Анна Каренина. Черновые редакции и варианты
Шрифт:
То, что онъ сказалъ Слюдину, такъ мучало Алекся Александровича, такъ онъ былъ недоволенъ этимъ, такъ онъ боялся, что онъ не въ силахъ будетъ скрыть передъ всми свои страданія, и такъ хотлось ему испытать себя, что онъ, вспомнивъ о записк Графини Лидіи Ивановны, просившей назначить время, когда онъ можетъ быть у нея, тотчасъ [1453]
* № 134 (рук. № 85).
Слдующая по порядку глава.
1453
На этом слове рукопись обрывается.
Еще одно важное дло, въ это время занимавшее Алекся Александровича, было воспитаніе сына, за которое онъ принялся съ особенной энергіей съ тхъ поръ, какъ остался одинъ съ нимъ.
Онъ любилъ больше ту двочку, которую увезли отъ него, но [1454] онъ любилъ и сына по своему; и любовь его къ сыну выражалась теперь заботами о его воспитаніи. Ршивъ, что это его обязанность и что наступило время для правильнаго воспитанія сына, Алексй Александровичъ приступилъ къ составленію плана для этаго. Для составленія же плана Алексю Александровичу нужно было изучить теорію воспитанія. И Алексй Александровичъ, пріобртя педагогическiя книги, сталъ читать ихъ. Составить планъ самому, по своему характеру и характеру ребенка и его положенію, никогда не приходило въ голову ему. Алексй Александровичъ былъ какъ т набалованныя лошади, которыя не ходятъ передомъ, а всегда за другими. Алексй Александровичъ взялъ книги педагогики, дидактики, антропологіи и прочелъ очень много. Когда у него образовался въ голов такой сумбуръ, что онъ уже не понималъ, чего онъ собственно хочетъ
1454
Зачеркнуто: для сына онъ длалъ все, что можно и должно для правильнаго воспитанія. Алексй Александровичъ никогда не занимался вопросами воспитанія, и поэтому онъ ршилъ, что надо себ составить планъ, прежде чмъ приступить къ длу. Планъ же
Несмотря на всю пріобртенную на служб опытность свою въ сношеніяхъ съ людьми и умніе ставить ихъ въ настоящее положеніе и внушать имъ должное уваженіе, Алексй Александровичъ никогда не встрчалъ боле непоколебимаго въ своей увренности и презрніи ко всему міру человка, какъ спеціалиста педагога.
Несмотря на то, что педагогъ былъ человкъ служащій и въ зависимости отъ того высшаго чиновника, сотоварища Каренина, по рекомендацiи котораго педагогъ былъ приглашенъ, педагогъ вошелъ къ Алексю Александровичу съ такимъ видомъ возвышенной и непонятой жертвы людской тупости и такого впередъ опредленнаго и полнаго презрнія къ Алексю Александровичу, что первое время Алексй Александровичъ былъ даже смущенъ.
— Сакмаровъ сказалъ мн, чтобы я пришелъ къ вамъ. Я явился, — сказалъ онъ мрачно и уныло.
— Я бы желалъ посовтоваться съ вами о воспитаніи своего сына и просить васъ принять на себя общее, такъ сказать, руководство.
Педагогъ нетолько не говорилъ «ваше превосходительство», какъ къ тому привыкъ Каренинъ, но, очевидно безъ надобности, часто говорилъ просто «вы», «вамъ» и «знаете».
— Я очень занятъ. Но я могу найти время для вашего сына. Весь вопросъ состоитъ въ томъ, что, собственно, вы желаете отъ меня и сойдемся ли мы въ нашихъ воззрніяхъ на воспитаніе. Потому что противъ убжденій. — Онъ помолчалъ, и Алексй Александровичъ чувствовалъ, что онъ въ этомъ мст хотлъ сказать, даже прошепталъ, ему казалось, «батюшка мой». — Противъ убжденій я не могу работать.
