Дитя леса

Из меня вырвался стон облегчения. Дом, в котором я провела всю жизнь, стоял на месте. Но что-то было не так.

Даже на расстоянии пятидесяти метров я почуяла дух запустения. Он прикоснулся к лицу холодной ладонью, проник в ноздри сладковатым запахом гнили, растаял в чаще тихим шорохом ветра.

Дом был брошен. Здесь давно никто не жил.

Часть 2. Лес

Глава 1. Дом

Проснувшись в кровати, которая когда-то была моей, я уставилась в потолок. За год узор дерева на балках совсем не изменился, даже не потемнел. Сколько раз я вот так водила по нему взглядом, представляя то лунные пейзажи, то океанские приливы, то изгибы лиан в жарких джунглях. Я боялась думать о настоящем, поэтому отправилась блуждать по воображаемому миру, в котором могла всё – стоило только захотеть.

Вот я стою на палубе корабля, рассекающего морские волны, и вглядываюсь в голубой горизонт. Мои кудрявые чёрные волосы развеваются на ветру, кожаная жилетка обтягивает полную грудь, а на поясе висит тяжёлая сабля. Мне подчиняется команда из тридцати грозных пиратов – проверенных в боях и налётах мужиков, которым не страшен ни дьявол, ни бог. Я сильная и смелая и точно знаю, чего хочу: мне нужно перехватить и ограбить вон ту каравеллу, которая кажется совсем крошечной на столь большом расстоянии. Кричу: «Полный вперёд!» – и в груди разливается азарт охоты.

Связь с реальностью прервалась, тело стало пустым и лёгким. Мне не хотелось в него возвращаться, чувствовать боль, голод, жажду. Как было бы здорово просто исчезнуть. Но желудок издал жалобный звук, и показалось, что кто-то всадил лопату мне между рёбер. Когда я ела в последний раз?

Водитель белого грузовика по имени Герман с пышными казачьими усами подвёз меня от Бийска до Белокурихи и в одной из придорожных забегаловок угостил чебуреком. Это было больше суток назад. Говорят, голодная смерть – одна из самых ужасных, но я совершенно точно могла бы остаться лежать в своей постели, пропахшей мхом и грибами, до тех пор, пока не умру. Нет ничего проще. Я улыбнулась этой мысли.

Пятно света из окна сдвинулось на полстены. Время приближалось к полудню. Боль в животе отступила. Я растворилась в светлом и душном пространстве комнаты, наполненном танцующими пылинками, стала частью дома, который всё ширился и ширился, пока не слился с лесом. Как это чудесно – вернуться вот так, по-настоящему, стать единым целым с этой землёй, остаться тут навсегда.

Я закрыла глаза и провалилась в расцвеченный солнечными пятнами полумрак.

– Три креста. И ни на одном не написано имя. А знаешь почему?

Я распахнула глаза и начала бешено озираться, пытаясь понять, где нахожусь, что происходит и чей голос я только что слышала. Глубокая ночь. Я дома.

Я уловила движение занавески, которая отгораживала кровать от кухни, а щеки коснулось отчётливое колебание холодного воздуха. И это был не сквозняк.

Резко отдёрнув выцветший ситец, дававший лишь видимость уединения, я начала шарить глазами по комнате. Занавеска не защитит меня ни от дикого зверя, ни от лихого человека. Отец так и не удосужился пристроить ещё одну спальню, хотя мы с мамой много раз просили сделать это. И тут меня осенило: именно его голос я слышала во сне.

Или сквозь сон.

Меня всё ещё трясло от необъяснимого страха. В доме стояла странная тишина, не та, к которой я привыкла. Лес никогда не замолкал, даже глубокой ночью. Он разговаривал со мной: мог спеть колыбельную или предупредить об опасности, но сейчас я не слышала ничего, будто заткнула уши.

Ступив босыми ногами на шершавый пол, я замерла. Доска, которая всегда деликатно поскрипывала, стоит на неё наступить, лишь беззвучно прогнулась под моим весом. Прокравшись к двери, я обнаружила, что щеколда не закрыта. Вышла на крыльцо и оглядела заросший двор. Мир застыл в душном безмолвии. Ни рядом, ни на много километров вокруг никого кроме меня не существовало.

И тогда я открыла рот и закричала. Дико, безудержно, отчаянно. Мои барабанные перепонки едва не лопнули. Звуки вернулись! Я рухнула на колени и прохрипела:

– Отец, если это ты, вернись… Мне нужно поговорить с тобой.

Вдруг в соснах раздался протяжный бас. Вздрогнув от неожиданности, я рассмеялась. Неясыть. Кто другой наделал бы в штаны от страха, но для меня это была весточка от лучшего друга. Внутри всколыхнулось желание забраться на Совиный холм и проверить, до сих пор ли в старом дупле гнездятся птицы.

– Привет! Я здесь. Я слышу тебя. – Когда шёпот растаял на губах, я свернулась калачиком на крыльце и начала смотреть, как над самой кромкой леса светлеет небо.

Когда солнце начало вливать в тёмно-зелёный воздух золотистый сироп, я задеревенела от холода и неподвижности. Но в груди появилось желание сладко потянуться. Распрямиться, хрустнуть косточками, поприветствовать рассвет, бегом пуститься к Речушке и умыться ледяной водой.

«Три креста. И ни на одном не написано имя. А знаешь почему?»

Зачем приходил отец или его призрак, о каких крестах говорил? Сон не выдержал встречи с утром и растаял вместе с туманом, оставив в памяти лишь обрывки фраз и ощущений. Я не была уверена, что сумею найти в нём смысл. Но то, что я останусь здесь, стало так же ясно, как и то, что наступал новый день.

Сладко-острый вкус, напоминающий одновременно чеснок и зелёный лук, амброзией растекался во рту. Я давилась слюной, жевала и снова запихивала в рот листья черемши. Немытые, они скрипели на зубах землёй, но были такими вкусными. Живительно вкусными. Я тут же вспомнила мамины пироги с черемшой и яйцами: жирные, сочные, пряные. Не вставая с колен, подняла голову к небу и поклялась:

– Я научусь жарить такие же пироги. Даже вкуснее! И когда вы вернётесь, поставлю на стол целую гору. Мама, ты будешь в шоке.

Представив уставших и голодных родителей, который уплетают моё угощение, я рассмеялась. Конечно, я умела готовить и часто это делала. Но почти никогда – с удовольствием, только из-под палки. Да я бы готовила каждый день по десять блюд, только бы снова увидеть мать и отца.

Что могло с ними случиться?

Перестав вырывать из земли черемшу, я вытерла рот и повалилась рядом, в траву. Небо в ажурной рамке сосновых верхушек разрешило ветру гнать облака с запада на восток, и я вдруг ясно представила себе, как родители ругаются из-за того, что я сбежала.

«Как ты могла позволить ей?!» – кричал отец. «Она уже взрослая, и только ей решать, как жить!» – защищалась мама. В этот раз он не запер её в бане и не ушёл, не сказав ни слова, в лес. Он не победил в этом споре, потому что впервые в жизни понял, что правда не на его стороне.

Они орали друг на друга, пока не закончились силы, и успели выплеснуть всё, чем были недовольны, чего боялись, чего жаждали. А потом одновременно рухнули на кровать, прямо на покрывало, и долго, до самой темноты, лежали, наплевав на все дела. Когда мамина рука решительно скользнула в сторону отца и схватила его за запястье – требовательно, но нежно, он повернул лицо, посмотрел ей в глаза и ответил на рукопожатие. Притянул к себе и прошептал: «Давай уедем весной. Хочешь на море?»