедшее, когда онъ счастливо жилъ съ женой, смущало его. Переходъ отъ того прошедшаго къ знанію неврности жены онъ страдальчески пережилъ уже, и оно было понятно ему. Если бы жена тогда, посл объявленія о своей неврности, ушла отъ него, онъ былъ бы несчастливъ, какъ онъ и былъ, но онъ бы не былъ [1446] въ томъ ужасномъ безвыходномъ положеніи, въ какомъ онъ чувствовалъ себя теперь. Онъ не могъ теперь никакъ примирить своего недавняго прошедшаго, своего умиленія, своей усиленной любви къ умиравшей жен, своего прощенія, своей любви къ маленькой двочк и заботъ, сознанія своей христіанской высоты съ тмъ, что теперь было, т. е. съ тмъ, что [1447] онъ остался одинъ опозореннымъ и несчастнымъ боле гораздо, чмъ какимъ онъ былъ прежде, съ постыднымъ воспоминаніемъ своего умиленія и прощенія, которое никому не нужно было, которое наложило на него новое несмываемое пятно смшнаго. [1448] Этаго своего столь несвойственнаго ему увлеченія чувствомъ онъ не могъ примирить съ тмъ, что послдовало.

1445

Зачеркнуто: вс т, которые взяли на себя устройство его семейныхъ длъ,

1446

Зач.: потерянъ и испуганъ

1447

Зач.: все это въ глазахъ другихъ была только безтактная помха жизни другихъ и что

1448

Зачеркнуто: и которые только были безтактны и всмъ помшали.

[1449] Человкъ, живущій чувствомъ, уметъ владть имъ, знаетъ послдствія проявленія чувства, знаетъ ему мру. Алексй Александровичъ же не зналъ этаго и, одинъ разъ въ жизни отдавшись чувству, надлалъ такихъ вещей, которыхъ онъ самъ понять не могъ теперь, и поставилъ себя въ положеніе, которое мучило его жгучимъ раскаяніемъ, какъ самый жестокій и низкій поступокъ, и положеніе, изъ котораго онъ не видлъ выхода.

Онъ чувствовалъ, что всегда неяркимъ огнемъ горвшій въ немъ свтъ чуть брезжился и готовъ былъ слетть съ свтильни. [1450] Онъ чувствовалъ, что жизнь остановилась въ немъ. Теперь онъ не только не любилъ кого нибудь однаго, онъ чувствовалъ себя на вки излченнымъ отъ любви; но онъ не могъ любить всхъ людей вообще, какъ онъ прежде думалъ, что любитъ, потому что онъ боялся теперь людей.

1449

Зач.: Одинъ разъ въ жизни отдавшись чувству и не зная мры чувства, онъ надлалъ такихъ вещей, которыхъ самъ понять не могъ и изъ которыхъ не видлъ никакого выхода. Онъ объяснялъ себ свои поступки тмъ, что

1450

Зач.: и онъ желалъ только этаго

Преобладавшее въ немъ и давившее его чувство теперь былъ страхъ за себя передъ жестокостью людей. Онъ чувствовалъ, что [1451] теперь ненавистенъ людямъ, не потому что онъ дуренъ, но потому, что онъ истерзанъ. Онъ чувствовалъ, что за это они будутъ безжалостны къ нему. Онъ чувствовалъ, что люди уничтожатъ его, какъ собаки изтерзанную, визжавшую отъ боли собаку. [1452] Онъ сознавалъ это, и потому чувство самосохраненія заставило его скрыть свои раны, и это одно составляло всю его привязу къ жизни.

1451

Зач.: онъ жалокъ, смшонъ и

1452

Зач.: И люди не нужны были ему, и онъ былъ не нуженъ людямъ. Первые дни, посл разлуки съ женою, онъ, сказавшись больнымъ, оставался совершенно одинъ.

Первое лицо, которое онъ увидалъ на другой день посл отъзда его жены, былъ Михаилъ Васильичъ Слюдинъ, правитель длъ. Въ первую минуту какъ онъ вошелъ, Алексй Александровичъ сказалъ себ, что онъ попроситъ его велть написать прошеніе объ отпуск и не станетъ заниматься длами, но онъ не сказалъ этаго, заинтересованный тмъ, какъ теперь будетъ относиться къ нему его Правитель Длъ. Въ тон Михаила Васильевича онъ увидалъ новую черту усиленной внимательности къ длу и совершеннаго равнодушія къ душевному состоянію начальника, и Алексй Александровичъ убдился, что отношенія служебныя были возможны, несмотря на его истерзанное состояніе. Михаилъ Васильевичъ, очевидно не видалъ и не хотлъ видть ничего, кром дла. Когда бумаги были вс просмотрны и подписаны и Михаилъ Васильевичъ укладывалъ ихъ въ портфель, Алексй Александровичъ поднялъ на него глаза и встртился съ любопытнымъ, жестокимъ взглядомъ, испугавшимъ Алекся Александровича.

— Оставайтесь обдать, я одинокъ сталъ теперь, — невольно сказалъ Алексй Александровичъ.

— Очень благодаренъ, я схожу только въ канцелярию, — сказалъ Михаилъ Васильевичъ и, замтивъ вопросительный взглядъ начальника, прибавилъ: — я слышалъ, что Анна Аркадьевна ухала.

Онъ сказалъ это голосомъ до того простымъ, что тонъ его былъ ненатураленъ.

— Анна Аркадьевна для меня не существуетъ боле. — вспыхнувъ некстати, сказалъ Алексй Александровичъ.

Слюдинъ, сочувственно вздохнувъ, опустилъ голову.