— Прошу покорно садиться, — сказалъ нсколько смущенный Алексй Александровичъ и, взявъ въ руку свой любимый ножъ изъ слоновой кости, сталъ излагать свои взгляды, т. е. все то, что онъ прочелъ въ книжкахъ, желая показать этимъ педагогу свое знакомство съ теоріей дла и то, что педагогъ напрасно такъ презираетъ его.
Но Алексй Александровичъ видлъ, что педагогъ былъ недоволенъ и находилъ, что все это такъ, да не такъ. Педагогъ слушалъ уныло, изрдка презрительно улыбаясь. Въ особенности рдкіе, но длинные волоса педагога смущали Алекся Александровича. Но когда Алексй Александровичъ сказалъ, что онъ желалъ бы въ особенности дать нравственно-религіозное направленіе сыну (это была мысль не изъ педагогическихъ книгъ, но изъ своего убжденія), тогда педагогъ прервалъ молчанiе и спросилъ, что именно подъ этимъ разумлъ Алексй Александровичъ. Алексй Александровичъ хотлъ оставаться въ области общихъ вопросовъ, но педагогъ потребовалъ точности. Онъ поставилъ вопросъ о томъ, считаетъ ли, напримръ, Алексй Александровичъ необходимымъ ввести въ учебный планъ священную исторію? [1455]
1455
Зачеркнуто: — Да, разумется,
— Безъ сомннія, — отвчалъ Алексй Александровичъ, поднимая брови и желая строгимъ видомъ осадить педагога; но педагогъ не смутился и объявилъ съ усмшкой, что [1456] онъ не можетъ взять на себя преподаваніе этаго предмета, такъ какъ считаетъ его не педагогическимъ. [1457] Алексй Александровичъ возразилъ по антропологіи, считая, что нравственное чувство должно быть также воспитываемо.
Педагогъ же возразилъ по педагогической психологіи, дидактик и методик, объявивъ Алексю Александровичу, что по новйшимъ изслдованьямъ чувственная сторона вовсе не признается, а что все дло состоитъ въ предметной эвристик. Поэтому вся цль воспитанія должна состоять въ томъ, чтобы образовать постепенно правильныя понятія въ душ ребенка. И потому должно быть избгаемо все сверхестественное. Хотя онъ и не высказалъ этого словами, Алексй Александровичъ видлъ, что онъ мысленно поставилъ дилемму такъ же ршительно и ясно, какъ бы призванный къ больному докторъ, который бы сказалъ, что если больной не перестанетъ пить вино и курить, онъ считаетъ излишнимъ прописывать лкарства; также и онъ, очевидно, считалъ свое искусство излишнимъ, если не будутъ оставлены вс предразсудочныя требованія. Алексй Александровичъ [1458] былъ озадаченъ. Отказаться отъ того, чтобы воспитывать сына въ закон христіанскомъ, онъ не могъ, лишиться руководства опытнаго и ученаго, успвшаго внушить ему уваженіе педагога, онъ тоже не хотлъ. Алексй Александровичъ не сдался, но, вспомнивъ, что въ числ пріобртенныхъ и прочтенныхъ имъ книгъ была и книга этого педагога подъ заглавіемъ «Опытъ предметной концепціи этической Евристики [1459] съ изложеніемъ основъ Методики и Дидактики», Алексй Александровичъ на основаніи того, что онъ помнилъ изъ этой книги, сталъ защищать свою мысль. И, действительно, когда рчь зашла о его книг, педагогъ помягчилъ и согласился на компромиссъ, состоящій въ томъ, чтобы педагогъ велъ ученіе по свтскимъ предметамъ, законъ же Божій будетъ вести самъ отецъ. [1460]
1456
Зач.: это преподаваніе несовмстно съ разумнымъ развитіемъ, что одно будетъ уничтожать другое.
