Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

* № 118 (рук. № 77).

Счастье Вронскаго и Анны должно бы было быть отравлено мыслью о томъ, что это самое счастье куплено цною несчастія нетолько добраго, но великодушнаго человка, душевную высоту котораго они оба цнили и признавали; но это не было такъ. Мысль объ Алекс Александрович никогда не приходила имъ и если и приходила, то не нарушала ихъ душевнаго спокойствія и не возбуждала раскаянія. Люди большей частью чувствуютъ раскаяніе въ совершенномъ зл только тогда, когда испытываютъ подобное же зло, или оно угрожаетъ имъ; но рдко люди испытываютъ раскаяніе въ томъ поступк, который даетъ имъ счастье и одобряемъ людьми.

И Анна и Вронской не испытывали раскаяніе въ зл, причиненномъ Алексю Александровичу. Они никогда не думали объ этомъ; безсознательно отгоняли эту мысль, когда она имъ приходила. И потому воспоминаніе о немъ не мшало ихъ счастію. Они имли все для того, чтобы быть счастливыми. Они оба были молоды, здоровы, они любили другъ друга, они были богаты и свободны, но они оба одинаково чувствовали, что счастья не было.

Счастья не было для нихъ только потому, что было полное осуществленіе того, чего они оба желали. И это осуществленіе показало имъ ту вчную ошибку, которую длаютъ люди, представляя себ счастіе также, какъ представляется рай, — соединеніемъ такихъ условій, въ которыхъ осуществлены вс желанія. Они испытали то странное чувство разочарованія въ своихъ желаніяхъ, которое такъ рдко случается съ людьми. Когда желанія ихъ были исполнены, они почувствовали, что желанія эти были ничтожны и ошибочны и что достиженіе ихъ нетолько не есть счастье, но есть тоска.

* № 119 (рук. № 77).

У него была вншняя способность понимать искуство и врно, со вкусомъ, подражать искуству, и онъ подумалъ, что у него есть то самое, что нужно для художника, и, нсколько времени поколебавшись между тмъ, какую онъ выберетъ себ работу: политическую статью, поэму или живопись, онъ выбралъ живопись. Въ живописи онъ тоже нкоторое время колебался о томъ, какой онъ выберетъ родъ: религіозную, историческій жанръ или тенденціозную или реалистическую живопись. Онъ понималъ вс роды и могъ вдохновляться и тмъ и другимъ; но онъ не могъ себ представить даже, чтобы можно было даже не знать, какіе есть роды живописи, и вдохновляться непосредственно тмъ, что есть въ душ, не заботясь о томъ, будетъ ли то, что онъ напишетъ, принадлежать къ какому нибудь извстному роду или ни къ какому. Такъ какъ онъ не зналъ этаго и вдохновлялся только извстнымъ родомъ, т. е. вдохновлялся уже самымъ искуствомъ, то онъ изучалъ вс роды, взвшивалъ ихъ достоинства и выбиралъ тотъ, который ему представлялся самымъ новымъ и вмст благороднымъ. Такимъ показался ему новый историческій жанръ, и онъ избралъ его.

Анна, точно также какъ и онъ, почувствовала посл [1425] 1 мсяца такой жизни чувство неудовлетворенности, несмотря на исполненіе желаній, и потребность новыхъ желаній, которыя бы дали цль и интересъ въ жизни. Но ей, какъ женщин, не нужно было искать ихъ. Она нашла ихъ въ немъ. Она видла и понимала всю ту душевную работу, которая происходила въ немъ, и вс ея желанія сосредоточились на томъ, чтобы слдить за нимъ и помогать ему наполнить свою жизнь.

Она постоянно чувствовала малйшія измненія его душевнаго состоянія, слдила за ними и поддерживала его въ состояніи увлеченія своей работой. Ея жизнь вмст съ заботой о ребенк двочк, которая съ кормилицей жила и путешествовала вмст съ ними, вмст съ работой объ устройств удобствъ его жизни, заботами о себ, о томъ, чтобы не переставать нравиться ему, была полна.

