Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)
Шрифт:
— Зовутъ меня донна Родригезъ де Гріальва, отвчала дуэнья: что теб угодно, братецъ?
— Мн бы угодно было, сказалъ Санчо, чтобы вы потрудились выйти на дворъ, такъ стоитъ мой оселъ, такъ вы ужъ распорядитесь. пожалуйста, чтобы этого самаго осла отвели въ конюшню. Нужно вамъ только сказать, что онъ немного трусливъ, и если увидитъ себя одного, то я право не знаю, что станется съ нимъ бднымъ.
— Если господинъ твой такой же невжа, какъ ты, отвтила оскорбленная дуэнья, то нечего сказать, славную мы сдлали находку. Отвяжись, сударь ты мой, отъ меня, продолжала она, ступай самъ въ своему ослу, а мы не для ословъ твоихъ поставлены здсь; въ недобрый видно часъ занесло васъ сюда.
— Странно, сказалъ Санчо, господинъ мой, который, можно сказать, собаку
— Если ты, любезный, родился ужъ такимъ шутомъ, сказала дуэнья, то прибереги свои шуточки на другой случай, для другихъ людей, которымъ эти шутки придутся по вкусу; они и наградятъ тебя за нихъ: отъ меня же кром фиги ничего ты не дождешься.
— Спасибо и за то, молвилъ Санчо; фига ваша должно быть сплая, пресплая, если только ровесница вашей милости.
— Плутовское отродье! воскликнула разъяренная дуэнья; если я стара, въ этомъ я дамъ отчетъ Богу, а не теб, грубіянъ, негодяй. Говоря это дуэнья такъ возвысила голосъ, что ее услышала герцогиня и спросила, что съ нею? «А то, отвтила дуэнья, что этотъ молодецъ отправляетъ меня съ своимъ осломъ въ конюшню, разсказывая про какого-то Ланцелота, которому будто служили дамы, а о коняхъ его заботились дуэньи; да въ добавокъ въ этому обругалъ меня еще старухой.»
— Вотъ это обидно, сказала герцогиня; берегись, милый Санчо, продолжала она, обратясь къ оруженосцу, донна Родригесъ совсмъ не такъ стара, какъ теб кажется, и головныя накладки свои носитъ вовсе не вслдствіе старости, а какъ старшая здсь и, если хочешь, по обычаю.
— Да клянусь Богомъ, отвтилъ Санчо, я говорилъ имъ вовсе не съ тмъ, чтобы обидть ихъ, а потому, что очень люблю своего осла, и мн казалось, что трудно будетъ поручить его боле милостивой и сострадательной особ, чмъ госпожа донна-Родригезъ.
Донъ-Кихотъ недовольнымъ голосомъ прервалъ своего оруженосца: «Санчо, подумай, прилично-ли говорить здсь подобныя вещи?»
— О своихъ нуждахъ каждому прилично говорить везд, если это нужно, отвтилъ Санчо; я вспомнилъ о моемъ осл здсь, и говорю о немъ здсь, а еслибъ вспомнилъ въ конюшн, то сказалъ бы тамъ.
— Санчо совершенно правъ, замтилъ герцогъ, и возражать ему я нахожу ршительно невозможнымъ. Прошу его только не безпокоиться о своемъ осл, о немъ будутъ заботиться, какъ о самомъ Санчо.
Во время этого разговора, забавлявшаго всхъ, кром Донъ-Кихота, хозяева съ гостями сошли внизъ и попросили рыцаря въ великолпную залу, обитую штофомъ и парчей, гд шесть очаровательныхъ двушекъ, хорошо наученныхъ герцогомъ, что длать и какъ держать себя съ Донъ-Кихотомъ, принялись снимать съ него оружіе, какъ съ дйствительнаго странствующаго рыцаря.
Скинувъ оружіе и оставшись въ своемъ замшевомъ камзол и узкихъ штанахъ, блдный, худой, съ впалыми, какъ будто уходившими въ ротъ, щеками и выдающимися скулами, Донъ-Кихотъ представлялъ собою такую смшную фигуру, что еслибъ прислуживавшія ему красавицы не удерживали себя всми силами, какъ это имъ строго за строго приказано было, то он, кажется, умерли бы со смху. Камеристки просили его раздваться безъ церемоніи и позволить имъ надть на него рубаху, но рыцарь ни за что не согласился на это, говоря, что странствующимъ рыцарямъ приличіе столько же знакомо, какъ и храбрость. Онъ попросилъ передать рубаху Санчо и, запершись съ своимъ оруженосцемъ въ великолпной зад, въ которой стояла не мене великолпная кровать, докончилъ свой туалетъ.