1457
Зач.: Разъ уже прервавъ молчаніе, педагогъ долго, не останавливаясь, говорилъ: онъ изложилъ всю современную теорію воспитанія. Разобралъ по ниточкамъ всю душу ребенка вообще и показалъ необходимость по психологіи, физіологiи, антропологіи, дидактик и эвристик, <что согласиться разрушать лвой рукой то, что онъ будетъ длать правой, онъ считаетъ недобросовстнымъ, и, какъ ни выгодно предложеніе Алекся Александровича, онъ не можетъ согласиться вести научно и разумно воспитаніе и преподавать законъ Божій> вести разумное и современное воспитаніе, въ которомъ нравственно-религіозное развитіе не имло мста.
1458
Зачеркнуто: хотя и по тмъ книгамъ, которыя онъ читалъ, предчувствовавшiй это,
1459
В подлиннике: Евристик
1460
Зач.: <и его духовникъ.> Педагогъ сначала выразилъ невозможность такого дленія, но Алексй Александровичъ, воспользовавшись тмъ, почерпнутымъ изъ книгъ, знаніемъ составныхъ частей души ребенка, выразилъ мысль, что одни части души онъ предоставитъ для образованія педагогу, другія же самъ будетъ воздлывать. Педагогъ, сомнительно улыбнувшись, сказалъ, что можно попробовать
Планъ былъ составленъ, и началось обученіе и воспитаніе.
Сережа же между тмъ совсмъ не зналъ того, изъ чего состояла его душа и какъ она для воспитанія была раздлена. Онъ зналъ только одно — что, хотя ему было 9 лтъ, душа его была ему дорога, и онъ никому безъ ключа любви не позволялъ отворять дверей въ нее, а ни у отца, ни у педагога не было этаго ключа, а потому душа его, переполненная [1461] жажды познанія, [1462] развивалась независимо отъ нихъ и своими таинственными путями. Онъ длалъ все, что его заставлялъ длать педагогъ, умственно считалъ и училъ статьи и писалъ, что ему велли. Училъ для духовника и для отца Катихизисъ, Священную Исторію и читалъ Евангеліе. [1463] Но когда педагогъ говорилъ, что нтъ ничего безъ причины, что все составлено изъ единицъ, что все, что мы говоримъ, есть предложеніе, и когда Законоучитель и отецъ говорили ему, что родъ человческій погибъ отъ зла и что Сынъ Божій искупилъ его, что надо жить по Закону Божію для того, чтобы получить посл смерти награду въ будущей жизни, онъ
училъ все это, но онъ не врилъ ни одному слову, ни предложенью, ни единиц, ни будущей жизни, ни наград, ни, еще мене, смерти. [1464]1461
Зач.: надежды на жизнь и любви
1462
Зач.: и любви
1463
Зач.: но одинаково не любилъ ни того, ни другого и не впускалъ никого въ свою душу. Она была закрыта для нихъ и тмъ упорне, чмъ ясне онъ чувствовалъ, что они имли противъ нее замыслы. Мать имла ключъ любви къ его душ, но ея не было. Теперь же только одна старая няня любила его, онъ это чувствовалъ, и только для нея одной раскрывалась его душа и воспитывалась ею.
1464
Зачеркнуто: Отецъ часто говорилъ ему о смерти; онъ даже на вопросъ его, гд его мать, отвчалъ ему, что она умерла для насъ. Это ясне всего доказало ему, что неправда все, что говорятъ о смерти. Няня сказала ему, что мама жива. «Такъ и про всхъ говорятъ, — думалъ онъ, — что они умрутъ, а никто не умираетъ».
Изъ всей Священной исторіи онъ боле всхъ любилъ Еноха, потому что про него было сказано, что онъ живой взятъ на небо.