1425

Зачеркнуто: <14> 12

Она своимъ тонкимъ чутьемъ любви знала не столько то, что ему было нужно, сколько то стекло, въ которое онъ въ извстный моментъ хотлъ смотрть на жизнь и на нее, и тотчасъ же незамтно принимала на себя тотъ тонъ, въ которомъ онъ хотлъ видть ее и всю жизнь.

Первое время она видла, что онъ хотлъ, чтобы онъ былъ молодымъ, беззаботно счастливымъ, вырвавшимся на волю молодымъ и ни въ комъ не нуждающимся и удовлетворяющимся только собою. И она длала ихъ жизнь такою. Потомъ было время, когда они были въ Рим, онъ хотлъ, чтобы они были знатными туристами, и такими они были. Потомъ онъ хотлъ, чтобы они были во Флоренціи людьми, желающими только свободы для тихой семейной и артистической жизни, и такими они были. Потомъ весною, при перезд въ Палаццо, онъ хотлъ, чтобы они были покровители искусствъ, меценаты, и такою она длала ихъ жизнь.

Голенищевъ, знакомый со всей интеллигенціей города, много способствовалъ имъ въ этомъ и былъ пріятнымъ собесдникомъ. Анна видла, что между имъ и Вронскимъ установилось молчаливое условіе взаимнаго восхваленія. Вронской слушалъ статьи Голенищева, Голенищевъ любовался его картиной, и они оба — Анна видла это — были недовольны собой, безпокойны, но поддерживали другъ друга (что имъ такъ нужно было обоимъ) въ убжденіи, что то, что они длаютъ и чмъ заняты, дло серьезное.

* № 120 (рук. № 77).

Первое время жизнь во дворц съ высокими лпными плафонами и фресками, съ тяжелыми желтыми штофными гардинами, съ древними вазами на каминахъ, съ рзными дверями и съ залами, увшанными картинами мастеровъ, самой своей вншноcтью веселила Вронскаго и поддерживала въ немъ пріятное заблужденіе, что онъ не столько Русской полковникъ въ отставк и помщикъ [1426] Пензенской, Зарайской и Саровской губерніи, сколько любитель искуствъ, покровитель ихъ и самъ скромный художникъ, отрекшійся отъ свта, связей честолюбія для любимой женщины и искуства. [1427] Палаццо былъ очень дешевъ, 2000 франковъ въ мсяцъ, такъ что не стоило лишать себя этаго удовольствія. Немного дорого стоило только устройство трехъ комнатъ спальни, ея кабинета и маленькой гостиной, которыя, въ противоположность всмъ остальнымъ комнатамъ, называемыхъ у нихъ moyen ^age, [1428] они называли домомъ. Комнаты эти необходимо было устроить, ибо спальня палаццо съ громадной рзной кроватью подъ балдахиномъ, съ штофными шитыми занавсами была невозможна. И эти два различные міра въ ихъ дом доставляли имъ особенное удовольствіе. «Где мы нынче будемъ [1429] обдать? — спрашивали они. — Дома или въ moyen ^age?» Большей частью они обдали и принимали гостей въ moyen ^age, въ большой столовой, въ угольной или въ atelier [1430] Вронскаго, огромной свтлой комнат прекрасныхъ размровъ. Вронскому первое время доставляло особенное и новое наслажденіе смотрть на граціозную фигуру Анны, казавшуюся маленькой, когда она отворяла рзную въ 3 ея роста вышиною дверь и садилась на стулъ съ высокой рзной спинкой или останавливалась у тяжелой гардины громаднаго расписнаго окна. И особенное новое удовольствіе доставляло имъ возвращеніе изъ грандіозныхъ и тяжелыхъ среднихъ вковъ въ элегантную уютность 3-хъ комнатокъ дома, въ которыхъ они нарочно уменьшили вс размры.

1426

Зачеркнуто: Саратовской

1427

Зач.: Ему весело было

1428

[средние века,]

1429

Зачеркнуто: пить чай или

1430

[мастерской]

Голенищевъ, полюбившій ихъ, бывалъ у нихъ часто и познакомилъ ихъ съ нкоторыми учеными и артистами. Общество собиралось мужское и пріятное.