— Неисправимый шутъ и дуракъ! сказалъ Донъ-Кихотъ Санчо, оставшись наедин съ нимъ, не стыдно теб было обидть такую почтенную дуэнью? И нашелъ ты время вспомнить о своемъ осл. Гд видлъ ты герцоговъ, которые забыли бы о твоемъ осл, принявши такъ ласково и радушно тебя самого. Ради Бога, исправься, Санчо. Не показывай на каждомъ шагу изъ какого грубаго матеріала ты созданъ. Подумай о томъ, что господина уважаютъ тмъ боле, чмъ почтенне слуги его, и что однимъ изъ
лучшихъ преимуществъ высокихъ особъ должно признать то, что они могутъ имть у себя въ услуженіи такихъ достойныхъ людей, какъ он сами. И что, наконецъ, подумаютъ обо мн, видя какого я держу при себ оруженосца? Санчо, повторяю теб: бги этихъ опасностей, обходи эти подводные камни; пойми, что тотъ, кто не скажетъ ни одного слова просто, безъ разныхъ прибаутокъ и шуточекъ, становится, наконецъ, жалкимъ шутомъ и падаетъ при первомъ порядочномъ толчк. Не давай воли языку: и прежде, чмъ скажешь что-нибудь, обдумай и передумай каждое слово; не забывай, наконецъ, что мы попали въ такое мсто, откуда, при помощи Божіей и моего мужества, мы должны выхать съ богатствомъ, счастіемъ и славой.Санчо далъ слово своему господину зашить себ ротъ или откусить языкъ, прежде чмъ сказать необдуманно и невпопадъ. «Не безпокойтесь теперь обо мн«, сказалъ онъ Донъ-Кихоту, «и врьте, языкъ мой никогда не выдастъ насъ».
Донъ-Кихотъ между тмъ одлся, опоясалъ себя мечомъ, накинулъ на плечи багряную епанчу, надлъ на голову шапочку, поднесенную ему камеристками герцога, и въ такомъ костюм вошелъ въ парадную залу, гд его ожидали выстроенныя съ двухъ сторонъ — по ровну съ той и другой — знакомыя ему красавицы, съ флаконами ароматной воды, которую он вылили рыцарю, съ поклонами и разными церемоніями, на руки. Вскор посл того въ залу вошли двнадцать пажей, и шедшій впереди ихъ метръ-д'отель пригласилъ Донъ-Кихота пожаловать въ столовую. окруженный этой блестящей свитой, рыцарь отправился въ столовую, гд ожидалъ его великолпно убранный столъ съ четырьмя кувертами.
У дверей залы рыцаря встртили герцогъ и герцогиня вмст съ какой-то важной и строгой духовной особой изъ тхъ, которые управляютъ замками знатныхъ богачей; изъ тхъ, которые, происходя не изъ знати, не могутъ, конечно, учить знать, какъ ей держать себя съ достоинствомъ, соотвтственнымъ ея званію; изъ тхъ, которые величіе великихъ измряютъ своимъ маленькимъ умомъ; изъ тхъ, наконецъ, которые, властвуя надъ умами знатныхъ и богатыхъ людей и желая научить ихъ быть щедрыми, длаютъ изъ нихъ тщеславныхъ скрягъ. Къ этому-то разряду людей принадлежала духовная особа, вышедшая вмст съ хозяевами замка встртить Донъ-Кихота. Гость и хозяева обмнялись тысячью взаимныхъ любезностей, посл чего Донъ-Кихоту предложили занять почетное мсто на верхнемъ конц стола; рыцарь долго не соглашался на это, но принужденъ былъ уступить, наконецъ, настойчивымъ убжденіяхъ хозяевъ. Духовная особа помстилась противъ рыцаря, а герцогъ и герцогиня по сторонамъ его. Санчо глазамъ не врилъ, видя съ какимъ почетомъ принимаютъ его господина герцогъ и герцогиня, и когда начались церемоніи упрашиванія Донъ-Кихота занять за столомъ почетное мсто, онъ не выдержалъ и сказалъ: «если ваша свтлость позволите мн открыть ротъ, я разскажу вамъ одну случившуюся въ нашей деревн исторію, по поводу мстъ за столомъ».
Не усплъ Санчо заговорить, вамъ Донъ-Кихотъ затрясся всмъ тломъ, увренный, что оруженосецъ его окажетъ какую нибудь пошлость. Санчо понялъ его и поспшилъ отвтить: «не бойтесь, ваша милость, я не забудусь и не скажу ничего, что не было бы теперь какъ разъ въ пору. Я не позабылъ вашихъ недавнихъ совтовъ на счетъ того, что и когда слдуетъ говорить.
— Ничего я этого не помню, отвчалъ Донъ-Кихотъ; говори, что хочешь, но только, ради Бога, скорй.
— Я скажу сущую правду, сказалъ Санчо, и господинъ мой, Донъ-Кихотъ, не допуститъ меня солгать.
— Мн что за дло? сказалъ Донъ-Кихотъ; лги сколько теб угодно, но только подумай о томъ, что ты намренъ сказать.
— Я ужъ столько думалъ и передумалъ объ этомъ, отвчалъ Санчо, что могу смло сказать теперь, что тотъ, кто намренъ зазвонить въ колоколъ, находится за хорошимъ укрытіемъ, какъ это вы сейчасъ увидите.
— Вы хорошо бы сдлали ваша свтлость, сказалъ Донъ-Кихотъ хозяевамъ, еслибъ прогнали этого неуча; онъ наговоритъ сейчасъ тысячу глупостей.
— Клянусь жизнью герцога, возразила герцогиня, Санчо не отойдетъ отъ меня ни на шагъ. Онъ мн очень нравится, потому что онъ очень уменъ.