Онъ зналъ, что большимъ нужно обманывать его и заставлять заучивать этотъ обманъ. Для чего это было нужно, онъ не зналъ, но зналъ, что это нужно, и заучивалъ. Но ко всему тому, что отъ него требовали, въ немъ было такое холодное, недоброжелательное отношеніе, что если въ томъ, чему его учили, и было что нибудь такое, чему онъ могъ и желалъ врить, онъ относился къ этому одинаково недоврчиво. Онъ видлъ очень хорошо, что и педагогъ и Законоучитель испытывали пріятное чувство самодовольства, когда ихъ выводы сходились съ тмъ, что они прежде говорили, и онъ понималъ, [1465] что они могли быть довольны тмъ, что если изъ предложенія исключить глаголъ, то не будетъ смысла, и что еслибы дьяволъ не соблазнилъ Эвы, то отъ нея и не родился бы Искупитель; но онъ, понимая, какъ имъ это должно быть пріятно, такъ какъ они сами это выдумали, оставался къ этому совершенно равнодушенъ, такъ какъ его не любили т, которые его учили, и онъ не могъ любить ихъ и потому не врилъ имъ. А не вря, въ своемъ маленькомъ ум судилъ ихъ. Изъ всего того, чему его учили, въ особенности три причины заставили его извриться и критически относиться ко всему остальному. Первое — это было, что отецъ и графиня Лидія Ивановна, часто посщавшая его, говорили ему сначала, что мать его умерла, а потомъ, когда онъ узналъ отъ няни, что она жива, они сказали ему, что она умерла для него, что она нехорошая. Такъ какъ онъ убдился, что переуврить ихъ нельзя, что причина этаго ихъ ложнаго сужденія, вроятно, ихъ чувства къ ней, онъ ршилъ, что врить имъ нельзя. Вторая причина была ученіе педагога о томъ, что въ каждомъ предложеніи есть глаголъ, что когда мы говоримъ: «нынче холодно», то этимъ мы подразумваемъ, что нынче есть холодно. Этому онъ не могъ врить. Когда онъ допрашивалъ объ этомъ педагога, педагогъ разсердился, и Сережа понялъ, что это не такъ, но это надо учить, и также посл этаго относился и къ другимъ предметамъ ученія. Главная же причина его недоврія было то, что ему говорили особенно часто то, что вс умрутъ и онъ самъ умретъ. Этому онъ никакъ не могъ врить. Какъ онъ ни старался и не смотря на то, что няня даже подтверждала это, онъ не могъ понять этаго. Что дурные умрутъ, онъ могъ понять это. Но за что онъ, который будетъ хорошимъ, умретъ, это не врилось ему. Онъ много думалъ объ этомъ и не могъ совсмъ не врить, такъ какъ вс говорили, и не могъ помириться. Онъ пришелъ къ увренности, что умираютъ только дурные, но не вс. И подтвержденіе этой мысли онъ нашелъ въ Священной исторіи. Энохъ былъ взятъ живой на небо. «Врно, и съ другими тоже самое, только они не говорятъ этаго», думалъ онъ. [1466] Онъ расспрашивалъ у законоучителя подробности о жизни Эноха, но ему не сказали ничего. Это еще боле подтвердило его въ убжденіи, что они не все говорятъ и многое скрываютъ изъ того, что онъ узнаетъ, когда будетъ большой.
1465
Зач.: о предложеніи, о дробной величин, объ ад,
1466
Зачеркнуто: «Они все говорятъ не такъ. Они говорятъ, что про мама не надо говорить, стало быть она дурная по ихъ. А я ее одну люблю; стало быть, она одна хорошая». Такъ думалъ онъ изрдка, когда приходили ему мысли, большей же частью онъ не думалъ, а былъ счастливъ той любовью къ себ, къ другимъ и ко всему міру, которая получала себ удовлетвореніе независимо отъ воли воспитателя.