Они жили такъ 3 мсяца. Анна видла, что эта новая роль, принятая на себя Вронскимъ, удовлетворяла ему, и ревниво слдила за тмъ, что могло разрушить его довольство своимъ положеніемъ.

Вронской написалъ портретъ Анны, который вс очень хвалили, но не кончилъ его, предполагая, что онъ отложилъ окончаніе до другаго времени, въ сущности же потому, что онъ чувствовалъ, что портретъ нехорошъ и его нельзя кончить. У него было столько истиннаго пониманія искуства, что онъ видлъ, что это не то, что нужно, хотя и не могъ найти, въ чемъ ошибка, и зналъ, что стоило окончить портретъ, для того чтобы вс недостатки, видные ему одному, бросились въ глаза всмъ. Онъ оставилъ портретъ неоконченнымъ, писалъ подъ руководствомъ Профессора живописи этюды съ натуры и готовилъ матерьялы для задуманной имъ исторической картины «Смерть Мономаха». Он выписалъ много книгъ и читалъ ихъ и рисовалъ эскизы.

Голенищевъ пришелъ рано и принесъ новыя, полученныя имъ изъ Россіи, газеты и журналы. За кофеемъ дома, т. е. въ маленькой гостиной, сидли, разговаривая о русскихъ новостяхъ, почерпнутыхъ изъ газетъ. Въ одной изъ газетъ была статья о русскомъ художник, жившемъ во Флоренціи и оканчивавшемъ картину, о которой давно ходили слухи и которая впередъ была куплена. Въ стать, какъ и всегда, были укоры правительству и Академіи за то, что замчательный художникъ былъ лишенъ всякаго поощренія и помощи.

— Да ты видлъ его картину? — спросилъ Вронской.

— Видлъ, — отвчал Голенищев. — Разумется, онъ не лишенъ дарованія; но фальшивое совершенно направленіе. Все то же Ивановско-Штраусовско-Ренановское отношеніе къ Христу и религіозной живописи.

— Что же представляетъ картина? — спросила Анна.

— Слово къ юнош, который спрашивалъ, чмъ спастись. Христосъ представленъ Евреемъ со всмъ реализмомъ новой школы и умнымъ дипломатомъ, который знаетъ, чмъ задть юношу, — отдай имнье. Я не понимаю, какъ они могутъ такъ грубо ошибаться. Во первыхъ, искуство не должно спорить. А Христосъ уже иметъ свое опредленное воплощеніе въ искуств великихъ мастеровъ. Стало быть, если они хотятъ изображать не Бога, a революціонера или мудреца, то пусть берутъ изъ исторіи Сократа, Франклина, но только не Христа. Мы привыкли соединять съ понятіемъ Христа Бога, и потому, когда мн представляютъ Христа какъ начальника партіи — человка, у меня является споръ, сомнніе, сравненіе. А этого то не должно быть въ искуств. Они берутъ то самое лицо, которое нельзя брать для искуства.

* № 121 (рук. № 77).

То, что это соображеніе было одно изъ миліоновъ другихъ соображеній, которыя Михайловъ зналъ, вс бы были врны, онъ полюбилъ Голенищева за это замчаніе, и тотчасъ же вся картина его предстала опять въ томъ глубокомъ значеніи, которое онъ самъ приписывалъ ей. Если бы человкъ былъ въ состояніи сдлать существо, которое говоритъ, двигается и живетъ, судьи стали бы разсматривать это существо и, открывъ ему ротъ, нашли бы, что у этого существа есть маленькій язычекъ въ конц неба и сказали бы: «однако какъ врно онъ сдлалъ это, даже и маленькій язычекъ не забытъ». Подобное же чувство испытывалъ Михайловъ, слыша замчаніе Голенищева. Онъ хвалилъ за то, что не забытъ былъ язычекъ. Язычекъ же не могъ быть забытъ, потому что сдланное существо должно говорить.