Алексй Александровичъ и педагогъ были недовольны своимъ воспитанникомъ и изрдка бесдовали, придумывая усиленія дйствія на ту или другую изъ частей его души. Педагогъ жаловался на недостатокъ пытливости ума своего воспитанника, объясняя, что при эвристической систем необходимо вызывать только, такъ сказать; Алексй Александровичъ же находилъ, что нужно боле усилить дисциплину ума. Между тмъ та сила душевности, которую они ждали на свои колеса, давнымъ давно уже, просочиваясь туда, куда ее влекла и призывала потребность любви, давно уже работала. [1467] Когда разлука съ матерью прервала его любовныя отношенія, Сережа, [1468] какъ и вс дти, мало пожаллъ объ этомъ лишеніи. Атмосфера любви, въ которой онъ жилъ, была такъ естественна ему, что онъ думалъ — такія отношенія установятся у него со всми другими. Онъ ждалъ этой любви отъ отца, но встртилъ совсмъ другое. Отецъ заботился не о немъ, не о его тл, д, одежд, главное, забавахъ, а о томъ, чтобы заставить его думать и чувствовать что то чуждое, заботился о его душ, которую онъ не могъ подчинить ему. Педагога онъ встртилъ съ восторгомъ, въ щелочку смотрлъ на него, когда онъ былъ у отца, и готовился любить его; но и въ педагог онъ разочаровался, какъ бы разочаровался голодный человкъ, которому вмсто жареной курицы подали картонную, обучая его, какъ рзать жареную курицу.
1467
Зач.: Сережа былъ весь переполненъ любовью. Онъ любилъ себя и всхъ.
1468
Зач.: только и ждалъ того, кого
Вода любви и жажда познанія просочились у Сережи въ самыя неожиданныя мста. Няня старая, оставшаяся экономкой въ дом, была главная учительница его. Ее рдко допускали къ нему, такъ какъ онъ жилъ подъ присмотромъ дядьки нмца. Но когда она приходила и ему удавалось поговорить съ ней, онъ впивалъ ея слова, и вс тайны жизни разоблачились для него. Дядька [1 неразобр.] былъ тоже учителемъ именно въ то время, когда не исполнялъ приказаній Алекся Александровича и позволялъ себ говорить о постороннихъ предметахъ, о своей жизни съ своимъ ученикомъ. Потомъ была дочь Лидіи Ивановны — Лизанька, къ которой иногда возили его, въ которую онъ былъ влюбленъ. Потомъ былъ старикъ швейцаръ — другъ Сережи, съ которымъ каждый день были краткіе, но поучительные для Сережи разговоры, когда онъ выходилъ и приходилъ съ гулянья.
— Ну что, Капитонычъ, — сказалъ онъ разъ весною, румяный и веселый возвращаясь съ гулянья и отдавая свою сборчатую поддевочку высокому улыбающемуся на маленькаго человчка съ высоты своего роста швейцару. — Что, былъ нынче подвязанный чиновникъ? Принялъ папа?
— Приняли. Ужъ какъ радъ былъ. — улыбаясь сказалъ Швейцаръ, — пожалуйте, я сниму.
* № 135 (рук. № 88).
Слдующая по порядку глава.
Друзья Алекся Александровича, въ особенности графиня Лидія Ивановна, старались поднять его въ общественномъ мнніи. [1469] Они старались выставить его великодушнымъ человкомъ [1470] — христіаниномъ, подставившимъ лвую щеку, когда его били по правой, человкомъ, достойнымъ не только сожалнія, но уваженія и восхищенія. Но, несмотря на вс свои усилія, они чувствовали, что Алексй Александровичъ безвозвратно упалъ въ общественномъ мнніи [1471] вслдствіи того, что не онъ, a другіе противъ него поступили дурно.
1469
Зачеркнуто: посл того, какъ жена ухала отъ него.
1470
Зач.: и истиннымъ
1471
Зач.: Отъ него жена ушла. Онъ не виноватъ, но онъ смшонъ, и защищать его, поднять, внушить къ нему уваженіе было трудно.